И только когда денщик уже оказался за порогом, маг сообразил, что тому ну никак не могло не хватать на спички. Дэмонра всегда была щедра, чтобы не сказать «расточительна». Она вполне могла забыть упомянуть денщика в письме, но забыть оставить ему денег она не могла. Скорее всего, Греберу просто не хотелось уходить. Наверное, немного радости сидеть одному в холодном доме с видом на Моэрэн.
Буря во Мгле и возможная смута в столице отчасти страховали Наклза от смерти в богадельне, но от того же финала, что и у Гребера, его не страховало ничто в мире. Маг вспомнил потерянный взгляд Абигайл, одиноко стоящей под фонарем. Ее тоже ничего не страховало именно от такого итога. Наклза пробрал озноб.
— Гребер, постой!
Тот поспешно обернулся. Словно только и ждал оклика, как собака.
— Погоди. Апрельские ночи очень коварны, можно простудиться. Побудь у меня, пока не придет Магрит, она найдет извозчика, — Магрит ни за что не отпустила бы пожилого человека одного на ночь глядя. Закормила бы конфетами насмерть и извела бы вопросами.
— Ой, да надо ли…
— У меня еще в камине какой-то шум. Ты, кажется, топил дом Дэмонры. Не посмотришь?
Гребер просиял и вернулся. А вот Наклз стал быстро влезать в пальто.
— Скажи Магрит, я ушел проведать одну знакомую и буду поздно. Ужинайте без меня.
«Одна знакомая» — это было прекрасное определение для женщины, которая могла бы стать его второй женой, а стала потерянной где-то в доме связкой писем и нелюбовью к белым астрам.
Наверное, все вышло потому, что Абигайл встретилась ему в очень подходящее время.
Когда Дэмонра приволокла Наклза в Каллад, ему только что сравнялось двадцать семь, и он не хотел ровно ничего. Своей воли к жизни на тот момент у него было как у заводной игрушки, и роль этой воли на себя взяла молоденькая нордэна. Как-то она угадала, что, начни ее протеже сейчас бороться с обстоятельствами и собственными кошмарами сам, ничего от него не останется. Для превращения развалины в человека Дэмонра сделала все возможное и даже больше: достала редкие лекарства, просиживала с ним часы и дни, с изрядной жестокостью заставляла выходить на улицу, разговаривать, есть. Через год из этого едва не вышла форменная глупость, которая могла быть, а могла и не быть судьбой. Так или иначе, Наклз хотя бы вспомнил, что такое амбиции и на каком он свете. Пошел работать на Рэссэ, довольно быстро сколотил капитал, который инвестировал в дом на набережной. Такой дом подходил, чтобы поселить в него семью. На третий год пребывания в кесарии Наклзу уже хоть сколько-то хотелось жить, и он еще верил, что это возможно.
Тут-то и явилась Абигайл. Вполне подтверждая распространённый тезис о том, что где ад не справляется сам, он посылает женщину.
Дело было почти семь лет назад. Холодная, снежная зима подходила к концу, уступая место распутице и сырости. Наклз почему-то очень хорошо запомнил ту весну, хотя большую ее часть он провел в постели, борясь с ужасным кашлем и желанием упаковать вещи и раз и навсегда проститься со столицей. Началось все с того, что в середине марта — в необыкновенно ветреный даже для Каллад день — Наклза попросили ассистировать при операции. Иными словами, сынок какого-то большого чиновника умирал от передозировки, а Рэссэ вспомнил, что у него есть ручной маг на побегушках как раз на такой случай. До дачного поселка, где великовозрастный дитятко готовилось проститься с бренным существованием, Наклза доставили с относительным комфортом. Даже денег пообещали доплатить, если операция пройдет успешно. Все, что требовалось от мага — сделать так, чтобы сердце паренька выдержало. И он молча занялся своим делом, предоставив бледным от беспокойства врачам делать свое.
Наклзу это стоило трех полноценных выходов во Мглу за два часа, но, по счастью, представитель золотой молодежи оказался живучим, как и всякий паразит, так что операция по промыванию желудка и прочие манипуляции, о которых маг предпочел бы не знать ничего, прошли хорошо. Растроганный родитель через дворецкого выдал ему вполне приличную сумму в качестве «чаевых» и намекнул, что молчание — золото. Путь назад Наклзу предоставили искать самостоятельно.
