Теперь маг уже почти не сомневался, что Элейна издевается.

Койанисс обошел стол и склонился над Маргери. Та подняла на него честные голубые глаза, ясные, как небесная лазурь, сосредоточенные, живые.

— Я хочу, чтобы ты прилежно учила географию. Ты станешь путешественницей, открывательницей новых земель. Понимаешь?

Маргери кивнула, косички согласно дернулись в такт. И Койанисс снова почувствовал посторонний запах. Наклонился над золотоволосой макушкой, принюхался.

Миндальное мыло — очень много миндального мыла — и другая горечь, не миндальная.

— Почему от ее волос пахнет пеплом? — резче, чем собирался, спросил он у жены.

Элейна пожала плечами:

— Я говорила ей не играть в камине.

Элейна, маг или мир — возможно, все трое разом — явственно сходили с ума.

— Играть в камине?! Что за чушь. Маргери?

Маргери, услышав окрик, словно сжалась и посмотрела на мага испуганно:

— Я больше не буду! Никогда-никогда!

Койанисс испытывал прямо-таки непреодолимое желание швырнуть кофейник о стену, перевернуть стол, расколотить чашку — словом, уничтожить хоть что-то, только бы не сорваться окончательно.

— Вообще не смей больше к камину подходить, — как мог тихо и спокойно сказал он. — И к печи не смей.

Маргери смотрела все так же честно и испуганно:

— Хорошо. Хорошо, папа, не буду. Я уже все сделала и больше не буду.

Койанисс даже уточнять не стал, что «все» она сделала. Ответ лежал на поверхности. Маг в гробовой тишине вышел в гостиную, схватил кочергу и поворошил золу. Секунд через десять кочерга наткнулась на что-то твердое. Койанисс, чихая, полез внутрь. Где-то в глубине души он очень боялся наткнуться на детские кости, но нет — вытащил только останки красотки Аннабель. Обугленную головешку без рук и ног, с дырявой совершенно лысой головой и полопавшимся от жара фарфоровым лицом. Черные трещины лежали как частая паутина, стеклянных голубых глаз — не человеческих и не звериных — у куклы не осталось.

Койанисс, прихватив с собой обожженную тварь, вернулся в столовую и швырнул ее на пол.

— Вы что, издеваетесь? Так недолго пожар устроить! Как я должен это понимать?

Элейна тихо, деревянно рассмеялась. Маргери забилась на стул с ногами и испуганно зыркала то на мать, то на отца.

— Она тебе разонравилась или что?

— Н-нет, — с запинкой выдала Маргери. Она, похоже, собиралась расплакаться.

— Тогда зачем ты ее сожгла?

Детское личико жалко скривилось:

— Но ведь, если кукла сгорела один раз, она должна сгореть.

Не требовалось большого ума, чтобы догадаться, кто вложил в пустоватую в силу возраста головку Маргери такой непрошибаемый фатализм.

— Это, конечно, мама сказала?

Дочь несмело кивнула.

— Иди к себе, Маргери. Нам с мамой нужно серьезно поговорить.

Элейна хохотала все громче:

— А что, постулат о единственности будущего уже пересмотрен? Уж не рэдский ли цетник его пересмотрел? Может, аксиома Тильвара тогда на радостях отменяется, а? Скажи Маргери, что она отменяется, если это так! Скажи Маргери, скажи мне, можешь пойти и Бочке тоже это сказать, морковку ей принеси, когда с дерева снимешь… Мне просто интересно: ту вторую неделю кормишь дохлую пони морковкой, а нас ты как спасать придумал?

Койанисс молчал, как оглушенный. Значит, Элейна не просто подсознательно чего-то боялась — она совершенно четко знала, что что-то произошло. И тоже видела труп Бочки.

— Хотя… дай угадаю? Ты ведь не думаешь нас спасать, да? Ты думаешь, куда бы сбежать на этот раз? Тот, кто удрал один раз, ведь должен удрать второй раз, да?

— Маргери, иди в комнату! — рявкнул Койанисс, глядя на замершую, как кролик перед змеей, девочку. — Марш! Сию же секунду, и дверь за собой закрой!

Дочка, словно разбуженная этим окриком, дернула головой и действительно выскочила из столовой — точь-в-точь перепуганный кролик. А потом хлопнула дверь с другой стороны коридора.

