Нейратез говорила с богами в Храме над морем, а вот идти вверх по бесконечной лестнице, усеянной осколками, пришлось Ингегерд. Когда она оказалась в кабинете наместницы, та была уже мертва, но сидела за столом как живая. Люди Нейратез деловито перерывали шкафы и ящики, а Ингегерд все не могла отвести взгляда от распахнутых синих глаз, пустых как ночь.

«Боги мои, какая грязь», — подумала Ингегерд тогда. Позже она не могла бы сказать, к чему относилась эта мысль — то ли к выбитым стеклам, то ли к людям с фонарями, выносящим из комнаты ящики с бумагами, то ли к чему-то еще. Ей просто захотелось развернуться и уйти, что она, собственно, и проделала, на прощание от души пнув попавшийся ей под ноги телефонный аппарат. И, уходя, она спиной чувствовала взгляд бывшей наместницы.

Если верить Нейратез, операция прошла идеально. Правда, в ходе идеальной операции куда-то пропала часть бухгалтерии Немексиддэ. Жрица была уверена, что недостающее найдется — надо только более убедительно поговорить с Сигрдрив, которую удалось взять тяжело раненной, но живой. Ингегерд знала Сигрдрив достаточно давно, чтобы понимать: добром та ничего не скажет, а применения достаточно «убедительных аргументов» с пробитым легким, скорее всего, просто не переживет. Охранница осталась в башне, а вот ее напарник все же попытался сбежать. Имлада загнали уже в порту, где он отлично отстреливался, положил пятерых человек и все же поймал свою пулю. У кого-то из отряда Нейратез хватило ума наплевать на приказ «взять живым». Посудину, к которой прорывался Имлад, на всякий случай отправили на дно. Скорее всего, бухгалтерия и маг находились на ней.

Если что Ингегерд и огорчало, так это то, что она так и не увидела трупа Ингмара Зильберга. Не то чтобы ей непременно хотелось насадить его голову на копье и выставить на всеобщее обозрение, просто делалось обидно, что люди, честно дравшиеся за свое неправое дело, за него полегли, а маг мог сбежать. Это было почти невероятно — порт оцепили, да и не переплыл бы Зильберг капризный Предел Зигерлинды на рыбацкой лодочке: ничего крупнее из порта выскользнуть не могло.

«Первыми умирают герои, последними умирают крысы», — Ингегерд вышла на центральную аллею парка и пошла к Дворцовой площади. До аудиенции у кесаря у нее оставался еще целый час, но этот час она с тем же успехом могла поскучать в приемной.

Вокруг гуляло много людей и среди них — особенно много детей. Ингегерд не помнила, когда она в последний раз видела столько ребятишек в одном месте. На Архипелаге двое малышей в семье считались большой редкостью и невероятной удачей, а здесь гувернантки выгуливали даже по трое-четверо воспитанников.

«Они плодятся как кролики, а мы вымираем, как саблезубые кошки. Если у тебя есть мозги, Инги, то думай, кто из нас на самом деле — венец эволюции, а кому пора на свалку истории, к мануфактурам и куртуазной любви», — как-то так лет пятнадцать назад сказала ей еще живая Рагнгерд. Рагнгерд уже давно лежала в земле, а эта простая и незамысловатая правда все не давала Ингегерд покоя. Жгла как огнем.

Нордэна перестала смотреть по сторонам, засунула руки в карманы и быстро пошла к выходу из парка. Впереди маячило синее небо и высокие шпили кесарского дворца. Ветер полоскал черно-белые флаги, солнце сияло, птицы пели. Ингегерд хотелось взять тряпку и стереть всю эту идиллию, как стирают с доски неправильное решение задачи.

«Рагнгерд ошибалась. И спивалась. Ни беса она не могла знать. Я хочу отсюда уехать. Будь оно все неладно…»

— Обернись, — на языке Архипелага приказал смутно знакомый голос.

Ингегерд не боялась ни чужих богов, ни бесов, ни вдруг вернувшихся с того света мертвецов. Она развернулась.

Перед ней стоял человек, которому ходить по земле было не положено. Ингмар Зильберг, окончательно поседевший, отощавший и мало напоминающий живое существо, пристально смотрел на нее из-под дымчатых стекол.

В правой руке он сжимал пистолет. Маленький, почти игрушечный пистолетик системы Тильды Асгерд. Из таких стрелялись гимназисты, сломленные несчастной любовью и двойкой по химии.

