Линдолл широко раскрыла глаза. Не отрываясь она смотрела на портрет, краски которого при электрическом освещении казались особенно яркими. Комната Энн, портрет Энн… А Энн погибла в возрасте двадцати одного года! В Лин взметнулся гнев. Она обернулась к Милдред Армитидж.

— Почему ты недолюбливала ее?

Вязанье кучей упало на обтянутые горчичным твидом колени. Светлые глаза растерянно заморгали.

— Детка, дорогая, я почти не знала ее. Мать Энн старалась не сближаться с Джоселинами. Не забывай, что Мэриан была дочерью старого Эмброуза, и ее воспитали так, что она привыкла относиться к нему, как к чудовищу. Он поселил в своем доме другую женщину, у них родился сын — можешь себе представить, как это восприняли другие члены семьи! Вот Мэриан и возненавидела всю семью Джоселин, и внушила эту ненависть Энн. Только после смерти Мэриан ее золовка миссис Кендолл — кстати, весьма рассудительная особа — позволила Энн видеться с нами. Конечно, в девичестве я тоже носила фамилию Джоселин, но когда моя сестра вышла замуж за отца Филиппа, мы как-то отдалились от остальной семьи. Поэтому я впервые увидела Энн, когда ей исполнилось девятнадцать.

Линдолл продолжала смотреть на нее огромными укоризненными глазами.

— Но почему она тебе не нравилась?

На самом деле она хотела спросить: «Почему ты ее не любила?» Как можно знать Энн и не любить ее? Этого Лин не понимала.

Милдред Армитидж испустила раздраженный вздох.

— Боже мой, ну откуда мне знать? Взрослым свойственно настороженно относиться к незнакомым людям. А Энн была молода, красива, очень богата, и миссис Кендолл твердо решила выдать ее замуж за Филипа. Вот Энн и вышла за него — хорошо еще, брак продлился недолго и распался сам собой.

— И все-таки она тебе не нравилась!

Услышав, как гневно зазвенел голосок Лин, Милли Армитидж расцвела широкой, обезоруживающей улыбкой.

— Полно, не сердись. Со своими чувствами нелегко совладать. Джейн Кендолл хотела, чтобы Энн стала женой Филипа, а я — нет.

— Почему?

— Во-первых, они состояли в родстве. Браки между родственниками редко бывают удачными. У всех Джоселинов в крови гордость и своеволие.

— Но только не у Энн!

— Ты думаешь? Но ведь она захотела выйти замуж за Филипа — и вышла!

— Почему бы и нет?

— По одной простой причине: этого ни за что не допустила бы ее мать. Но я не виню Энн, я никого не виню. Других причин препятствовать их браку не было, а если бы и нашлись — какая разница? Все Джоселины одинаковы. Вспомни Терезу Джоселин, которая поселилась в бретонском замке. И все почему? Потому, что она взяла под опеку незаконнорожденную внучку старого Эмброуза, рассорившись из-за нее со всеми родственниками. Джойс — вот как ее фамилия, Энни Джойс. Эмброуз звал ту женщину миссис Джойс, дать ей свою фамилию он не отважился, и сын, Роджер, следовал его примеру. Энни — дочь Роджера. Ей не досталось ни гроша, поскольку Эмброуз так и не подписал завещание. И когда Тереза, седьмая вода на киселе, явилась сюда и потребовала, чтобы семья назначила Энни содержание, все были против, вот Тереза и разругалась со всеми, умчалась во Францию и арендовала шато. Денег у нее была уйма, и все думали, что она оставит их в наследство Энни. Но она назначила наследницей Энн, которая и без того ни в чем не нуждалась. Тереза послала за Энн и сообщила, что если та хочет получить ее состояние, ей придется опекать Энни — ведь она сирота, к тому же обделенная. Филип счел этот поступок непристойным, и он был прав. Ведь Тереза закатила родне такой скандал из-за Энни!

Глаза Линдолл затуманились. Она ненавидела несправедливость и любила Энн. Некоторое время она вела трудную душевную борьбу и наконец спросила тоном непослушного ребенка:

— Почему она так поступила?

