14

Не знаю, минуту или час я провел у границы тьмы, черной стеной вознесшейся от выщербленного паркетного пола до покрытого неровной побелкой потолка, в той части кабинета У. Ф. Хрыкина, где находились только дверь, голые стены и стул, на котором я сидел. Мне было о чем подумать. Несколько раз я пытался вызвать Сю, но бедж не выходил на связь. А это, скорее всего, значило, что специалисты из команды Хруфра действительно сумели заблокировать канал. Осведомленность работников Учреждения (я уже называл это заведение с заглавной буквы), по крайней мере, одного из работников, Хрыкина У. Ф., была широка и казалась необъяснимой

– ведь бедж, по всем моим прикидкам, пребывал в совершенно ином мире. Неужели Учреждение настолько могущественно, что контролирует уже и иные миры?..

Мне было о чем подумать. Я не собирался капитулировать, хотя отдавал себе отчет в том, что тягаться с Хруфром, а в его лице с Учреждением, будет нелегко. Тем не менее, я надеялся выудить у Хруфра еще кое-какую информацию и попытаться воспользоваться этой информацией. И больше всего ободряла меня мысль о том, что были, были уже беседы, и я не сдался, и вновь заставляю ответственного работника Хрыкина У. Ф. тратить свое рабочее время на мою персону.

Если бы не Илонгли… Если бы не ситуация, в которой на чашу весов положена не только моя дальнейшая судьба, но и жизнь другого человека. Что и говорить, сотрудники Учреждения лихо осваивали наиболее эффективные методы работы. Если бы не Илонгли, проводница моя и спасительница моя, неизменная и постоянно меняющаяся спутница моя в этом странствии… В странствии, которое я совершал, ускользнув от Черной Луны, холодно глянувшей на меня с пустынных высот. Илонгли менялась, я чувствовал, что она менялась, и души наши, если выражаться несколько высокопарно, все более сочетались друг с другом, постепенно сплавляясь в единое целое в тигле проведенных совместно времен, пройденных пространств и прожитых событий…

Если бы не Илонгли…

Я сидел у черной стены и думал, и представлял, как слабую мою плоть прокручивает не знающая поломок мясорубка Учреждения. Вновь и вновь уверенные пальцы Хруфра заталкивают меня в мясорубку и крутят, крутят, раздирая мои жилы, выжимая мою кровь, превращая меня в податливую массу, из которой можно лепить все, что угодно. Вновь и вновь, раз за разом давят, стискивают, жмут меня холодные пальцы специалиста своего дела Хруфра… Сейчас он, наверное, сидит за столом и неторопливо поглощает свой борщ или солянку, и намазывает горчицей хлеб, уверенно действуя ножом, и манипулирует зубочисткой, очищая свои крепкие зубы с безукоризненными пломбами, зубы, которыми можно грызть стальную проволоку; все переварит его здоровый желудок. Что же, он так и будет без устали, с девяти до восемнадцати, с перерывом на обед, швырять меня по времени? Что же, я обречен на эти вечные беседы у стола за непроницаемой перегородкой?

«Если выберусь отсюда, – подумал я, прижимаясь лбом к холодной черной преграде, – во что бы то ни стало отыщу пистолет, в любых мирах, в любом закоулке; не найду сам – попрошу помощи у беджа. Отыщу пистолет – и уничтожу Учреждение. И Хрыкина У. Ф.»

И тут же, вдогонку, пришла другая мысль: а что если нас постоянно ставят перед выбором, постоянно заставляют принимать решение, и мы таки принимаем его – а потом просто ничего не знаем (не помним) об этом? И не потому ли мы именно такие, какие мы есть?..

Что-то зашуршало сзади. Возвращался после обеденного перерыва Хруфр? Я обернулся. Дверь была раскрыта настежь, она вела в комнату с большим окном, невысоким столиком у окна и обитым кожей креслом с широкими подлокотниками возле столика; над тарелками, как над вулканами, поднимался дымок, а вишневое содержимое тонкостенного стакана напоминало остывающую лаву. Никто меня туда не приглашал, но я не стал дожидаться приглашения. Я покинул кабинет Хруфра, вошел в комнату и сел за столик у окна.

Действующие вулканы оказались густым рассольником и шницелем с картофельным гарниром, а остывающая лава – теплым вишневым компотом. За окном, внизу, расстилался зеленый бульвар со скамейками, тополями, оградами, уходящими вдаль, газетным киоском и продавщицей яблок. На скамейках сидели парочки, пенсионеры играли в шахматы и читали газеты, вдоль кустов прохаживались молодые мамы с синими и розовыми детскими колясками; продавщица зевала, сидя на табуретке и привалившись спиной к ящикам с товаром; изредка по бульвару неслышно (неслышно для меня, сидящего у закрытого окна) катились чистенькие белые и кремовые «Победы» и черные трофейные «опели».

В двух кварталах отсюда, за перекрестком с подвешенным над трамвайными рельсами неутомимым трудягой-светофором, за мастерской по ремонту часов, изготовлению ключей и заточке ножей, за большим овощным ларьком и ателье мод стоял в глубине двора, за дубами и тополями, мой старый двухэтажный дом с деревянными лестницами и палисадником, в котором цвела сирень…

И подумалось мне, что окна Учреждения выходят в разные миры и разные времена. И еще подумалось мне, что неспроста простирается за окном тихий бульвар; стоит только опустить один-единственный шпингалет, стоит только открыть створку оконной рамы и спрыгнуть с небольшой высоты второго этажа на мягкий газон, поросший густой травой, – и можно за минуту отмахать эти два квартала и остановиться у невысокого крыльца, у двери, которую ты открывал и закрывал пятнадцать тысяч раз, которая помнит тебя, и которую помнишь ты…

Я медленно пил компот и думал о том, что это, пожалуй, один из самых сильных соблазнов Учреждения; сколько таких, как я, сидели, сидят сейчас и будут сидеть у своих окон в разных комнатах Учреждения, у окон, за которыми – детство. Стоит только опустить шпингалет – и попадешь туда, и станешь собой, шестилетним, и неизвестно, как после этого сложится твоя дальнейшая судьба; возможно, ты никогда не пойдешь по пути разрушителя, не станешь объемлющим, проницателем, зеркалием… Будешь совсем другим – и никогда не посмотришь на звездное небо.

Страшным и сильным было искушение, манила, завлекала Черная Триада, обещала освободить от своих пут, хоть на время ослабить свой гнет над тем, кто распахнет окно и прыгнет в собственное прошлое…