Возможно, в моих почти бессознательных рассуждениях с самим собой на скамейке под майским солнышком не было ни капли истины; возможно, я ошибался. И дай-то Бог, чтобы я действительно ошибался…

Мне подумалось вдруг, уже вполне сознательно подумалось, что человек начинает постигать что-то, приближающееся к действительному знанию, понимать что-то только во второй половине жизни, но тут-то его и поджидает смерть. Значит, одно из двух: либо в план кого-то или чего-то не входит предоставление человеку возможности полного постижения подлинной сути вещей и нас навсегда убирают из жизни при первых же признаках истинного понимания… либо вся наша жизнь – всего лишь подготовительный класс накануне другой жизни. И тогда теряет смысл вся наша печаль об ушедших, хотя более всего, конечно, печалимся мы не о них, а о самих себе, оставшихся без них; не печалиться надо, а радоваться за тех, кто уже ушел в более интересные края… Хотя кто знает, всех ли берут туда? А ведь это иное, запредельное существование было бы хорошим противовесом быдлизованным мирам этой Вселенной, и вообще соответствовало бы идее о всеобщем равновесии, на котором держится мироздание… Жаль, некому ни подтвердить, ни опровергнуть эти мои ученические упражнения. Вот если бы всезнающий Сю… Но где теперь Сю – тащит повозки с данью в горный город мудрецов Тола-Уо?

«Нет, – сказали в моей голове. – Меня отстранили от выполнения поручений и сбросили в пропасть. Тут очень удобно и никто не мешает. Вскоре ко мне присоединится Ни».

«Как? – беззвучно поразился я, обрадованный тем, что бедж вновь вступил со мной в беседу и одновременно опечаленный тем, как с ним поступили. Несомненно, он пострадал из-за того, что спас меня и Илонгли. – Как это им удалось? Ты ведь должен был знать все заранее».

«Знал, – отозвался бедж, – но не хотел им мешать. А удалось очень просто: они разблокировали одну из ловушек на горной дороге, там их много. Плита наклоняется вбок и ты падаешь в пропасть. Весьма эффективно и совсем несложно».

«Но с тобой все в порядке, Сю? Там ведь падать-то высоко…»

«В полном порядке, – заверил Сю. – Совпадение граничных точек посредством предельной минимизации вектора. Можно. При желании и предварительной подготовке. А я был готов».

«Мне ужасно неловко, Сю, что ты из-за нас пострадал. – Мне действительно было очень неловко. – Но ты нас выручил. Вряд ли когда-нибудь смогу отплатить тем же, и ей-Богу, безмерно тебе благодарен. Я пытался связаться с тобой, однако ничего не получилось».

«Не всегда необходимо. Повторяю, у меня нет каких-либо затруднений или неудобств. Беджам безразлично место пребывания. Что касается твоих предположений, по поводу которых ты хотел бы узнать мое мнение, то дело здесь обстоит так: есть вопросы, на которые невозможно ответить. То есть ответы объективно возможны и существуют, но невозможны в любой конкретной ситуации. Вам не случайно не дано знать, что ожидает вас там. Нигде и ни в чем нет ничего случайного. Вовсе не случайно вам приходится довольствоваться догадками, не ведая – истинные они или ложные, потому что если бы ваши догадки…»

– Слышь, мужик, дай-ка закурить.

Я открыл глаза, возвращаясь к здешней действительности. На дорожке валялись пробки от пивных бутылок и расплющенные окурки; газон искрился на солнце битым стеклом; в развилку ближайшего дерева был воткнут измазанный землей треснувший граненый стакан; воробьи ковырялись в кучках собачьего кала; по глади грязного водоема пластались обрывки плакатов очередных кандидатов в очередные депутаты; в кустах валялись пустые флакончики из-под одеколона; из опрокинутой урны кисло воняло; на скамейках вокруг водоема сидели компании каких-то безликих, курили, плевались и пили из горлышка, хохоча и ругаясь; из-за груды выкорчеванных пней с растопыренными обрубками корневищ пялился остекленевший выпученный глаз…

Перед нашей скамейкой стояли два молодых мордастых парня, экипированных в потертые джинсовые костюмы, и что-то жевали, неустанно работая мощными челюстями. От них несло запахами всех рюмочных и закусочных этого города. Илонгли тоже очнулась и с некоторым недоумением смотрела на представителей местной молодежи.

– Оглох, что ли, мужик? – сказал один из парней и плюнул, явно целясь в мою ногу, но не попал.

– Сява, и на нас возьми, – донеслось от соседней скамейки.

Там сидели еще два молодца и юная барышня с длинными светлыми волосами и старательно и беспощадно раскрашенным лицом классической представительницы системы профтехобразования. В руке барышня держала стакан, а на скамейке стояли три бутылки; еще две, уже опорожненные, валялись под ногами парней.

– Ухи заложило? – поинтересовался все тот же джинсовый субъект, подступая ко мне.

– Не курю, – сдержанно ответил я, очень желая, чтобы на этом дело и закончилось.

Но мутноглазые жаждали продолжения. Им хотелось развлечений.

– Смотри-ка, Сява, не курит, а расселся здесь, как у себя в хате,

– с театральным недоумением обратился один мутноглазый к другому и вновь повернулся ко мне. – Давай, ищи, мужик, и ты, рыжая, ищи, а то мы сами у вас поищем. В мохнатке твоей поищем, рыжая!

– Сява, давай быстрей, дымить хочется до усрачки! – капризным пьяным голосом проблеяла представительница профтехобра и вдруг задрала плащ и юбку и, с хихиканьем глядя в нашу сторону, похлопала себя по лобку.

Ситуация была безнадежной. Рассчитывать на помощь посторонних мог только какой-нибудь малолетний романтик, но никак не я, знакомый с местными нравами; милицию парк не интересовал, у нее хватало забот посерьезней. Убежать не позволял тот самый внутренний тормоз, что сработал когда-то на темной аллее, где против меня и моей девушки была целая стая… Оставалось получить свою порцию пинков ногами (обутых, слава Богу, не в кованые сапоги, и не в тяжелые ботинки, а всего лишь в кроссовки) и уповать на то, что кто-нибудь все-таки вмешается или же мутноглазым надоест это развлечение и они отправятся дальше на поиски курева.

– Чего они от нас хотят? – сдвинув брови, спросила ничуть, по-видимому, не испуганная Илонгли. – Ты им что-то должен?