Я встал, чтобы передать письмо Вульфу, затем снова сел за машинку и отстукал на конверте адрес. И хотя в письме не было допущено ни одной ошибки, тут меня бес попутал и вместо «Коммунистическая» я напечатал: «Коуммнистическая». Пришлось взять новый конверт. Но я не огорчился, так как был слишком взволнован. Через мгновение я узна?ю, какая фотография будет приложена к письму, если, конечно, старый бездельник не выставит меня вон.

К счастью, не выставил, хотя вполне мог. Он выдвинул ящик письменного стола, немного порылся в нем, протянул мне снимок и сказал:

– Приложи к письму. Брось в тот ящик, так чтобы сегодня дошло.

Это была лучшая из фотографий с изображением членского билета Коммунистической партии на имя Уильяма Рейнолдса, за номером 128–394. Я проводил снимок испепеляющим взглядом, вложил его в конверт, запечатал, наклеил марку и вышел из дома. Решив, что в моем состоянии не повредит свежий воздух, я отправился к станции метро «Таймс-сквер».

В тот вечер я больше не ждал от Вульфа никаких распоряжений; так оно и получилось. Спать мы отправились довольно рано. Раздеваясь у себя в комнате, я все еще строил предположения, не в силах изобрести ничего стоящего. Основная хитрость уже не составляла для меня загадки, но что должно было последовать дальше? Неужели опять будем сидеть и ждать у моря погоды? И если да, то каким образом откроется истинное имя Уильяма Рейнолдса; когда, зачем и кто это должен сделать? Накрывшись простыней, я выбросил эти мысли из головы, чтобы немного отдохнуть.

На следующий день, во вторник, до самого полудня и даже немного дольше мы действительно сидели и ждали, во всяком случае так это выглядело со стороны. Правда, скучать не пришлось, так как телефон разрывался от звонков. Утром в «Газетт» появилась третья статья, и редакция умоляла написать продолжение. Мне было велено увиливать до последнего. Еще не было и десяти, а Лон звонил уже дважды; потом последовала настоящая пулеметная очередь звонков: редактор отдела городских новостей, ответственный редактор, выпускающий редактор, издатель и прочая и прочая. Они так наседали, что я уже хотел сам настрочить статью, чтобы потом толкнуть ее за пятнадцать тысяч зеленых.

Когда вскоре после обеда телефон затрещал снова, я ни на секунду не усомнился, что это опять названивает кто-то из газетчиков, поэтому не стал тратить время на обычное приветствие, а просто брякнул:

– Да?

– Это дом Ниро Вульфа?

Этот скрипучий голос, звучавший как-то искусственно, был мне совершенно не знаком.

– Да. Говорит Арчи Гудвин.

– Мистер Вульф рядом?

– Да. Он занят. Кто говорит?

– Просто скажите ему: прямоугольник.

– Что? Повторите, пожалуйста, по слогам!

– Пря-мо-у-голь-ник. Прямоугольник. Скажите ему прямо сейчас. Его это заинтересует.

Связь прервалась. Я повесил трубку и повернулся к Вульфу:

– Прямоугольник.

– Что?

– Он так сказал, вернее, проскрипел. Просто попросил, чтобы я передал вам: «прямоугольник».

– Ага! – Вульф выпрямился, взгляд его прояснился. – Позвони в национальную штаб-квартиру Коммунистической партии США, номер: А-четыре-два-два-один-пять. Мне нужен мистер Харви или мистер Стивенс. Любой из них.

Я крутанулся на стуле и стал набирать номер. Через секунду у меня в ухе раздался приятный женский голос. Его благозвучность повергла меня в шок, да и вообще я несколько смутился, так как впервые в жизни разговаривал с женщиной-коммунисткой, поэтому пробормотал:

– Меня зовут Гудвин, товарищ. Можно позвать к телефону мистера Харви? С ним хочет поговорить мистер Ниро Вульф.

– Вы сказали – Ниро Вульф?

– Да. Детектив.

– Я слышала имя. Сейчас посмотрю. Не вешайте трубку.

Я стал ждать. Мне было не впервой висеть на линии, пока телефонистка или секретарь ходила смотреть, поэтому я откинулся на спинку кресла и устроился поудобнее, однако очень скоро мужской голос сообщил: «Харви слушает». Я дал знак Вульфу снять трубку параллельного аппарата, а свою вешать не стал.

– Как поживаете, сэр? – учтиво промолвил Вульф. – У меня большие затруднения, а вы можете мне помочь, если, конечно, захотите. Не могли бы вы приехать ко мне домой сегодня в шесть часов с одним из ваших коллег? Может быть, с мистером Стивенсом или мистером Энрайтом, если кто-то из них свободен.

– Почему вы думаете, что мы можем помочь? – поинтересовался Харви, отнюдь не грубо. У него был чуть хрипловатый негромкий бас.

– Не сомневаюсь, что можете. По крайней мере, я хочу спросить вашего совета. Это касается человека, которого вы знаете под именем Уильяма Рейнолдса. Он имеет отношение к расследованию, которым я сейчас занимаюсь. Дело это срочное. Вот почему мне нужно как можно скорее с вами повидаться. Времени совсем нет.

– Почему вы думаете, что я знаком с человеком по имени Уильям Рейнолдс?

– Ах, перестаньте, мистер Харви! Давайте сначала переговорим, а уж вы потом решите, знакомы вы с ним или нет. По телефону я ничего сообщить не могу, поскольку это не телефонный разговор.

– Не вешайте трубку.

На этот раз ждать пришлось куда дольше. Вульф терпеливо сидел, прижав трубку к уху, и я тоже. Через три-четыре минуты он заметно помрачнел, но тут на том конце провода снова зазвучал голос Харви, и Вульф начал постукивать указательным пальцем по подлокотнику.

– Если мы приедем, – спросил Харви, – кто там будет?

– Вы, разумеется, и я. А также мистер Гудвин, мой помощник.

– Больше никого?

– Нет, сэр.

– Хорошо. Мы будем у вас в шесть.

Я дал отбой и поинтересовался у Вульфа:

– У мистера Джонса всегда такой скрипучий голос? А пароль «прямоугольник», стало быть, означает, что письмо от «Друга» получено? А может, не просто получено, но и прочитано таким-то комиссаром?

Я так никогда и не увидел Альберта Энрайта, которому напечатал письмо, потому что мистер Харви прихватил с собой другого коллегу – мистера Стивенса.

Мне приходилось лично встречаться с одним или двумя высокопоставленными коммунистами, не меньше дюжины я видел на многочисленных газетных снимках и вовсе не ожидал, что наши посетители окажутся похожи на каких-нибудь заморских чудищ или ядовитых гадин, но все равно немного удивился. Особенно поразил меня Стивенс – немолодой, щуплый, бледнолицый человечек с жидкими каштановыми волосами, которые следовало подстричь еще неделю назад, и в очках без оправы. Имей я дочь-старшеклассницу, я бы предпочел, чтобы она, оказавшись ночью в незнакомой местности, спрашивала дорогу только у таких типов, как Стивенс. С Харви все казалось не столь однозначным: этот явно был помоложе и поздоровее, у него были внимательные зеленовато-карие глаза и правильные черты лица, но награждать его званием «Самого опасного человека месяца» я бы не торопился.