Элейна прищурилась:

— Ах, какое благородство. Только второй раз ты отсюда не удерешь. Как, открывается твоя любимая подружка-Мгла?

Койанисс смотрел на существо, которое могло быть или не быть его женой, и лихорадочно думал. Конечно же, Мгла не открывалась. Нельзя открыть Мглу, уже находясь во Мгле. Значит, его и вправду утянуло куда-то очень глубоко. Так глубоко, что он даже не помнил, откуда все началось. Может, с аксиомы Тильвара и попытки ее обмануть. А может — с пустого товарного вагона из сна, последнего его четкого и осмысленного воспоминания, к сожалению, никак не связанного ни с прошлым, ни с будущим.

А вообще его сознание отлично справилось с тем, чтобы достроить очень реалистичную картинку жизни вокруг. Только Элейна — которой, по идее, предполагалось быть декоративной куклой — не вела себя как кукла, и Маргери тоже. Или они были его семьей, и он сидел в прошлом, такой же мертвый, как они, или обе не были людьми.

«Как ты думаешь, люди часто ночуют в зеркалах?»

— Элейна, успокойся. Я никуда не ухожу.

Жена усмехнулась:

— На этот раз — нет. Отсюда некуда уходить, вот ты и не уходишь.

— Давай не будем пугать Маргери. Давай поговорим.

— Пугать Маргери? Я? Уж не тебе мне рассказывать, что значит «пугать Маргери»! Маргери чуть псы не загрызли, когда она подошла к ограде в лагере. Пока ты где-то зарабатывал лишнюю сотню гильдеров. Смотри, какую забавную штуку я нашла утром в почтовом ящике. Узнаешь?

Койанисс смотрел на похоронки, которыми Элейна махала перед его лицом, и понимал, что узнал бы их хоть во Мгле, хоть в рэдском аду, если он только существовал.

— Брось это.

— А что изменится?

— Изменилось то, что я приехал вовремя! Я приехал на две недели раньше.

— На двенадцать лет позже ты приехал, — фыркнула Элейна. — Но никуда теперь не уедешь.

Койнисс не то чтобы пропустил «двенадцать лет» мимо ушей, скорее он не заострил на этом особенного внимания. Куда больше его интриговало, как он сюда попал и как отсюда выйти, прихватив с собой Маргери. Его жена и дочь являлись чем угодно, но только не бессловесными тенями во Мгле, застывшими в том виде, в каком их застала смерть. Значит, Маргери можно было попробовать вытащить отсюда.

Где-то должен был находиться «якорь». Стабильная точка. Что-то такое, что склепывало бы воедино место, куда он пришел, и место, откуда. Это могло быть место, или предмет, или момент времени — что угодно. Раньше у него, вроде бы, имелся клубок, но сюда он точно попал без клубка.

— Подумываешь, как бы сбежать, да?

— Нет.

— Правильно делаешь. Я бы тоже хотела отсюда сбежать. Но всего этого нет. Нас нет. И тебя тоже нет. Забавно, правда?

Койанисс с лихорадочной скоростью перебирал в голове все, что видел за последние две недели. Он искал что-нибудь такое, что выпадало бы из картинки, которую маг мог бы нарисовать в голове. Что-то, с ним никак не связанное.

Маргери плакала в своей комнате. Он ясно слышал всхлипы, которые очень мешали думать.

— Поищи ответ, — усмехнулась Элейна и вышла. Хлопнула входная дверь. Маг стоял в столовой в полном ступоре, чуть ли не впервые в жизни даже близко не представляя, куда идти и что делать. За неимением хотя бы одного приемлемого варианта, он молча последовал за Элейной. Вышел на крыльцо. И все понял.

— Проклятые розы! Грязные рэдские цветы! Хорошие подданные не выращивают рэдских роз, сгиньте, провалитесь, я сажала шиповник! — Элейна сопровождала свои слова решительными действиями. — Твари, твари! — Садовые ножницы с лязгом буквально кромсали одинокий куст, только белоснежные лепестки по ветру плыли.

Койанисс, глядя, как отлетают налитые светящейся белизной бутоны, удивлялся исключительно тому, почему на ножницах и земле вокруг нет крови. С такой ненавистью можно было убивать только живое существо.

— Хватит! Прекрати!

Элейна медленно обернулась, не опуская здоровенных садовых ножниц, и улыбнулась так, как при жизни не улыбалась никогда. Широко, во все зубы.