— Кто — Тереза? Потому, что она носила фамилию Джоселин, потому, что так захотела, потому, что ей надоела Энни Джойс и она выбрала себе новую подопечную — Энн. Явившись на свадьбу, Тереза бросилась на шею новобрачной. Несносная, надоедливая женщина, до неприличия сентиментальная и вспыльчивая! Откровенно говоря, я не ожидала, что ее ссора с родственниками будет такой продолжительной. Свадьба стала идеальным предлогом для примирения, и она не замедлила им воспользоваться. Вероятно, малютка Энни Джойс до смерти осточертела Терезе, вот она и нашла себе новое увлечение. Я думала, она вернулась в Англию надолго, но она опять укатила во Францию и вскоре заболела. К тому времени как Тереза послала за Энн, везти больную на родину было уже слишком поздно, а обстановка во Франции накалялась с каждым днем. Тогда-то и начались серьезные ссоры. Филип настаивал на своем, Энн — на своем. Он запретил ей покидать Англию, а она взяла и уехала. Филип был вне себя от злости!

— Он не имел никакого права злиться.

— Мой ангел, когда супруги заводят разговоры о своих правах, это означает, что в семье царит разлад.

Подумав, Линдолл спросила:

— А они помирились?

— Не знаю.

— Если не успели, это ужасно.

На этот счет у Милли Армитидж имелось свое мнение. Покидая Англию, Филип был не в состоянии идти на примирение. Впервые в жизни Милли видела, чтобы мужчина так разозлился.

Было бы лучше держать подобные мысли при себе, но на такой подвиг Милли была неспособна. Она продолжав:

— Да, он был в бешенстве… но зачем мы вообще завели этот разговор? Произошла трагедия, какие порой случаются в жизни, вот и все. Почему бы нам не забыть о ней — вместо того чтобы то и дело оглядываться назад, подобно жене Лота? Соляные столпы никчемны и безобразны. А я спустила петель пятьдесят, и все потому, что ты уставилась на меня взглядом стервятника!

— У стервятников глаза почти всегда прикрыты веками.

Милли Армитидж рассмеялась.

— Иди сюда, помоги мне поднять петли, а потом мы поговорим о естественной истории!

Филип Джоселин позвонил в восемь.

— Кто это?.. Лин?.. Ладно, передай тете Милли, что я приеду завтра к ленчу, а может, после ленча. Надеюсь, мой паек не пропадет?

Лин усмехнулась:

— Вряд ли.

— Я только что узнал, что не смогу приехать домой. Так получилось.

— Ничего… Подожди! Утром кто-то звонил тебе.

— Кто?

— Не знаю. Она не назвала своего имени, только спросила, дома ли ты, а когда я объяснила, что ты в Лондоне, пожелала узнать, когда ты вернешься. Я ответила, что сегодня, а может, и завтра, и она повесила трубку. Звонок был междугородний, слышимость отвратительная.

Филип засмеялся.

— «Таинственный голос», продолжение следует! Не расстраивайся, она перезвонит завтра. Передай привет тете Милли. Целую твои ручки и ножки.

— Ничего подобного ты не сделаешь!

— Разумеется — век галантности давно в прошлом. До свидания, детка. Будь умницей, — и он повесил трубку.

Линдолл положила трубку на рычаг и вернулась к камину. Недавно она переоделась в теплое зеленое домашнее платье, а миссис Армитидж — в бесформенный балахон из бурого вельветина с потертым меховым воротником.

— Звонил Филип, — сообщила Линдолл.

— Так я и думала.

— Он не знает, приедет ли завтра к ленчу.

Подобные неожиданности никогда не тревожили миссис Армитидж. Она кивнула и неожиданно для племянницы заявила:

— Хорошо, что Филип тебе не родственник.

Линдолл наклонилась, чтобы подложить в огонь полено; ее длинная пышная юбка вздулась колоколом. Щеки овеяло жаром. Она заметно смутилась:

— Почему?

— Да так, просто подумалось… Джоселины — прекрасные люди, бедняжка Луи была очень счастлива с отцом Филипа. Он был на редкость обаятельным мужчиной. Таковы все Джоселины — они невозможно обаятельны. Но им давным-давно нужна свежая кровь.

В этот момент в дверь позвонили.

Энн Джоселин стояла на темном крыльце и ждала, когда откроется дверь.

Такси, которое привезло ее из Клейфорда, с шумом развернулось на усыпанной гравием дорожке и укатило. Шум двигателя затих вдалеке. Энн по-прежнему стояла и ждала. Наконец она потеряла терпение и позвонила еще раз, но в ту же минуту в замке лязгнул ключ. Дверь приоткрылась, в щель выглянула молодая девушка. Обнаружив, что на пороге стоит незнакомая женщина, девушка осмелела и открыла дверь пошире.