– Отличная работа, Уоррен. Теперь я могу полностью заняться своим Хань.

– Спасибо, Ричард! – расцвел Уоррен. – Я так рад, что тебе удалось мне помочь. После знакомства с тобой я продвинулся гораздо дальше, чем мог надеяться.

Все так же улыбаясь, Ричард недоуменно покачал головой:

– Уоррен, я никогда не встречал человека, который был бы так умен, как ты, и так молод.

Уоррен засмеялся, будто услышал великолепную шутку.

– А над чем ты смеешься?

– Над твоей шуткой, – пробормотал Уоррен, вытирая выступившие от смеха слезы.

– Какой такой шуткой?

Хохот Уоррена оборвался.

– Насчет моей молодости. Это ужасно смешно.

Ричард продолжал вежливо улыбаться.

– Уоррен, почему это тебя так рассмешило?

– Потому что мне сто пятьдесят семь лет.

Ричарду свело скулы.

– Ты шутишь. Это ведь шутка? Ты же пошутил, правда, Уоррен?

Хорошего настроения Уоррена как не бывало. Он моргнул.

– Ричард… Ты ведь знаешь, верно? Они должны были тебе сказать. Я просто не сомневался, что они тебе уже сказали…

Ричард смахнул книги в сторону и придвинул стул ближе.

– Сказали что? Уоррен, раз уж начал, продолжай. Ты мой друг, так скажи мне.

Уоррен закашлялся и облизал губы. Наклонившись чуть ближе, он ответил:

– Ричард, прости меня. Я думал, ты все знаешь, иначе давным-давно сказал бы. Правда сказал бы.

– Да говори же!

– Магия. Магия Дворца Пророков. В ней есть не только элементы Магии Приращения, но и Магии Ущерба, которые связывают его с нижним миром. Поэтому время здесь течет иначе.

– Уоррен, – прохрипел Ричард, – ты хочешь сказать, что это и на всех нас оказывает воздействие? На всех, кто носит ошейник?

– Нет, вообще на всех, кто живет во Дворце. На сестер тоже. Дворец зачарован. Пока сестры живут во Дворце, они стареют, как мы. Из-за чар мы стареем медленнее, для нас время идет по-другому.

– «По-другому» – как?

– Чары замедляют процесс старения. Для нас проходит год, а для тех, кто живет снаружи, – лет десять – пятнадцать.

У Ричарда закружилась голова.

– Уоррен, этого не может быть. Просто не может быть. – Он судорожно пытался найти доказательство своей правоты. – Паша. Паше ведь не больше…

– Ричард, я знаю Пашу вот уже больше сотни лет.

Ричард отодвинул стул и поднялся. Взъерошив пятерней волосы, он произнес:

– Ерунда какая-то. Должно быть какое-то… Зачем это понадобилось?

Взяв Ричарда за руку, Уоррен заставил его сесть. Придвинувшись ближе, он заговорил с мягким сочувствием, как говорят, когда сообщают неприятные известия.

– Обучение волшебника требует времени. Там, снаружи, в остальном мире, прошло больше двадцати лет, прежде чем я смог коснуться своего Хань. Но для меня прошло чуть больше года. То есть здесь тоже прошло двадцать лет, но я постарел только на два года. Если бы чары не замедляли наше старение, мы бы все умерли от старости прежде, чем научились хотя бы светильники зажигать нашим Хань. Я еще не слышал, чтобы на обучение волшебника уходило меньше двухсот лет. Чаще – лет триста, а иногда и все четыреста. Волшебники, создавшие Дворец, знали об этом, потому и связали Дворец с нижним миром, где времени не существует. Я не знаю, как это происходит, но это так.

У Ричарда затряслись руки.

– Но… Я должен избавиться от ошейника. Я должен вернуться к Кэлен. Я не могу ждать так долго. Уоррен, помоги мне. Я не могу ждать!

Уоррен уставился в пол.

– Мне очень жаль, Ричард. Я не знаю, как снять ошейник, и не знаю, как преодолеть удерживающий нас здесь барьер. Но я понимаю твои чувства. Из-за этого я и проторчал в архивах последние пятьдесят лет. Остальным, кажется, все равно. Они говорят, что это всего лишь позволяет им больше времени проводить с женщинами.

Ричард медленно встал.

– Я не могу этому поверить.

Уоррен поднял голову.

– Прости меня, пожалуйста, Ричард, за то, что я тебе это сказал. Мне очень жаль, что я причинил тебе боль. Ты всегда был…

Ричард положил руку Уоррену на плечо.

– Ты не виноват. Это не ты сделал. Ты всего лишь сказал мне правду. – Голос его звучал, как из глубины колодца. – Спасибо тебе за правду, друг мой.

