Таким образом, оригенизм по утверждению его вождей родствен психологически и доктринально господствующему на Востоке александрийско-кирилловскому богословию с тенденцией к монофизитству. Следовательно, в интересах оригенизма было дезавуировать, ослабить халкидонскую ортодоксию, ее римско-антиохийский «перегиб». Это было бы не только на пользу оригенизма, но это открывало бы путь к той главной цели, которой добивается император Юстиниан, – воссоединить с имперской церковью монофизитский Восток. Для этого надо оторвать богословствующего императора от слепого угождения Риму. Хитрому Феодору Аскиде не составило большого труда повернуть на эти рельсы все мышление Юстиниана. Близость Феодора Аскиды ко двору и хитроумное самоукрывательство через такое достижение блестяще оправдались. Юстиниан на этот путь охотно вступил. Он решительно покончил с традиционным церковным ромофильством и консервативным послушанием Риму и перешел на путь борьбы с папством за новый синтетический метод кафолического богословия, идущий искренно навстречу антиримским и антиантиохийским вкусам восточного большинства. B этом сказался верный инстинкт императорской власти, преследующей цель сохранения самого бытия единой империи. Ее реальная голова со столицей на Босфоре включила в свое самосознание религиозное сердце Востока с его расово-национальным тяготением к монофизитству. Пренебречь этим восточным тяготением к спиритуалистическому монизму в Ромейской империи, со времени Юстиниана ставшей Византийской, a не Римской, было уже невозможно. Но и пойти слепо на поводу y этого ориентального тяготения было бы тоже фатальной ошибкой, изменой кафолическому православию и окончательным отравлением монофизитской ересью. Вопрос встал o том, быть или не быть православию на Востоке. Как глубокая болезнь, как длительное искушение, он залег в недрах Византийской империи и восточной церкви надолго. Он потребовал для его изживания и преодоления целых трех столетий и в них – трех вселенских соборов: V, VI и VII. Таким образом, маленькая интрига маленького Феодора Аскиды попала в точку. Общий ход истории ей благоприятствовал. Юстиниан и Феодора, умные и одаренные носители имперского и церковного сознания, все равно и без этой интриги в той или иной форме, на том или ином конкретном материале, должны были исполнить зов истории – для спасения единства империи и церкви утолить в какой-то мере жажду церковного Востока, a именно ослабить какими-либо компромиссами тяготившую Восток силу обязательности халкидонского богословия.

Юстиниан в дворцовой библиотеке проводил немало времени в беседах с монофизитскими монахами, собранными Феодорой. B этой-то обстановке Феодор Аскида и подкинул проект особого торжественного осуждения нескольких вождей антиохийской богословской школы за еретические уклоны их богословия. A главное – осуждение этих главарей антиохийской школы, прощенных и пощаженных Халкидонским собором, было бы в глазах монофизитских масс самым бесспорным эмпирическим доказательством несторианства Халкидона и оправданием их отделения от имперской кафолической церкви. Юстиниан загорелся мечтой таким путем разрешить, казалось, неразрешимую задачу – вернуть в лоно церкви (значит, и империи) обширные территории инородческой Азии и Африки. Ухватилась за это и Феодора. Юстиниан решил и этот узел разрубить принятым им автократическим, антисоборным методом – императорским указом с последующими на нем подписями епископата. Так родился многоплачевный акт, положивший начало болезненному и длительному спору и не менее болезненному V Вселенскому собору по вопросу…

«О Трех главах» (544 г.)

Курьез истории в том, что этот знаменитый эдикт, из-за которого пролито столько чернил, пота, слез и крови человеческих, из-за которого раскалывались на столетия церкви, так и не сохранился до нашего времени полностью. Дошли до нас лишь отрывки на латинском языке в полемическом трактате против Юстинианова действа (Pro defensione trium capitulorum), вышедшем из-под пера Факунда, епископа Гермианского (Африка). Известно еще общее содержание эдикта из собственного письма Юстиниана к африканскому епископу Понтиану.

Вот три отрывка из Факунда:

1. «Кто называет правильным нечистивое послание, приписываемое авторству Ивы (quae dicitur ab Iba esse facta), или кто поддерживает его, a не анафематствует как дурно отзывающееся о Кирилле… и порицающее 12 глав Кирилла, нападающее на первый Ефесский собор (т.е. 431 г.), a Нестория защищающее и Феодора Мопсуестийского похваляющее, – тот да будет анафема.

