– Я спросил, не беременна ли ваша дочь. Если этот вопрос несущественен, я его снимаю, но он отнюдь не нелеп – ну разве только она заодно с общепринятыми правилами презирает и законы природы.

– Она моя дочь, – тем же категоричным тоном проговорил Сперлинг. Затем напряжение неожиданно отпустило его, застывшие мускулы расслабились, и он расхохотался. Он просто стонал от смеха, даже не стараясь сдержаться, но ему быстро удалось взять себя в руки и продолжить разговор. – Вы слышали, что я сказал? – спросил он.

Вульф кивнул:

– Если могу доверять собственным ушам, то слышал.

– Можете. – Сперлинг вновь просиял ангельской улыбкой. – Наверное, дочь – слабое место каждого мужчины, но я-то, знаете ли, не каждый. Насколько мне известно, она не беременна, а не то и сама бы сильно удивилась. Дело в другом. Чуть больше месяца назад мы с женой решили исправить ошибку, и жена сказала Гвен, что Рони будут в любое время рады в нашем доме. В тот же день я обратился к Бэскому. Вы совершенно правы, я не могу доказать, что он коммунист, иначе не пришел бы к вам, но я в этом убежден.

– Что заставило вас так думать?

– Его манера выражаться, и впечатление, которое он на меня производит, и то, как он ведет дела… Да и кое-что в отчетах Бэскома наводит на эту мысль – сами увидите, когда прочтете…

– Но мистеру Бэскому не удалось добыть доказательства.

– Да, черт возьми.

– А кого вы называете коммунистами? Либералов? Свободомыслящих интеллектуалов? Членов Коммунистической партии? Где, по-вашему, пролегает граница?

Сперлинг усмехнулся:

– Это зависит от того, где я и с кем говорю. В некоторых случаях этот термин приложим к любому, чьи взгляды левее центристских. Но с вами я использую его в прямом значении. По моему мнению, Рони – член Компартии.

– Когда вы получите доказательства (если вообще их получите), что будете с ними делать?

– Предъявлю дочери. Но это должны быть именно доказательства. Что? я о нем думаю, она уже знает, я давно ей сказал. Разумеется, она передала это Рони, а он посмотрел мне прямо в глаза и заявил, что ничего подобного.

Вульф хмыкнул:

– Возможно, вы напрасно тратите время и деньги. Положим, вы получите доказательства, но что, если партийный билет лишь подхлестнет чувства вашей дочери?

– Не подхлестнет. На второй год занятий в колледже она заинтересовалась коммунизмом и стала его изучать, но очень быстро бросила. Утверждает, что коммунизм интеллектуально несостоятелен и нравственно нечистоплотен. Говорю же, она умница. – Сперлинг мельком посмотрел на меня и снова перевел взгляд на Вульфа. – Кстати, а как насчет вас с Гудвином? Я уже сказал, что наводил о вас справки, да вдруг промашка вышла?

– Нет, – заверил его Вульф, – хотя доказать это мы сможем лишь на деле. Мы согласны с вашей дочерью насчет коммунизма. – Он посмотрел на меня. – Ведь так?

Я кивнул:

– Целиком и полностью. Мне по душе, как она выражает свои мысли. Меня самого хватает лишь на фразы вроде «красные сволочи».

Сперлинг с подозрением покосился на меня и, очевидно, решив, что имеет дело с человеком недалеким, снова повернулся к Вульфу, который продолжал расспросы.

– Как дело обстоит сейчас? – осведомился он. – Может, ваша дочь уже замужем за мистером Рони?

– Господи, нет!

– Вы уверены?

– Уверен. Глупость какая! Впрочем, вы ведь ее не знаете. Скрытность ей не свойственна… И вообще, если она решит выйти за него замуж, то обязательно скажет мне или матери – прежде, чем ему самому. Вот как она поступит… – Сперлинг резко умолк и стиснул зубы, но через мгновение снова разжал их и добавил: – Этого-то я и боюсь – боюсь каждый день. Если она однажды решится – все пропало. Говорю же, время поджимает. Чертовски поджимает!

Вульф откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Сперлинг некоторое время смотрел на него, затем приоткрыл и снова сомкнул челюсти и вопросительно глянул на меня. Я покачал головой. Когда по прошествии нескольких минут он начал сжимать и разжимать свои огромные узловатые кулачищи, мне пришлось его успокоить:

– Все в порядке. Он никогда не спит днем. Ему лучше думается, когда он меня не видит.