«Он не выстрелит», — совершенно спокойно и отстраненно подумала Ингегерд, пока ее рука механически тянулась к кобуре под курткой. Человек, который страдальчески морщился при виде чаек, расклевывающих рыбу, и явственно зеленел при малейшем намеке на кровь, никогда не сумел бы выстрелить почти в упор.

Первый грохот стал для Ингегерд полной неожиданностью. Она только с удивлением поняла, что блузку на груди заливает чем-то теплым и красным, чего здесь быть не должно.

Сбоку пронзительно завизжала девушка.

Грохнуло еще раз.

«Где-то здесь должны быть колокола», — еще успела подумать Ингегерд, глядя, как бледное лицо тускнеет и уплывает в туман. «Обязательно должны быть колокола».

Человек выстрелил раз восемь. Буквально вбил в грудь золотоволосой женщине всю обойму. Магрит захлебнулась криком, попробовала перевести дыхание. Надо было убегать, но ноги не слушались. Она впервые в жизни видела смерть так близко. И это оказалось очень, очень страшно.

На выстрелы со стороны моста уже неслись жандармы. Убийца вел себя странно. Он, чуть ухмыляясь, стоял над распростертым телом, опустив пистолет, и не делал попыток скрыться. Спокойно сдал оружие подбежавшему жандарму. Спокойно дал надеть на себя наручники. Спокойно позволил себя увести. Магрит потрясенно смотрела вслед уходящим. Второй жандарм опустился на тротуар рядом с телом женщины и зачем-то пытался нащупать у нее пульс. Даже со своим незаконченным образованием ветеринара рэдка понимала всю бесполезность этих манипуляций: крови вокруг натекло уже с ведро. Женщина, скорее всего, умерла еще до того, как в нее вколотили остаток обоймы.

Магрит начало трясти.

— Вы видели? Вы видели, что случилось?

«Да весь парк видел!» — хотела крикнуть Магрит, но язык не слушался.

— Да, видела, — только и смогла сипло ответить она. Рэдка не узнавала собственного голоса.

— Пойдемте в участок. Дадите свидетельские показания, ничего страшного в этом нет, — уже мягче проговорил третий жандарм, подошедший последним. Он, как и все остальные, выглядел потрясенным. Каллад-на-Моэрэн был очень спокойной столицей. А тут, в парке, посреди бела дня, на глазах десятков людей какой-то маньяк совершил жестокое убийство…

— Х-хорошо. Только я никогда не давала показаний, я не умею…

— Пойдемте, пойдемте. Да ради всего святого, вызовите уже кто-нибудь врача! Ганс, проверь ее документы.

— Похоже, нордэна…

— Бесы дери, у меня ж дежурство через полчаса заканчивалось…

— Хватит причитать! Медика ищи!

— Что за псих ее застрелил? Рэдец?

Третий жандарм уже уводил Магрит и какую-то благообразную даму в чепчике в сторону моста, так что ответа девушка не услышала.

Она обернулась через плечо, чтобы увидеть суетящихся людей, яркую лужу крови, похожую на брошенный на пол кусок атласа, и падающие на нее белые лепестки.

«Черемуха осыпается», — невпопад подумала рэдка, с трудом переставляя ватные ноги.

Давать свидетельские показания оказалось не так уж и страшно. Магрит даже не пришлось ничего писать, демонстрируя вежливому следователю свою полную безграмотность — мужчина средних лет сам аккуратно записал все с ее слов, а рэдке оставалось только перечитать и поставить подпись. Словоохотливая дама в чепце, которую спрашивали первой, сыпала деталями со сноровкой заправского шпика — неприятного вида субъект сидел там не меньше трех часов, спрятавшись за газетой, и явно кого-то ждал. Да, сразу показался подозрительным. Да, пошел именно за этой женщиной. Да, что-то ей сказал. Нет, языка она не поняла, но женщина, видать, поняла, раз обернулась. Да, по всему выходит, что безумец, как может нормальный человек в упор в женщину столько пуль всадить? Точно, точно ненормальный. И рэдец небось в добавок, развелось этих крововсосов проклятущих!

Магрит таким детальным описанием событий порадовать следователя не могла. Она честно рассказала, как стала засыпать, услышала цокот каблуков, открыла глаза, а потом мужчина догнал женщину, что-то сказал, начал стрелять.