— Маргери рассказывай, что ты в отпуске надолго, а я тебя знаю, — безапелляционно заявила жена, поднимаясь из-за стола и убирая кофейник. — Забор покосился. Сделай одолжение, приведи его в порядок раньше, чем местные крестьяне станут приходить к нам с милостыней и предлагать свои услуги несчастным затворницам из чистого человеколюбия.

Просьба была резонная. Погода стояла прекрасная. И, как и всякий рэдец, пусть Рэду больше десятилетия не видевший, Койанисс знал, с какого конца браться за молоток. Так что вместо того, чтобы сидеть в гостиной и сквозь солнечные лучи наблюдать, как Элейна учит Маргери играть простые гаммы на пианино, маг накинул видавший виды плащ, прихватил молоток, гвозди и отправился к дальнему концу участка, где располагались ворота и калитка.

Поэтому двух всадников и одну телегу на лесной дороге он увидел сразу.

Маг, поднеся ладонь козырьком ко лбу, сквозь солнечные лучи и пляшущие в глазах цветные пятна, смотрел, как к его дому, лениво перебирая шестью парами копыт, подкатывала сама судьба.

Чтобы развернуться и катиться от его жизни куда подальше.

Койанисс вышел за забор до того, как жандармы подъехали, и плотно прикрыл за собой калитку. Его девочкам не следовало знать ничего о страшных сказках.

Оба жандарма спешились и вежливо, несколько неуклюже поклонились.

Койанисс глазам своим не верил. Обычные деревенские увальни, каждый из которых, правда, мог сломать его пополам одним ударом, но страшного и инфернального в них было столько же, сколько в кофемолке Элейны. Просто молодые мужики, видимо, из соседней деревни, кое-как обученные грамоте, в форме, сидящей на них как маскарадные тряпки.

Ожидаемое и действительное настолько не сходилось, что Койанисс ощутил легкую дурноту. Он прекрасно знал, что по-настоящему страшные вещи страшно при первом взгляде обычно не выглядят, но эти двое оказались настолько обычными, что делалось тошно. Дед, сидящий на телеге, и вовсе обладал истинно рэдскими ямочками на румяных щеках и пожевывал былинку, щурясь как довольный кот.

И вот это были первые три камушка, толкнувшие лавину, которая в дребезги разнесла его жизнь.

— Здрасть, вашбродь.

— День добрый, господа. Чем могу быть полезен?

— Дык одер, вашбродь, не серчайте.

Койанисс думал, что ему захочется убить всех троих на месте, но никакого желания использовать сжатый в руке молоток не возникло. Он просто чувствовал себя лишним, как будто смотрел на картинку со стороны. Даже звуки как-то гулко долетали.

— Ордер? Покажите.

Бумажка, убившая три жизни, тоже была нестрашная. Мятая, с надорванным левым верхним углом и каким-то масляным пятном, из-за которого поплыли чернила.

— Здесь непонятно, какая фамилия написана.

— Дык вроде Крэссэ.

— Крэсэ. Там нет второй «с».

— Дык видать плохо. Вроде как и нету, ну а ежели так глянуть — то вроде как и есть.

— Если плохо видно, вернитесь в город за нормальным ордером. Я по этой писульке вас даже за забор не пущу, — прищурился Койанисс. — Никогда не следует заворачивать бутерброды в официальные бумаги.

Жандармы переглянулись. Их сомнения он вполне понимал: конечно, о хозяине лесного домика ходила дурная молва — все-таки столичный маг. Бесы знали, что он мог сделать честным служакам.

— Не волнуйтесь, я никуда не уйду отсюда. Если вам официально подтвердят ордер, вы сможете арестовать меня вечером. Хотя, должен заметить, здесь даже инициалы не мои и я понятия не имею, какое преступление мне вменяется.

Жандармы снова обменялись быстрыми взглядами. Да, Койанисс вряд ли походил на завхоза богадельни, ограбившего государство на астрономическую сумму в двадцать гильдеров. Он за неделю работы больше получал.

— Ежели того… ну, ордер не подтвердится, вы не серчайте. Густав тут останется, а я до города метнусь. Ну, чтоб того, без сопротивления аресту.

— Никакого сопротивления, — безмятежно заверил Койанисс. — Располагайтесь там, в тени, через луг. Вы меня будете видеть прекрасно, я ремонтирую забор. Не заставляйте пони моей дочери нервничать.