Наконец Вульф приподнял веки и заговорил.

– Если вы меня нанимаете, – сказал он Сперлингу, – надо кое-что прояснить. Нельзя поручить мне добыть доказательства того, что мистер Рони – коммунист. Я лишь могу установить, существуют ли такие доказательства, и если существуют – постараться их заполучить. Я охотно возьмусь за это дело, но к чему бессмысленные ограничения? Не можем ли мы уточнить задачу? Насколько я понимаю, вы желаете, чтобы ваша дочь оставила всякие мысли о браке с мистером Рони и перестала приглашать его в ваш дом. Такова ваша цель. Верно?

– Да.

– Так для чего же меня ограничивать? Разумеется, я могу поискать доказательства того, что он коммунист, но вдруг это не так? Или он действительно коммунист, но мы не сможем предъявить вашей дочери свидетельства, которые бы ее удовлетворили? Зачем связывать себе руки из-за одной-единственной надежды, которая, скорее всего, несбыточна, раз уж мистер Бэском, потратив на поиски целый месяц, так ничего и не обнаружил? Почему бы вам не нанять меня для того, чтобы я помог вам достичь цели – не важно, каким способом (конечно, в приемлемых для цивилизованного человека пределах)? Тогда я со спокойной совестью возьму у вас аванс в виде чека на пять тысяч долларов.

Сперлинг задумался.

– Он точно коммунист, будь я проклят!

– Понимаю. Вы на этом зациклены, ничего не поделаешь. Постараюсь начать именно с этого. Но неужели вы хотите исключить остальные варианты решения проблемы?

– Нет, нет. Не хочу.

– Хорошо. Итак, я… Да, Фриц?

Дверь, ведущая в коридор, открылась. Вошел Фриц.

– Мистер Хьюит, сэр. Говорит, у вас назначена встреча. Я усадил его в гостиной.

– Да. – Вульф бросил взгляд на стенные часы. – Скажи, что я приду через несколько минут.

Фриц вышел, а Вульф опять обратился к Сперлингу:

– Итак, я правильно сформулировал вашу цель?

– Абсолютно.

– Тогда я ознакомлюсь с отчетами мистера Бэскома, а после свяжусь с вами. Всего хорошего, сэр. Я рад, что вам понравился мой кабинет…

– Но это срочно! Нельзя терять ни минуты!

– Знаю. – Вульф из последних сил старался быть вежливым. – Срочность – еще одна черта, свойственная делам, обсуждаемым в этих стенах. Сейчас у меня встреча, затем я обедаю, а с четырех до шести вожусь со своими орхидеями. Но это не значит, что о вашем деле забудут. Мистер Гудвин немедленно примется за чтение отчетов, а после обеда поедет к вам в контору, чтобы получить недостающие подробности, – скажем, в два часа вас устроит?

Джеймсу Сперлингу это совсем не понравилось. Видимо, он намеревался посвятить спасению своей дочери от невыносимой участи весь день, не отвлекаясь даже на еду. Он был настолько возмущен, что лишь буркнул в ответ что-то нечленораздельное, когда я, провожая его к выходу, вежливо напомнил, чтобы он ждал меня в своей конторе ровно в два пятнадцать, заодно приготовив чек, дабы избавить себя от необходимости посылать его по почте. Я немного задержался, окинув быстрым взглядом его длинный черный лимузин, припаркованный у тротуара, а затем вернулся в кабинет.

Из-за приоткрытой двери гостиной доносились голоса Вульфа и Хьюита. Поскольку предмет их общего интереса находился наверху, в оранжерее, и кабинет был им не нужен, я взял пухлый конверт, оставленный Сперлингом на столе у Вульфа, и, устроившись поудобнее, приступил к ознакомлению с отчетами Бэскома.

Через пару часов, без пяти два, Вульф поставил на блюдце опустевшую кофейную чашку, отодвинул свое кресло, поднялся, вышел из столовой и направился к лифту. Я, следуя за ним по пятам, поинтересовался у его широченной спины:

– Не заглянуть ли нам прежде минуты на три в кабинет?

Он повернулся:

– Я думал, ты собираешься ехать к нашему бедному папаше.