– Ни один смертный не способен овладеть всеми секретами Священной пустыни. Старик пытается награбить то, что ему не принадлежит. Если ты хочешь узнать тайны Рараку – посмотри внутрь себя.

Фелисин чуть не засмеялась над этими словами, однако горечь, которая почудилась в них, заставила ее сдержаться.

Троица вновь двинулась вперед, а над головами медленно поднималось утреннее солнце. Небо превратилось в сплошное золотое покрывало. Горный хребет сузился, и по краям обочины начала появляться древняя насыпь, высотой около десяти футов. Под ней начинался большой склон, обрывающийся где-то внизу на расстоянии пятидесяти или шестидесяти футов. Толбакай ожидал их на том месте, где в самом центре дороги красовалось несколько огромных темных дыр. Из одного отверстия сочилась тонкая струйка воды.

– Под дорогой находится водопровод, – произнес Гебориец. – По нему течет мощный поток.

Фелисин заметила, как Толбакай нахмурился.

Лев повесил за спину несколько пустых бурдюков и решил проникнуть в одну из дыр.

Гебориец присел на землю – он очень устал. Через мгновение, тряхнув головой, он произнес:

– Извините, что заставляю ждать вас, Толбакай, однако, по всей видимости, вы хотите поискать приключений на свою голову в этих черных дырах.

Гигант свирепо усмехнулся, обнажив подпиленные зубы.

– Я коллекционирую подарки на память от тех людей, которых убил. Они красуются на портупее. Запомни, когда-нибудь здесь окажется твоя часть тела.

– Он имеет в виду твои уши, Гебориец, – произнесла Фелисин.

– О, я знаю, девушка, – ответил бывший священник. – Агонизирующие духи просто корчатся в тени этого ублюдка. Там есть все мужчины, женщины и дети, которых он когда-то убил. Расскажи нам, Толбакай, а эти дети молили тебя о жизни? Они рыдали, наверное, звали своих матерей?

– Не более, чем все остальные взрослые, – ответил гигант. Фелисин все же удалось заметить, как он побледнел, однако вовсе не из-за стыда о содеянном. Точно, в словах Геборийца скрывался некий другой смысл.

«Агонизирующие духи. Наверняка за ним охотятся духи всех убитых его руками людей. Прости великодушно, Толбакай, но мне ничуть тебя не жаль».

– Рараку не является родиной для Толбакая, – произнес Гебориец. – Неужели, услышав о восстании, ты представил себе реки крови и только по этой причине прибыл сюда? Из какой же норы ты выполз, гадина?

– Я уже ответил тебе на все вопросы. Если мне придется вновь открыть свой рот, то к этому моменту одним спутником у нас останется меньше.

Из ямы показался Лев. Его всклокоченные волосы были покрыты толстым слоем паутины, а за спиной болталось несколько заполненных бурдюков с водой.

– Ты не станешь никого убивать до тех пор, пока этого не разрешу я, – проревел он в сторону Толбакая, а затем глянул на Геборийца. – По крайней мере, до сих пор я подобных речей не заводил.

Несмотря на грозное предупреждение, выражение лица гиганта представляло собой эталон спокойствия и непоколебимой уверенности. Поднявшись на ноги, он без единого слова принял бурдюк из рук Льва, а затем двинулся вперед.

Гебориец, пристально, посмотрел ему в спину.

– Древесина его оружия пропитана болью. Не представляю даже, каким образом ночью к нему приходит сон.

– Этот человек спит очень мало, – пробормотал Лев. – Поэтому тебе пора прекратить испытания его терпения.

Бывший священник поморщился.

– Ты не можешь видеть души детей, припадающие к его ногам, Лев. Однако мне придется сделать над собой усилие и попытаться замолчать.

– В племени, к которому он принадлежит, очень простые порядки, – произнес Лев. – Есть родственники, старик, а все остальные являются врагами. Ну да ладно об этом, пора заканчивать пустую болтовню.

По прошествии около сотни шагов дорога внезапно расширилась, а затем вообще перешла в плоскую равнину высокого нагорья. С обеих сторон располагались ряды продолговатых холмов красноватой обожженной глины, достигающих в длину семь, а в ширину – три фута. За исключением далеких горизонтов, покрытых взвешенной в воздухе пылью, Фелисин могла заметить, что ряды холмов окружали по периметру все пространство плато. Обратив внимание в центр, путешественники увидели огромный разрушенный город.