2. Кто утверждает, что мы изрекли с целью уничижения или устранения св. отцов, бывших на Халкидонском соборе, тот да будет анафема.

3. Стоит только заглянуть в послание к Маре, чтобы увидеть, как оно все сплошь безбожно и нечестиво, почему восточная церковь и анафематствует Феодора».

Благодаря совпадению числа этих трех пунктов-анафематизмов (глав, ????????) с числом трех осуждаемых «главарей» антиохийской школы (т.е. Феодора, Ивы и Феодорита), термин «три главы» стал неточно и двусмысленно употребляться и в приложении к этим троим.

Юстиниан, раз успешно вступивший на путь автократического декретирования по вопросам веры, и в данном случае не задумался потребовать бессоборных, индивидуальных подписей всего епископата. Патриарх Мина не без колебаний подписал декрет с условием взять подпись обратно, если папа римский не даст своей подписи. Диакону Стефану, новому апокрисиарию римскому (Пелагий уже уехал в Рим), епископы «синодос-эндимуса» жаловались, что вслед за Миной они «вынуждены» подписаться. Стефан уперся и порвал сношения со всеми подписавшимися, начиная с Мины. Протестовали сначала и Ефрем Антиохийский, и Зоил Александрийский, но под угрозой низложения сдались и подписали, правда обусловив окончательную действительность подписи согласием на то же и римского папы. Петр Иерусалимский сначала объявил акт Юстиниана противным Халкидонскому собору, но, вызванный в Константинополь и после уговоров Феодоры и Аскиды, сдался и подписал. Так же нехотя и по примеру старейших подписывались и провинциальные епископы. Все ждали, как отнесется к императорскому декрету папа Вигилий, ставленник Юстиниана и Феодоры и потому морально несвободный. Вигилий поначалу не смел и подумать пойти против византийского двора. Но пака он медлил, весь Запад единодушно восстал. Датий Миланский, оказавшийся в момент издания эдикта в столице, немедленно отправился в Италию поднимать протест. B Константинополе остался его единомышленник, молодой и литературно одаренный епископ Гермианский Факунд, подробно изложивший вскоре всю аргументацию западной церковной мысли, отвергавшей в корне затею Юстиниана. Это знаменитые «Libri XIII pro defensione trium capitulorum» (предмет магистерской диссертации проф. ?. ?. Доброклонского). В самом Константинополе агитировали диаконы Пелагий и Анатолий. Они осведомили владевшего пером диакона Карфагенской церкви Фульгенция Ферранда, чтобы он протестовал от лица всей Африки. И тот начал писать свой протестующий трактат для соборного оформления голоса африканского епископата. Трактат известен под названием «Письма в Рим». Юстиниан с Феодорой решили извлечь из римской среды Вигилия и привезти в Константинополь. Благовидным предлогом была ненадежность сидения папы в Риме. Остготский король Тотила почти осаждал Рим. Защитная армия сконцентрировалась в заречной части города (ныне Transtevere). Папа был там в церкви св. Цецилии. Секретарь императора Анфим явился с приказом эвакуировать папу в Сицилию, в Сиракузы. Вигилий был погружен на барку, которая по Тибру доставила его в Остию, a там папу пересадили на морской корабль, идущий в Сиракузы. Сицилийское пребывание Вигилия было местом свободного воздействия на него всего западного церковного мнения. Сюда прибыл Датий Миланский для открытия глаз папе на опасность подрыва авторитета Халкидонского собора, заложенную в Юстиниановом ультиматуме. В Сиракузы доставлено было из Карфагена и соборное отрицание африканцев, опирающееся на доклад Фульгенция Ферранда. В середине лета 546 г. прибыли и посланцы от Зоила Александрийского, готового взять назад свою вынужденную подпись под императорским декретом. Осенью 546 г. Вигилия доставили в Византию, выгрузили в Патрасе и через Иллирик повезли сухим путем. Встречаясь и здесь с протестами против злополучного эдикта, Вигилий утвердился в своем решении также сопротивляться ему и написал об этом заранее и Юстиниану, и патриарху Мине.