…Опять привиделась Черная Луна…

За окном уже рассвело. На краю моего письменного стола лежал пистолет, потерянный мною в мире, зажатом между двух плоскостей. Я отодвинул стул и встал из-за стола. В груди засела ноющая боль. Сделал медленный круг по комнате – предметы затаились, настороженно прислушиваясь к моим шагам, – и вышел на балкон.

Внизу курил, кашлял и плевался дядя Коля.

Черная Луна. Не ставшая бледнее, не исчезнувшая с небес с приходом рассвета. Не исчезнувшая из жизни. Да, я вновь увидел Черную Луну, но вовсе не потому, что подтверждались мрачные слова Хруфра; ведь, в конце концов, что такое Хруфр? Скорее всего, не более, чем порождение моего воображения, материализовавшееся в каких-то иных пределах. Я вновь увидел Черную Луну, потому что она действительно появилась в наших грустных небесах, и в черном ее свете, в удивительном ее антисиянии, окружающее предстало не то чтобы странным или отталкивающим, но таким обнаженным, как бывает обнажен труп в морге. Тусклым и нелепым выглядело окружающее.

Где ты, Иллонлли?..

Опять потревожить беджа? Карманы мои были пусты, и я знал, не предполагал, а именно знал, что нет больше у меня треугольного зеленого камешка-Вселенной.

«Сю! – безнадежно позвал я. – Ты слышишь меня, Сю?»

Молчала, не слышала меня иная Вселенная. Или и не было ее, не было никакой иной Вселенной, а был обыкновенный камешек, давно уже запущенный мною с балкона в компанию разоравшихся ночных котов?..

Болело что-то в груди. Болел разбитый лоб. Разбитый? Когда? Где? Споткнулся в неосвещенном эакоулке и приложился к фонарному столбу? Неосмотрительно не дал закурить толпящимся у пивбара нетрезвым подросткам-переросткам? Все у меня болело, словно раскатывали мое тело и душу дорожным катком, вдавливали, вдавливали, вжимали в щебенку, размазывали по острому и твердому под аккомпанемент веселого матерка, выжимали все до последней, самой эаветной капли, заравнивали горячим асфальтом – чтобы ни кочечки, ни бугорка…

Я вернулся в комнату, взял с подоконника зеркало, взглянул на свое отраженное в нем лицо. И синяк, и ссадина были на месте, не воображаемые они были, не придуманные. То, что казалось вымыслом, вплеталось-таки в реальность, срасталось с ней… хотя… что считать реальностью, а что – вымыслом? По каким критериям их различать и есть ли вообще такие критерии?

Послонялся по комнате, обходя притихшие вещи. И вдруг понял. Какой-то внутренний глубинный толчок – и вырвался из неизмеренных бездн луч понимания. Короткий блеск – и вновь темнота.

Я понял, что имел в виду Хруфр.

Да, Учреждение находится не вне, а внутри души человеческой. И не мы разрушаем его, а оно разрушает нас, ежедневно, ежечасно… Тех, кто не хочет мыслить, не хочет творить, а значит – не хочет быть человеком; тех, кто всего лишь потребитель и существователь – не более…

Вновь сел к столу, опустил голову на руки.

Называется, прогулялся. Так и не добрался до Одинокого Замка, что возвышается там, на горизонте, на самой макушке нависшего над морем холма. Направлялся именно туда, а занесло меня в совсем другие места, и Иллонлли так и не превратилась в Иллолли. Не успела. Ил-лО-лли… Плавное, волнистое имя… Не добрался, не дошел, не сумел – и доберусь ли? Ведь уже наступило утро, а за ним предстоял день – обычный день, в меру серенький (где она, эта мера? какой мерой можно измерить дни наши на этой земле, под Черной Луной?..)

Тусклым и нелепым выглядел окружающий мир, и очередной день вновь не сулил ничего. Быстрее бы – в ночь, быстрей бы – в путь. Лучше – в путь, «чем возвращаться в тот же дом и, за трудом одним и тем же сидя вечерами…» Э-эх, ходячий цитатник!

В путь… Ведь совершенно же ясно, что в странствиях своих я пытаюсь хоть как-то компенсировать все неудачи свои и поражения свои здесь, под Черной Луной, все то, чего не умею и к чему непригоден я в жизни; странствия мои – это защита моя, это спасение мое, это бегство мое от Черной Триады… И поиски той, что ждет в Одиноком Замке у чужого моря-океана – это не более чем стремление хоть на время отстраниться от одиночества – вечного спутника нашей эемной жизни.

Тускл и нелеп окружающий мир…

Уйти? Уйти насовсем?

Поднял голову – и взглядом сразу наткнулся на пистолет.

Попробовать? Может быть, действительно, я и сам – чья-то фантазия? Или – собственная? Вдруг все мы – фантазии? (Как тут опять не вспомнить мудрую Алису?) Попробовать? Вдруг – исчезну?..

Рука сама потянулась к придуманному мной предмету. Он был увесист, этот черный пистолет со скошенным стволом и полупрозрачным индикатором. В нем еще оставались заряды.

Не было никого во всех мирах. Не было никакой Иллолли.

Попробовать?

Бросил взгляд в окно – со светлого неба по-прежнему смотрел на меня черный круглый глаз. Распростерлось без края и застыло Время Черной Луны.

Все мы всегда ускользаем друг от друга…

Пистолет слегка подрагивал в (моей? его?) руке.

Кировоград – Кременчуг – Горловка – Брянск, 1994.