В заключение Constitutum'a пaпa напоминает всему своему клиру, что таков его «приказ – ordo» и иначе учить воспрещается.

В таком спокойном тоне и сдержанных выражениях суждение папы объективно по существу совпадало с окончательным оросом всего собора. He уступало оно Юстиниану лишь в одном пункте – не одобряло посмертного отлучения самого Феодора Мопсуестийского.

Это был недостаточный для Юстиниана minimum. Очевидно, инструктированная им депутация к Вигилию, в которой был опять Велизарий, осведомившись о содержании Constitutum'a, отказалась его принять и предложила Вигилию самому послать его императору. Вигилий послал конститутум с диаконом Сервусдеи. Но и император его не принял с язвительной мотивировкой. Данный акт не нужен, ибо излишен. Мнение папы уже учтено, ибо императору оно известно и в устной и в письменной форме. (Намек на секретные обязательства Вигилия.) Известно, что папа осуждает три главы, если же паче чаяния нет, то папа противоречит сам себе и не заслуживает принятия этого всерьез.

Юстиниан, мстя Вигилию за его гордынное нежелание слиться с собором и как юрист считая достаточным для авторитета собора как вселенского наличие в портфеле собора письменного голоса папы по аналогии с томосом папы Льва Великого на IV соборе, решил на седьмом заседании собора (26 мая) вскрыть все бывшие до этой минуты формально секретными письменные мнения – обязательства папы. Дворцовый квестор предъявил собору и огласил два письма Вигилия 547 г., врученные Юстиниану и Феодоре, с обязательством осудить три главы и третье – клятвенное обязательство 15 августа 550 г. не делать ничего без соглашения с императором и, наоборот, сделать все возможное с его стороны к осуждению трех глав.

Логически из такой предпосылки мог бы быть сделан и такой вывод, что вселенское единомыслие благополучно достигнуто. Папа, как полномочный выразитель мнения всего Запада, богословствует и действует совершенно одинаково с Востоком. Но документы Вигилия оглашены не для согласия с ним, a для дезавуирования его настоящего отрицательного вотума. Юстиниан не принял его официально, но фактически знал его. Благодаря измене папы самому себе, собор не включает в свое достижение его голос, а, наоборот, исключает. Собор исполняет предложение василевса – вычеркивает имя Вигилия из диптихов. И делает оговорку, что эта мера наказания наложена на Вигилия лично, за его отказ от участия во вселенском соборе, но что император и собор не меняют из-за этого своих связей с апостолической римской кафедрой. История показала, как болезненно отозвался этот удар по самолюбию западной церкви и как долго – целых полтора столетия – она в разных частях своих противилась его признанию.

Уже после того, как собор размежевался с постановлением папы Вигилия и с его личностью, 2 июня 553 г. состоялось его последнее заседание, на котором и был принят орос, заготовленный заранее, по-видимому, патриархом Евтихием и Феодором Аскидой. A этот орос дополняется еще 14 анафематизмами, текст которых очень близок к «????????» Юстиниана, является ее повторением, с незначительной лишь переработкой.

Вот заключительная часть ороса: «…итак, мы осуждаем и анафематствуем со всеми другими еретиками, уже осужденными и отлученными на четырех первых святых соборах, и святою кафолическою и апостольскою церковью, Феодора, бывшего епископа Мопсуестийского, так же как и его нечестивые писания.

Таким же образом мы осуждаем и анафематствуем и то, что нечестиво написал Феодорит против православной веры, против 12 анафематизмов Кирилла и против собора Ефесского и, наконец, в защиту Феодора и Нестория.

Мы анафематствуем, наконец, нечестивое письмо к Персу Маре, приписываемое Иве… порицающее святую память Кирилла как еретика, как писавшего, подобно Аполлинарию, тогда как он учил православно; и – обвиняющее Ефесский собор в том, что им низложен Несторий без суда и следствия; и – защищающее Феодора и Нестория и их нечестивые учения и сочинения.

