Шум компрессоров накатился – и стал стихать, и перестала дрожать земля, и я все еще был цел и невредим. Я погладил пальцем теплую и гладкую поверхность камешка и открыл глаза. И увидел поверженные растоптанные кусты и широкую просеку, идущую вдоль кромки болота. Исполины, миновав меня, удалялись к лесу, мерно покачивая змеиными головами. Ледоколы…

Камешек ли мне помог? Или что-то другое?

Ледоколы внезапно остановились и оглянулись. Я мог поклясться, что они видят меня, беззащитного, безоружного, застывшего под кустом. Две пары багровых глаз холодно смотрели издалека. Я старался не дышать. Казалось, прошло бесконечно много времени, прежде чем гиганты отвернулись и продолжили свой путь.

И я, кажется, понял. Это было первое и, наверное, последнее предупреждение. Они не тронули меня, давая мне возможность сразу же расстаться с этим миром и вернуться туда, где все, как всегда. Вернуться, забыть, и продолжать привычные дела. Вернуться…

Я присел на корточки под кустом, подбросил и поймал треугольный камешек, сорвал черную скользкую ягоду. Она оказалась сочной и слегка кисловатой, напоминающей по вкусу что-то с детства знакомое, но в детстве же и оставшееся. Потом поднялся и зашагал вверх по склону, к тому, что казалось отсюда перевалом. Я должен был попытаться выяснить смысл этого слова, совсем недавно придуманного мной. А может быть не придуманного? Услышанного? Воспринятого моим мозгом по неведомым телепатическим каналам? Отысканного сетями воображения в клокочущей беспредельности информационного поля?

Иллолли…

Перевал оказался все-таки именно перевалом. Противоположный склон, длинный и пологий, был загроможден угловатыми глыбами, словно там когда-то прошел каменный дождь. Вдали склон плавно перетекал в поросшую зеленой травой равнину; по равнине были разбросаны рощицы высоких деревьев, уходящих в облачное небо. И нигде не было видно ни тропинок, ни дорог. Равнина лежала в подкове холмов, подобных тому, на вершине которого я стоял, и обрывалась у самого горизонта обширной водной гладью. И там, на горизонте, на макушке нависшего над морем холма, возвышались серые башни и стены замка.

Декорации были расставлены.

Я оглянулся, прежде чем пускаться в путь к далекому замку. И не обнаружил за спиной ни кустов, ни леса, ни болота. Прихожая, ведущая в мир за перевалом, исчезла. Позади меня тоже тянулся склон, усыпанный камнями, лежала равнина с зелеными рощицами, и на холме над морем вздымались серые башни замка. Теперь позади меня было зеркало, преградившее дорогу обратно, к привычным вещам и явлениям. И я сомневался, что смогу его разбить, даже если очень захочу.

Все-таки невозможность выбора иногда бывает полезной, разом кладя конец колебаниям и просчету вариантов. Через несколько минут я уже спустился по склону и направился по высокой траве в сторону замка, поглядывая на по-прежнему безопасное с виду небо и желая, чтобы оно и впредь оставалось безопасным. И не только небо, но и все остальное, потому что у меня не было никакого оружия. Не мешало бы обзавестись хотя бы палкой. Конечно, какое из палки оружие, да еще в неумелых руках, но все-таки – хоть какая-то видимость защиты. Сломать палку потолще в ближайшей рощице… «Дай, о Кедр, ветвей зеленых, дай мне гибких, крепких сучьев…» Я на всякий случай нащупал в кармане зеленый камешек, вновь погладил его и свернул к деревьям.

… Он, казалось, только тем и занимался, что поджидал меня, сидя под деревом в позе отдыхающего, прислонившись спиной к могучему, подобному колонне, пятнистому стволу и вытянув ноги. В его волосах запутались свернувшиеся трубочками сухие листья, и на плечах его тоже лежали листья, словно он сидел тут, неподвижно, уже очень давно, со времен листопада. На нем была серая рубашка с короткими рукавами и обыкновенные джинсы цвета речной воды в центре городской агломерации, а кроссовки валялись поодаль, рядом с черной сумкой на длинном ремне. Все его вещи были моими.

Мы увидели друг друга, кажется, одновременно, только для меня это было неожиданностью, а для него, вероятно, нет, потому что он сразу приветственно помахал рукой, в то время как я просто застыл на месте.

Потому что я узнал его сразу, вопреки примерам на сей счет из литературы.

– Я ждал тебя, – сказал он, поднимаясь и отряхиваясь от листьев.

– А ты, видно, не очень-то спешил.

Последние слова прозвучали, скорее, как утверждение, чем как вопрос, поэтому я просто неопределенно пожал плечами. Он ведь, наверное, знал все не хуже меня, недаром же мы с ним были так похожи друг на друга. Скорее всего, это и на самом деле был я, только здешний, из мира с равниной и замком.

– Сумку не оставляю, будет мешать, – сообщил он, вновь присаживаясь, чтобы обуться, и глядя на меня снизу вверх. – Еда-питье не проблема. А вооружением обеспечу. Оно, конечно, не панацея, но для сохранения уверенности в своих силах и возможностях вполне годится. – Он раздвинул «молнию» на сумке. – Держи.

Я поймал брошенный в мою сторону черный предмет, повертел в руках. Это было нечто вроде небольшого пистолета с массивной рукоятью и скошенным, чуть утолщенным на конце стволом, коротким округлым стержнем вместо курка и прозрачным пустотелым прямоугольным выступом под рукоятью. Я перевел взгляд на того, кто тоже был мною, – он уже уходил, повесив сумку на плечо.

– Подожди, куда ты спешишь? Может хоть что-нибудь объяснишь? – попытался я его задержать. – Как им пользоваться?

Он на ходу обернулся и с улыбкой посмотрел на меня:

– Разберешься, дело нехитрое. А общаться некогда – мне давно уже пора.

Я стоял со странным пистолетом в руке и провожал его взглядом. И только когда он вышел из рощицы и зашагал по траве, держа путь к каменистому склону, упирающемуся в зеркало, я крикнул вдогонку:

– Ты знаешь, что означает «Иллолли»?

Но он не остановился и ничего не ответил. Не захотел ответить. Или не мог.

Я следил за ним до тех пор, пока он не добрался до вершины холма. Он все-таки обернулся на прощанье, махнул рукой и исчез в зеркале. Растворился в нем. Или просто перебрался на другую сторону. Во всяком случае, исчез из этого мира, выполнив свою функцию. А какую же функцию предстоит выполнить мне?..