По счастью, найти железную дорогу труда не составило. Труднее оказалось мерзнуть на платформе почти час, дожидаясь поезда. Наклз сел в вагон на пригородной станции. Был будний день, около часу пополудни, так что поезд, идущий от дачного поселка, шел почти пустым. Маг, предпочитавший тишину и одиночество, легко нашел свободное купе, устроился у окна и стал наблюдать, как в молочную даль уплывают заиндевевшие ели. За час он окончательно отогрелся, успел сгрызть миндальное печенье, запив его крепким сладким чаем, решил, что жизнь не столь уж отвратительна, и даже немного подремал.
На одной из станций — Абигайл потом говорила, что она называлась «Черный сад» — в его купе подсела пассажирка. Первым, что запомнилось Наклзу от той встречи, стал запах духов: от мехов дамы сильно пахло чем-то цветочным. Именно этот аромат Наклза, в силу профессии имевшего неплохое обоняние, и разбудил. Маг очнулся от дремы и увидел перед собой неожиданную попутчицу.
Сказать, что Абигайл Фарессэ была красива, значило бы несколько погрешить против истины. Красива в строгом смысле слова она не была, ни по калладским меркам, ни по рэдским, ни по каким-либо другим. Большой элегантностью Абигайл также не отличалась, а ее духи и вовсе вызвали у Наклза желание немедленно открыть окно, чтобы приторная мерзость выветрилась без следа. Но глаза у женщины и впрямь оказались темные и бездонные, от каких по юности кружится голова. Но Наклзу исполнилось тридцать и очей он успел навидаться всяких, так что голова у него не закружилась. Маг подметил и сетку мелких морщинок в их уголках, и не до конца прокрашенную седину у висков, и слишком уж крупные, чтобы быть настоящими, камни в сережках. Скорее всего, дама приходилась ему ровесницей, хотя и отчаянно молодилась, если судить по духам и румянам.
Но от нее исходило какое-то теплое обаяние. Его не получилось бы испортить никакими духами и сережками, как, впрочем, и подделать. Можно было прижмуриться и просто греться ее внутренним теплом, что Наклз, несколько ошарашенный, наверное, и проделал бы, но та разбила тишину, не дав ему прикинуться спящим:
— Прошу прощения, что нарушила ваше уединение. Я не хотела вас разбудить, — проговорила незнакомка. Она очень сильно смягчала «р». Калладцы рычали раскатисто. Наклз сам не понял почему, но сразу подумал о Рэде или даже скорее о Виарэ. Ассоциация с морем и солнцем сделал свое дело: маг не отказал себе в удовольствии прямо посмотреть в темные глаза. Густые и явно подчерненные ресницы отбрасывали тени и не давали разобрать их цвет, но он тоже казался каким-то теплым.
— Все в порядке, не беспокойтесь, — отозвался Наклз. Губ дамы за воротником шубки он не видел, а первым улыбнуться не рискнул.
— Видите ли, сейчас такое время, что в основном в столицу возвращаются одинокие тетушки, — на этот раз у мага не осталось сомнений, что женщина улыбается. — Я терпела разговоры о внуках три часа, но всякому терпению есть предел. Еще раз извините, я не хотела вам помешать.
Глядя на ее костюм, сложно было сказать, ехала она первым классом или вторым. Наклз, впрочем, предпочитал первый не из снобизма, а потому, что там исключались попутчики. Но он, конечно, не собирался информировать даму о своих пристрастиях. В конце концов, Наклз не просил кондуктора никого не пускать. Это настолько подразумевалось, что ему и в голову не пришло что-то говорить специально.
Заявись к нему какая-нибудь социально активная особь любого пола и начни вещать, маг бы, конечно, нашел как решить эту проблему. Но на то, чтобы выставить вон красивую женщину — или уйти самому — его не хватило. Наклз вновь вежливо заверил незнакомку, что все в порядке, а она, по счастью, извлекла из ридикюля дамский роман с многообещающим названием в духе «Невинность и соблазн» и погрузилась в чтение. Маг украдкой поглядывал на ее отражение в оконном стекле. Ему мерещилось что-то неуловимо знакомое в ее наклоне головы и чуть нахмуренных бровях. Пока Наклз думал, кого же ему напоминает эта дама — а знакомых брюнеток у него имелось не так много — она поправила локон и приложила к виску два пальца, словно напряженно о чем-то размышляла. Наклз как наяву увидел Элейну, разбирающую ноты, и быстро отвернулся. Ему сделалось дурно.
