Мы стояли с ней на галерее, я держал ее за руку и смотрел в слегка насмешливые зеленые глаза. Те, кто считал себя знатоками душ человеческих, всегда заявляли, что в таких случаях нужно положиться на сердце – оно, мол, подскажет. Красиво они все это излагали, но то ли я был каким-то неполноценным, то ли они выдавали желаемое за действительное… В общем, ничегошеньки мне мое сердце не подсказывало. Илонлли могла быть настоящей Илонлли, а могла быть и оборотнем, рабочим инструментом Учреждения, миной замедленного действия, подсунутой мне Хруфром. Рабочий инструмент мог представлять собой точнейшую копию Илонлли – по крайней мере, по форме и внешним проявлениям, – а мог и отличаться от настоящей Илонлли двумя, тремя, даже десятком деталей; в любом случае, я не нашел бы этих отличий – ведь никогда не можешь с уверенностью сказать, что в совершенстве знаешь себя, не то что кого-то другого, пусть даже самого близкого – и поэтому не оставалось мне ничего, кроме как смириться с существующим положением дел и жить в надежде, что Илонлли – это все же настоящая Илонлли, а не суррогат, не какой-нибудь метаморф, подосланный Учреждением.

А ведь вполне могло случиться и такое, что давным-давно уже нет на Земле настоящих людей – они, может быть, перепроданы в рабство в миры Большой Медведицы или Водолея, – а есть лишь одни метаморфы, притворяющиеся людьми, дабы не вызвать у меня никаких тревог и опасений и в конце концов победить в грандиозной игре, затеянной в целях пленения последней оставшейся независимой души человеческой. Моей души…

Я смирился с тем, что отныне мне придется жить в постоянном ожидании худшего: Илонлли могла в любой момент превратиться в нечто совсем иное или и вовсе исчезнуть. Что ж, разве можно найти что-либо устойчивое в нашей печальной действительности?

– Кто ты? – спросил я зеленоглазую девушку, стоявшую рядом со мной в странном мире на галерее странного дома. – Мы встречались раньше?

– Мое имя – Иллонлли, – с легкой усмешкой ответила она. – Меня зовут Иллонлли, Доргис. Ил-лон-лли.

Все, как всегда, текло, все изменялось, и, как водится, нельзя было дважды войти в одну и ту же реку. Добавилась одна буква к имени – и значит, немного иным стал мир…

– Видать, тебя кто-то здорово напугал, Доргис, – прищурившись, сказала она. – Вид у тебя какой-то… зеленый…

Я выпустил ее руку из своей и присел на корточки у перил. Я действительно чувствовал себя как-то неустроенно – не физически, и не морально, а вообще… Как ящик стола, задвинутый наперекосяк (кажется, не так давно – или все-таки давно? – было уже у меня подобное ощущение…)

Она тоже присела и легонько провела кончиками пальцев по моей щеке. В ее глазах больше не было насмешки.

– Я не буду расспрашивать, как ты отыскал меня, Доргис. Главное – ты отыскал меня. А когда-нибудь ты расскажешь… Хорошо?

Ящик встал на место. Я поверил ей. Я поверил в нее. Может быть, наше спасение в том и состоит, что мы верим в то, во что нам хочется верить.

– А ты, Иллонлли? Как ты… здесь?..

– Удовольствие небольшое, но терпеть было можно. Если надеяться…

Она старательно улыбнулась, и я внезапно почувствовал – и чувство это было сродни прикосновению к оголенному проводу! – какая бездна пережитого отчаяния и ожидания заслоняется этой улыбкой.

Я встал. Нужно было уходить отсюда, пока кто-нибудь проворный вновь не запер входную дверь на засов. Но как уходить без пистолета?.. Разве можно безоружным вступать в схватку с Учреждением?

И тут во мне что-то словно взорвалось, хотя внешне, кажется, я остался спокойным.

«Эх ты, проницатель, – сказал я себе. – Какой же ты, к черту, проницатель, если ни на что не способен сам, без помощи тобою же придуманного оружия? Ты простой придаток к оружию, а не демиург логоса, ты примитивное устройство для нажатия на курок – вот и все. Ты что, действительно ни на что не годишься? Так возвращайся к себе, сотвори яичницу, демиург, и плюхнись в кресло у телевизора. Жуй потихоньку да смотри на экран. А надоест – переключи на другую программу; авось, втянешься, срастешься, и возникнет очередной гибрид, очередной телегомо, и антенна проклюнется, прорастет из-под черепной коробки, и снизойдет на тебя благодать…»

«Если ты действительно хоть чего-то стоишь, – сказал я себе, – ты встретишься с Хруфром без оружия. И победишь его».

– Судя по твоему озабоченному виду, нам пора отсюда уходить, потому что у нас есть другие дела, – сказала девушка и пружинисто поднялась – так выпрыгивают из воды грациозные дельфины. – Я права, Доргис?

– Да. Я расскажу тебе об одном очень милом учреждении, но сначала выйдем отсюда. Здесь ведь только один выход?

– Выходов-то сотни, за каждой дверью свой выход.

Только сейчас, при этих словах девушки, я обратил внимание на то, что галерея по обе стороны от лестниц превращается в освещенные коридоры, уходящие вдаль; они явно были длиннее странного здания, по крайней мере, при оценке его размеров снаружи, но, тем не менее, каким-то образом умещались в нем.

– Открой любую дверь, – продолжала девушка, – и можешь попасть куда угодно… неизвестно куда. Бывает так себе, ничего, бывает вообще никак, а то и противно… – Иллонлли поморщилась. – Во всяком случае, хоть какое-то разнообразие. Но дело в том, что куда ни пойдешь – все равно сюда же и вернешься. А вон ту, нижнюю дверь, я пыталась открыть – да что толку? Хоть голову разбей – не справиться. Вообще-то здесь разные живут, именно живут, по собственной воле… но какие-то странные. В смысле, скучно с ними. Здесь ведь и Рерг есть, и даже скотина Олдан. – Иллонлли сжала кулаки. – И ты здесь есть, Доргис, я была у тебя. Только я же говорю, все какие-то скучные. Словно оболочка приллии – давили, давили ногами, сок весь выжали, а ненужное бросили.

Вот как?.. Странное здание было еще и обиталищем человеческих подобий? Хотелось бы мне взглянуть на очередного меня, по собственному желанию поселившегося здесь, в неестественном мире между двумя плоскостями – но нужно было уходить на поиски Хруфра. Нужно было постараться застать его врасплох.

– Я очень хотел бы разыскать Хруфра, – сказал я. – Не желаешь составить мне компанию, Иллонлли?