Единственное, о чем он мог думать, когда ноги несли его к выходу, это о том, что его мечтам приходит конец. Если он не сумеет избавиться от ошейника – все потеряно.

Когда он ворвался в дверь, сестры Улиция и Финелла, насторожившись, поднялись. Но, увидев выражение его лица, попятились, так же как и стражники в коридоре. Перед дверью возник мерцающий щит. Ричард прошел сквозь него, даже не заметив. Дверь распахнулась настежь, хоть он к ней и не прикоснулся. Кусок дверной рамы вылетел вон. Ему как-то и в голову не пришло воспользоваться дверной ручкой.

Аббатиса сидела, сложив руки на большом ореховом столе. Ее серьезные понимающие глаза смотрели на него. Ричард облокотился на стол, возвышаясь над женщиной во весь свой немалый рост.

– Должна признать, Ричард, – строго сказала она, – я вовсе не мечтала об этом визите.

– Почему сестра Верна мне не сказала? – Голос изменил ему.

– Я ей велела.

– А вы почему мне не сказали?

– Потому что хотела, чтобы ты сначала узнал важные вещи о себе самом, чтобы ты лучше понял свою значимость. Бремя волшебника. Да и аббатисы тоже.

Ричард упал перед ней на колени.

– Энн, – прошептал он. – Энн, пожалуйста, помогите мне. Я должен избавиться от Рада-Хань. Я люблю Кэлен. Она нужна мне. Я должен к ней вернуться. Я так долго отсутствовал. Пожалуйста, Энн, помогите. Снимите ошейник.

Она прикрыла глаза и долго не открывала. А когда открыла, в них читалось безграничное сочувствие.

– Я сказала тебе правду, Ричард. Мы не можем снять Рада-Хань, пока ты не выучишься настолько, чтобы помочь нам. А на это нужно время.

– Пожалуйста, Энн, помогите. Разве нет другого способа?

Не отрывая от него глаз, она медленно покачала головой:

– Нет, Ричард. Со временем ты смиришься. Все смиряются. Другим проще, потому что они попали сюда детьми и осознали этот факт гораздо позже. Нам никогда еще не доводилось говорить об этом взрослому человеку, такому, как ты, который сразу понимает значение сказанного.

Ричард никак не мог заставить себя мыслить ясно. Ему казалось, что он пребывает в каком-то кошмарном сне.

– Но пройдет ведь так много времени. Она состарится. Все, кого я знаю, состарятся!

Энн отвела глаза и провела рукой по волосам.

– Ричард, когда ты завершишь обучение и уйдешь отсюда, прапраправнуки всех, кого ты знал, умрут от старости и будут уже больше сотни лет как похоронены.

Он моргнул, пытаясь подсчитать поколения, но в голове царил сумбур. Внезапно он вспомнил предостережение Шоты – о ловушке времени. Вот она, эта ловушка.

Эти люди отняли у него все. Все, что он любит, все, что ему дорого, все для него потеряно. Он никогда не увидит Зедда, Чейза. Никого из тех, кого знает. Никогда больше не обнимет Кэлен. Никогда не сможет сказать ей, что любит ее и понимает, на какую жертву она ради него пошла.

Ричард сидел на полу. Подняв голову, он увидел стоящего в дверях Уоррена. Стука в дверь он не услышал. Поскольку Ричард не произнес ни слова, Уоррен подошел к нему и присел рядом.

– Слушай, Ричард, кое-какие твои слова навели меня на мысль. Ты, кажется, говорил, что собираешься жениться на Матери-Исповеднице?

Ричард вернулся из мира грез, и глаза его внезапно оживились.

– Это о ней то пророчество, верно? Пророчество о зимнем солнцестоянии?

– Очень может быть. Но я мало что знаю об Исповедницах, чтобы сказать точно. Мать-Исповедница носит белые одежды?

– Да. Исповедницы рождены, чтобы узнавать истину. Она – последняя в роду.

– Ричард, тогда, я полагаю, у меня хорошие новости. Думаю, в день зимнего солнцестояния она обретет счастье и принесет его своему народу.

Ричард вспомнил видение, посетившее его в Башне Погибели. Вспомнил охвативший его ужас. Слова, произнесенные тогда Кэлен, жгли его. Он произнес: «Не поможет никто, кроме единственного, рожденного с даром нести Истину, того, кто останется в живых, когда нависнет угроза теней. А потом придет тьма великая, тьма смерти. И ради надежды спасти Жизнь та, что в белом, должна быть предана народу своему, дабы возвеселился и возрадовался народ».