– Не совсем. Он оказался не готов предоставить письменную гарантию. Не то чтобы я заподозрил его в мошенничестве, но мне по душе та неприкосновенность, которой я обладаю сейчас. Я слыхал, один парень говаривал, что добродетель никогда не останется в одиночестве.

– Где ты слышал эту фразу? – подал голос со своего ложа Вульф. – Это же Конфуций.

Я пожал плечами:

– Наверное, от него самого и слышал.

Наш хозяин оставил меня в покое и обратился к Вульфу:

– Окружной прокурор вернется в шестом часу. Он передал, что просит всех нас к его возвращению быть здесь. Что все это значит?

– Очевидно, – сухо ответил Вульф, – это значит, что он ощущает необходимость снова приняться за нас, хотя предпочел бы этого не делать. Кстати, я бы не стал недооценивать мистера Арчера. Пусть его личные недостатки не вводят вас в заблуждение.

– Я отнюдь не заблуждаюсь. Однако какие улики заставили его думать, что это всего лишь несчастный случай?

– Я знаю не больше вашего. Может, и никакие. Даже если он придерживается версии о несчастном случае, ему все равно нужно найти того, кто сидел за рулем. Люди вроде вас, мистер Сперлинг, то есть состоятельные и уважаемые, обладают многими преимуществами и привилегиями, однако у вашего положения есть и свои недостатки. Мистер Арчер понимает, что ничего не сумеет поделать: обязательно поползут разговоры, будто он спустил дело на тормозах, потому что вы человек влиятельный. Вот бедолага.

– Понимаю. – Сперлинг демонстрировал поразительное самообладание – чего стоил один тот факт, что он при свидетелях пообещал заплатить за поврежденную оранжерею. – А как насчет вас? Днем вы потратили целых три часа на то, чтобы опросить моих родных, гостей и прислугу. Случайно не собираетесь сбежать домой, а?

– Господи, конечно нет! – По тону Вульфа можно было подумать, что его спросили, не собирается ли он заняться баскетболом. – Вы же наняли меня, чтобы расследовать смерть мистера Рони. Я отрабатываю свой гонорар. Признаю?, что в данный момент все выглядит так, будто я валяюсь с книжкой на кровати, но у меня была тяжелая ночь с воскресенья на понедельник, а теперь я жду вечера, чтобы узнать, какую позицию займет мистер Арчер. Который час, Арчи?

– Четверть пятого.

– Значит, примерно через час он будет здесь.

Сперлинг поднялся.

– У меня в конторе накопилось много дел, – сказал он, просто констатируя факт, и зашагал прочь из комнаты.

– Ему идет корона, – заметил я.

– И даже нигде не натирает, – согласился Вульф и снова уткнулся в свою книжку.

Немного погодя я понял, что дырки на желтых носках, беспрестанно маячившие перед глазами, начинают меня раздражать, бросил журналы на столик, вышел из спальни, спустился вниз и отправился на улицу. Со стороны бассейна доносились какие-то звуки, и я двинулся туда. Ветер совсем стих, светило теплое ласковое солнце, и все, кто предпочитал асфальту и небоскребам траву, деревья и цветы, должно быть, чувствовали себя как в раю.

Конни Эмерсон и Мэдлин плескались в бассейне. Пол Эмерсон в хлопчатобумажной рубашке и свободных брюках, не отличавшихся чистотой, стоял на облицованном мрамором бортике, хмуро наблюдая за ними. Гвен в легком летнем платье темной расцветки расположилась на шезлонге под зонтиком, откинув голову назад и прикрыв глаза.

Мэдлин, демонстрировавшая блестящее владение кролем, заметив меня, остановилась и крикнула:

– Залезай к нам!

– Я без плавок! – прокричал я в ответ.

Услышав нашу перекличку, Гвен повернула голову и смерила меня долгим взглядом, однако ничего не сказала, затем опять отвернулась и закрыла глаза.

– Не отсыреете? – спросил я у Эмерсона.

– В субботу у меня случилась судорога, – заявил он таким тоном, будто мне самому следовало об этом знать. – Как обстоят дела теперь?

– С судорогой?

– С Рони.

– О, он все еще мертв.

– Надо же. – Прославленный журналист окинул меня беглым взглядом, но затем все-таки предпочел моей физиономии солнечные блики, игравшие на поверхности воды. – Спорим, в конце концов он восстанет из могилы. Я слышал, его сбила ваша машина.