Второй жандарм покорно пошел, куда было сказано. Вряд ли ему нравилось оставаться тет-а-тет с магом. Дедок на телеге тоже уезжать не торопился:

— Не обессудьте, милсдарь, чтоб мне скотинку дважды не гонять, я тут тоже подожду. Ежели воды вынесете, добре будет.

Когда Койанисс вынес им кувшин, один из жандармов уже скрылся за поворотом. Двое оставшихся гостей устроились в тени и поблагодарили, когда он передал им воду. Маг вернулся к своей работе, не особенно обращая на них внимания. Правда, калитку так и не открыл, когда Маргери попросилась к Бочке.

— Позже, — отрезал он, хоть и понимал, что это полная глупость. Маргери не читала будущего и не была пророком. Увидев двух мужчин, мирно дремлющих в теньке на опушке, она бы не подумала о легком сером пепле в крематории.

Дочка еще с минуту поскреблась как котенок, попрыгала, пытаясь разглядеть, что такого ей так не хочет показать папа, и ушла ни с чем.

Жандарм вернулся часа через четыре, взмокший и погрустневший.

— Извините, вашбродь, — издали крикнул он и махнул рукой своим, мол, снимаемся. — Ошибочка вышла.

Маг почувствовал, как его сердце пропускает удар. Надо же, ошибочка вышла.

«Сдохнешь, мразь, сдохнешь. Кобыла на полном скаку ногу сломает…»

— Не обессудьте, милсдарь! — добавил дедок. — И за беспокойство простите!

— Доброго дня, — выдохнул Койанисс, глядя, как все трое уезжают, поднимая на дороге легкое облачко пыли.

Он, наверное, стоял и смотрел им вслед на пустую дорогу еще долго, потому что голос Элейны за плечом буквально вывел его из ступора.

— Зачем они приезжали?

— Кто? — сделал невинные глаза Койанисс, оборачиваясь. Элейна куталась в шаль и выглядела напряженной. На бледных висках бились голубоватые жилки. — Ты о чем?

— Те, кого ты не пустил в дом, — прищурилась жена. — Зачем они приезжали?

— Глупости. Они ошиблись. Уже уехали, видишь же…

— Ты пять часов тут стоишь из-за дурацкой ошибки?

— Я чинил забор. Элейна, посмотри, ничего уже не кривится и не косится.

— Ты из-за этого примчался ночью, как будто за тобой бесы гнались?

— Элейна!

— Койанисс, кто это приезжал?!

— Не кричи, милая, ты пугаешь Маргери. Пойдем в дом. Мне кажется, уже можно ужинать… Элейна, родная.

Из васильковых глаз покатились крупные слезы.

— Почему ты всегда врешь?

— Потому что правды не существует, — честно ответил Койанисс. Той правды, при которой его девочек отправили в Тихий Лес, теперь тоже не существовало. Он, наверное, еще не до конца это осознал, потому что не чувствовал желания смеяться во все горло или кружить жену на руках. — Пойдем в дом? Не плачь…

Маг приобнял жену за плечи и повел, осторожно поддерживая. Солнце уже клонилось к кромке леса, и навстречу им ползла тень дома. Шуршала листва. Элейна поднялась на крыльцо, а Койанисс замешкался, потому что заметил одну маленькую странность.

Сразу после переезда сюда пять лет назад Элейна разбила под окнами небольшой садик. Стоял конец сентября, и тот, конечно, облетел. Только один куст цвел так радостно и пышно, словно это была морозянка. Но это была рэдская «Белинда», зимняя роза. Белая-белая, как снег, почти голубая по краям. Нереально чистое пятно света над уже тронутой осенним тленом землей.

— Красиво, — удивился он. Жена не любила Рэду — в представлении Аэрдис варварскую, опасную, прокалладскую и просто непонятную — и, конечно, выглядело странным, что она посадила рэдский цветок. Может, ему хотела приятно сделать.

— Не подлизывайся, — через плечо бросила Элейна. — Иногда мне кажется, лучше б ты гулял, чем так…

— Чем так что?

— Как будто я кукла в кукольном домике.

Элейна замерла у отрывного календаря, а потом с удивившей мага злостью рванула верхний лист, скомкала в руке и швырнула за порог.

На листке под ним красной краской было аккуратно выписано тринадцатое октября, воскресенье.