Брусчатка, покрывающая дорогу, пришла в абсолютную негодность. Практически по голой земле они подошли к останкам некогда величественных ворот, наполовину засыпанных мелкой галькой, полуразрушенных под многовековым действием непрестанных ветров. То же самое можно было сказать и в отношении всего города.

– Медленная смерть, – прошептал Гебориец.

К этому моменту Толбакай уже миновал древние развалины врат.

– Мы можем пересечь плато с противоположной стороны и спуститься к гавани, – произнес Лев. – Там находится потайной лагерь с запасом провианта… если его не разграбили мародеры.

Главная улица города представляла собой покрытую пылью мозаику, состоящую из битой посуды: там были глазированные кувшины, тарелки и стаканы с серыми, черными и коричневыми ободками.

– Если в следующий раз я по рассеянности вновь разобью горшок, то мне на память обязательно придет эта картина, – задумчиво произнесла Фелисин.

– Мне известны исследователи, – проворчал Гебориец, – которые по подобной рухляди способны восстановить культуру, обычаи и традиции жившего здесь некогда населения.

– В этом городе можно целую вечность заниматься созерцанием остатков, – протянула девушка.

– Будь на то моя воля, я обменял бы всю свою прожитую жизнь на подобную перспективу.

– Не может быть, Гебориец. Ты шутишь!

– Я шучу? А как же бивень Фенира? Нет, девушка, изначально я не был предназначен для путешествий…

– Возможно, так действительно было когда-то… Однако затем ты сломался… Разбился вдребезги, как все эти черепки.

– Все равно, Фелисин. Мне по душе – только спокойное наблюдение.

– Человек не способен измениться, если он хоть раз не сломается.

– К своему нежному возрасту ты превратилась в большого философа, девушка.

«Ты даже не представляешь, до какой степени».

– Скажи мне, Гебориец! За всю свою долгую жизнь ты познал хотя бы одну истину?

Старик фыркнул.

– Самая большая истина заключается в том, что их на свете не бывает. ТЫ поймешь это не скоро – только тогда, когда тень Худа начнет появляться на пути.

– Неправда, – произнес Лев, продвигаясь впереди, но не поворачивая головы. – На свете есть Рараку, Дриджхна, Вихрь Апокалипсиса… Оружие в руках, потоки крови… Что же это, по-вашему?

– Ты не был с нами с самого начала пути, Лев, – проревел Гебориец.

– Ваше путешествие имеет конечной целью воскрешение, и только дураки могут утверждать, что путь к нему может быть усеян цветами.

Старик ничего не ответил.

Путешественники начали продвигаться вперед в полной тишине. Каменный фундамент и уцелевшие нижние части внутренних стен демонстрировали типичную планировку квартир. Даже в расположении улиц и аллей ощущалась геометрическая точность: каждая из них концентрическими полуокружностями охватывала основное городское сооружение – гавань. Прямо впереди и виднелись останки этого некогда роскошного строения. Массивные каменные блоки, располагающиеся в центре, оказали наибольшее сопротивление многовековому действию ветра. По этой причине они практически не изменили своей формы и размеров.

Фелисин обернулась назад и взглянула на Геборийца.

– Ты до сих пор видишь досаждающих духов?

– Они совсем не досаждают, девушка. Это место никогда не отличалось излишней жестокостью. Здесь покоится только печаль, да и она скрыта огромным количеством веков. Города умирают. Они повторяют жизненные циклы всех мирских существ: рождение, энергичная юность, зрелость, старость и… плачевный финал – пыль и битые черепки. В последнее столетие жизни города море практически захватило отвоеванные у нее территории, однако сюда нагрянул кто-то потусторонний… чужеземный. Настал короткий период ренессанса, остатки которого мы видим впереди – в гавани, однако вскоре и эта веха закончилась, – в течение дюжины шагов они молчали. – Знаешь ли, Фелисин, в последнее время я начал понимать некоторые особенности жизни всевышних. Представляешь, они способны существовать сотни, тысячи лет. Эти создания видят на своем веку такое количество ужасных событий, что постепенно их сердца превращаются в лед и камень. Что же странного в подобном раскладе?