– Ну да, вернее, машина мистера Вульфа. Так утверждают.

– Однако вы без охраны и без наручников. Может, вам даже выдадут медаль?

– Надеюсь и уповаю. А что, вы полагаете, я ее заслужил?

Эмерсон на мгновение поджал губы, была у него такая привычка.

– Зависит от того, нарочно вы его сбили или нечаянно. Если это был несчастный случай, думаю, хватит с вас и поощрительной премии. Так как обстоят дела? Может, замолвить за вас словечко?

– Я не… Простите, меня зовут.

Я нагнулся, ухватился за руку, протянутую Мэдлин, поднапрягся и вытащил девушку из воды на мраморный бортик.

– Боже, какой ты большой и сильный, – проговорила Мэдлин, с которой ручьями стекала вода. – Поздравляю!

– С чем это? Подумаешь, если бы я захотел, то вытащил бы и Эльзу Максвелл[5]…

– Нет, не с этим. А с тем, что ты избежал тюрьмы. Как это ты вывернулся?

Я махнул рукой:

– У меня кое-что есть на окружного прокурора.

– Нет, правда? Иди и сядь: пока я сохну на солнышке, ты мне все расскажешь.

Мэдлин отошла от бассейна и растянулась на травянистом склоне, а я уселся возле нее. Она только что устроила настоящий скоростной заплыв, но совсем не запыхалась, и ее едва прикрытая грудь вздымалась легко и ритмично. Из-за яркого солнца глаза ее были закрыты, но она словно и без того знала, что я на нее пялюсь, потому что самодовольно произнесла:

– Я располнела в талии на три дюйма. Если пышечки – не твой жанр, начну больше курить, чтобы опять похудеть. Это правда, что за рулем машины, сбившей Луиса, был ты?

– А вот и нет. Невиновен.

– Тогда кто?

– Еще не знаю. Спроси меня завтра, а потом еще и еще. Звони моей секретарше и записывайся на приемы, чтобы спрашивать и спрашивать опять. Она поправилась на целых четыре дюйма.

– Кто, твоя секретарша?

– Да, мэм.

– Привози ее сюда. Устроим чемпионат по пятиборью, в качестве приза победительница получит тебя. Что ты мне посоветуешь?

Мэдлин по привычке широко распахнула глаза, но солнечный свет заставил ее тут же сощуриться. Я спросил:

– Ты имеешь в виду – чтобы подготовиться к пятиборью?

– Разумеется, нет. Мне не нужно готовиться. Я имею в виду – что мне говорить, когда явится окружной прокурор и опять начнет задавать вопросы. Ты знаешь, что он придет?

– Ну да, что-то такое слышал.

– Итак, что я должна говорить? Сказать ему, что я как будто догадываюсь, кто мог позаимствовать твою машину?

– Попробуй, отчего нет. Может, разработаем версию вместе? Кого запишем в преступники?

– Я не хочу никого обвинять, вот в чем беда. Стоит ли наказывать человека за то, что он случайно задавил Луиса Рони?

– Может, и не стоит. – Я погладил ее по круглому и гладкому загорелому плечику, чтобы проверить, высохло ли оно. – Тут мы с вами совпадаем, мэм. Проблема в том…

– Почему ты называешь меня «мэм»?

– Чтобы тебе захотелось, чтобы я назвал тебя как-нибудь по-другому. Интересно, сработает ли с тобой этот прием? Обычно срабатывает. Проблема в том, что окружной прокурор и Ниро Вульф непременно желают узнать, кто сидел за рулем, и чем скорее они это выяснят, тем скорее мы сможем перейти к более приятным вещам, вроде пятиборья. По опыту зная, что за тобой сложно угнаться, рискну предположить, что ты действительно догадываешься, кто брал мою машину. И что же натолкнуло тебя на эту догадку?

Она выпрямилась, сказала: «Кажется, спереди я уже высохла», перекатилась на новое место и снова растянулась на траве, на этот раз подставив солнцу спину. Теперь мне еще сильнее хотелось похлопать ее по гладкой коже, но я всеми силами противился искушению.

– Так что же тебя натолкнуло? – беспечным тоном повторил я.

Ответ последовал не сразу. Через секунду до меня донесся ее приглушенный голос: