Кай, к его чести, дождался, пока Эрвин закончит работу, и только после этого — то есть уже ночью — поинтересовался:

— Ну и что вы планируете делать?

— Кто?

— С чем? — одновременно поинтересовались Магда и Гюнтер. Эрвин, видимо, суть вопроса понял и без дополнительных разъяснений.

— Да с наркоманом вашим доморощенным, — скривился Кай. — Вы действительно думаете вернуться с ним в столицу и жить, как жили?

— А что, есть варианты? — усталым и недобрым голосом поинтересовался Эрвин, упорно оттирающий руки водой. — От этого тоже не лечат, насколько мне известно.

Кай пожал плечами:

— Нет, от этого в основном умирают. Я про то, что вижу вас впервые и уже на второй день знакомства знаю тайну, которая вам будет стоить жизни. Просто потому, что у вашего чрезвычайно хорошего, по-видимому, друга слишком длинный язык.

— Витольд не подумал, — буркнул Эрвин после долгой паузы.

— А Витольд вообще часто думает? Извините, такого впечатления не складывается.

— Витольд получил по морде. Может, в следующий раз думать будет.

— Может? — поднял брови Кай. — Вы вроде бы не блаженный, о чем вы говорите? Может, в следующий раз вы после его веселой шутки под суд пойдете? Думаю, вы лучше меня знаете, какой приговор будет.

— Оставьте это, — поморщился Эрвин. — Витольд мой друг, мы с ним серьезно поговорим и…

— Мне Витольд не друг, — с нажимом произнес Кай. — Вам, Гюнтер, вероятно, тоже? Нам всем точно нужно пойти под трибунал, если ваш друг, Эрвин, как-нибудь за дозу или просто под настроение расскажет, что мы все здесь сделали?

Эрвин оглянулся на Магду, видимо, в поисках поддержки. Магда и рада бы его утешить, но, судя по всему, прав-то как раз Кай. Хотя и предельно бесчеловечен.

— Так не годится, — сухо сказал Гюнтер. — Я тоже не намерен сидеть в тюрьме просто потому, что какому-то дворянчику захочется похвастаться перед друзьями. Я год провел на лесоповале по гораздо более пустяковому поводу. А тебе, Магда, вообще не стоит знакомиться к калладской системой правосудия, тебе не понравится. Ну к бесам.

— Я правильно понимаю, что трое против одного? — спокойно уточнил Кай. Никто не возразил. — Отлично. Гюнтер, у нас же найдется веревка покрепче?

Утро встретило Койанисса отметкой «4 октября» на календаре, посмотреть на который маг спустился раньше, чем выглянул в окно или взглянул на себя в зеркало, а потом — звоном бьющегося стекла в уборной. Он, подбегая к комнате и дергая ручку, успел навоображать всяких ужасов, вплоть до доппельгангеров, выходящих прямо из зеркал посреди бела дня, но реальность оказалась более странной, чем любая фантазия.

Элейна сидела на краешке ванной и методично разбивала свои склянки об ее чугунную поверхность.

Дело было даже не в том, что ее крема и духи стоили сумасшедших денег, это его мало беспокоило. Дело было в том, что она всегда эти свои склянки любила — на взгляд Койанисса, несколько маниакально, но, возможно, для женщины это нормально — и однажды не разговаривала с ним три дня, когда он случайно уронил один из этих малопонятных пузырьков.

В воздухе стоял сильный запах духов, каких-то притираний и еще чего-то непонятного, горького, как миндаль. Вряд ли все эти волшебные баночки резко разонравились ей за один день.

— Элейн…

Жена повернула к нему зареванное лицо, искаженное злостью.

— Что?!

— Что ты делаешь? Отдай, ты порежешься! — Элейна действительно уже успела оцарапаться о стекло, и пальцы у нее кровоточили. — Слышишь, отдай это мне. Ну, милая, зачем? — Койанисс аккуратно вытащил из рук Элейны последнюю трофейную баночку и поставил на тумбочку. — Они тебе надоели? Не стоило так злиться. Напиши мне список, я буду в столице и куплю тебе новые…

— От них следует избавиться.

— Как скажешь, Элейн. Просто составишь список и…

— Они мне больше не нужны.

В принципе, на взгляд Койанисса так оно и было, потому что создания красивее его жены мир не знал и не узнал бы, даже стукни ей шестьдесят, что произошло бы еще не скоро, но Элейна впервые демонстрировала такой верный взгляд на вещи.

— П-почему? — запнулся маг.

Женщина снова метнула на него тяжелый, непонятный взгляд.

— Очнись. Я никогда не стану старой. Ты разве забыл?

Койанисс молча вышел, чудом удержавшись на ногах. Да, он бы очень хотел ничего об этом не помнить. Но Элейна об этом помнить не могла вообще ни при каком раскладе. И да, он начинал бояться не за Элейну, а Элейну. Бесы знали, что могла выкинуть женщина, верящая, что она никогда не станет старой.

Успокаивало его только то, что дочь по-прежнему вела себя совершенно обычным образом. Или еще вчера вела себя совершенно обычным образом. Он уже ничего не знал наверняка и ни в чем не мог быть до конца уверен. Койанисс, чувствуя, как кровь гулко бьется в висках, направился к дочери.

Маргери сидела за столом в своей комнате и, усердно скрипя карандашами, рисовала куклу, сидящую перед ней на столе.

Мерзкая тварь по имени Аннабель магу никогда не нравилась. И даже не потому, что он выложил за нее чуть ли не половину своего жалования несколько лет назад. Дело было в ее почти человеческих голубых глазах. Они не казались стеклянными, какими им бы следовало быть у этой фарфоровой красотки, и мага пару раз посещало неприятное чувство, что она наблюдает за ним, как будто кукла — не кукла, а что-то другое. Что, конечно, не имело никакого отношения к реальности. Обычная дорогая игрушка из столичного магазина, сделанная на фабрике и тут же проданная, никаких темных историй в прошлом и вообще никакого прошлого.

— Маргери, детка…, - окликнул Койанисс дочь, стоя в дверях.

Дочка прибежала сразу, как будто только и ждала, что ее позовут. И сразу же влезла на руки, потерлась щекой, точно ласковый котенок.

— Пап, что с мамой? Она заболела?

— Все хорошо, мама просто устала.

— А… а все будет хорошо?

— Конечно, родная.

— И с тобой, и с мамой, и со мной? — продолжала очень серьезно допытываться Маргери, глядя на мага ясными как у Элейны глазами.

— С нами всеми.

— Обещаешь? Точно?

— Обещаю. Собирайся, и оденься потеплее. Мы идем смотреть паровозы, — чем меньше дочь сидела бы под одной крышей со странно ведущей себя Элейной, тем было бы лучше. А вечером они бы поговорили с женой. Он убедил бы ее принять успокоительное, могло бы помочь.

Через четверть часа Маргери радостно хлопала в ладоши и старательно заматывала шарф. Потом так же старательно завязывала шнурки. Застегивала пуговицы пальто. Укутывала Аннабель в платок, чтобы та тоже не замерзла.

Элейна в дверном проеме, отделяющем прихожую от гостиной, все это время стояла неподвижно, не проронив ни звука. Просто молча смотрела, и под этим взглядом Койаниссу делалось неуютно.

— Мы вернемся часа через четыре, — предупредил он. — Тебе не стоит беспокоиться.

Элейна пожала плечами.

— Да уж вряд ли вы простудитесь. Маргери, выйди на крыльцо, закрой за собой дверь.

Девочка мышкой юркнула на улицу, только замок тихо клацнул.

— Ну и когда ты намерен ей сказать? — вполне даже спокойно осведомилась жена.

— Что сказать? — опешил маг.

Элейна страдальчески скривилась:

— Того, что я ей прямо так до последнего и не сказала.

— Я тебя не понимаю.

— Врешь. Мне кажется, ты здесь единственный, кто все прекрасно понимает. Ты разве не чувствуешь? Весь дом пропах пеплом. Здесь только тени и пепел, пепел, пепел…

Койанисс, не отвечая, вылетел на крыльцо вслед за дочерью. Его колотило, как от холода, хотя чувствовал он жар, кольцом охвативший виски. Почти сполз по перилам, чтобы не навернуться со ступенек.

— М-маргери, пошли быстрее, все паровозы пропустим, пошли…

Но до железной дороги они так и не дошли. Маргери радостно выбежала за калитку. Пронеслась еще шагов десять по поляне. А потом вдруг остановилась, как вкопанная, и, прижав к груди куклу, смотрела на лес перед собой, словно впервые его видела, хотя до этого они не раз ходили к насыпи через него и никаких проблем не было. Койанисс приблизился к ней и ласково потрепал по голове.