Итак, мы анафематствуем три главы, т.е. нечестивого Феодора Мопсуестийского, и его богохульные книги, и то, что нечестиво написал Феодорит, и богохульное письмо, приписываемое Иве. Мы анафематствуем их со всеми теми, кто их защищает, которые считают три главы православными, желают или будут желать покрыть их нечестие авторитетом св. отцов или Халкидонского собора».

В этом оросе отчетливо проведена линия различения лиц и их писаний. Халкидон, оправдавший лично Феодорита и Иву, защитил их и теперь. Но Феодор, Халкидоном не защищенный, подпал под анафему.

Очень сложные и утонченные христологические споры переплетались в истории с другими богословскими спорами, которые велись не на главном пути догматического развития, не на шоссейном тракте, a как бы на параллельной проселочной дороге. Создавал эту «особность» широко распространившийся институт монашества, жившего обособленными массами. Ориген был богословским героем аскезы, и его крайние суждения о духе и плоти в стиле спиритуализма еще языческой александрийской философии влекли к себе богословствующих аскетов. Они неотрывно штудировали Оригена. И его полуязыческие гадания о начале мироздания, о предсуществовании души, о душепереселении, об апокатастасисе с увлечением переживались монахами. Наиболее авторитетными и руководящими центрами таких увлечений были палестинские монастыри Мар-Саба (т.е. св. Саввы) и Новая Лавра в Фекое (Текуа) близ Вифлеема. От этих палестинских монахов-оригенистов на соборе Константинопольского патриарха Мины в 536 г. были представителями Домициан и Феодор Аскида. Оба они в столице проявили свою богословскую интеллигентность и были назначены на выдающиеся епископские кафедры: Домициан – на Анкирскую, a Феодор Аскида – на Кесарие-Каппадокийскую. Как полезные помощники по церковному управлению, оба они даже и не были посланы на свои места, a остались в столице. Особым доверием y самого императора Юстиниана пользовался Феодор Аскида.

Аскида попал в центр власти в минуту для него исключительно неблагоприятную. Как раз в этот момент темпераментный и увлекающийся Юстиниан был настроен компетентными в церковных вопросах советниками на т?, чтобы укротить заносчивых монахов-оригенистов. В Палестине они составили богословское большинство, оказывая давление на своего епархиального начальника, епископа Иерусалимского Петра. Петр, «не мудрствуя лукаво», послал в Константинополь доклад об оригенистической болезни своих монахов.

Тут проездом из Александрии в столицу очутился и очень веский свидетель – апокрисиарий римского папы, диакон Пелагий, в скором будущем ставший папой. Совет Пелагия ускорил реакцию власти. He столько пассивного и монахолюбивого патриарха Мины, сколько самого Юстиниана. Юстиниан со страстью отдавался богословским спорам, не по отвлеченным мотивам, a пo лежащей на его плечах как властеносителя великой вселенской империи обязанности спасти ее единство. Спасти через единство кафолической веры. По мотивам этого именно имперского интереса, т.е. «чистки сепаратистской заразы на окраинах», Юстиниан так энергично вспыхнул после доклада Пелагия. И сейчас же, не откладывая, решил использовать

полностью свое право христианского василевса нажимать на иерархическую и богословскую среду, склонную поднять опасную волну безысходных и длительных споров.

Из учебников всем известно, что великий христианский ученый III в., аскет и исповедник, осужден на V Вселенском соборе. Между тем суждения об Оригене не было ни на одном заседании собора. Но вот, однако, в 11-м анафематизме 8-го заседания читаем: «Если кто не анафематствует Ария, Евномия, Македония, Аполлинария, Нестория, Евтихия и Оригена с их нечестивыми писаниями (??? ???????? ???? ??? ?????? ????? ????????????) и всех других еретиков, осужденных и анафематствованных св. кафолической и апостольской церковью и вышеуказанными четырьмя св. соборами, и всех мудрствовавших и мудрствующих подобно вышеупомянутым еретикам и до кончины пребывавших в их нечестии, – таковой да будет анафема».