Работать с Солом – сплошное удовольствие, потому что можно, не обращая на него никакого внимания, полностью сосредоточиться на своем участке. Мы оба любим проводить обыски (конечно, не такие, когда надо переворачивать вверх дном кровати или ползать по полу с лупой), потому что в результате получаешь четкий и ясный ответ: да или нет. В этой комнате, на которую мы потратили целый час, ответ получился: нет. Здесь не нашлось не только никакого партбилета, но и вообще ничего, что можно было бы забрать с собой, чтобы показать Вульфу. Единственной похожей на сейф вещью оказалась запертая шкатулка, стоявшая в ящике письменного стола. К ней подошел один из моих ключей. Внутри лежала наполовину пустая бутылка дорогого шотландского ликера. По-видимому, это был единственный секрет Рони от уборщицы. Самую утомительную часть – книги – мы оставили напоследок. Ни в одной из них не обнаружилось ничего, кроме страниц.

– Наш касатик никому не верил, – посетовал Сол.

Затем мы перешли в следующую комнату – спальню, оказавшуюся вдвое меньше гостиной. Сол бросил взгляд по сторонам и произнес:

– Слава богу, никаких книг.

Я искренне с ним согласился:

– Надо нанять мальчишку-подмастерье. Для взрослого пролистывать книги, чтобы заработать себе на жизнь, – сущий ад.

Спальня не отняла у нас много времени, но и здесь мало чем удалось разжиться. Чем дальше мы продвигались, тем больше я убеждался, что либо Рони было ничего скрывать, либо у него имелось столько опасных секретов, что банальных мер предосторожности не хватало, и, вспоминая, что случилось с оранжереей, я без труда понял, как обстоит дело. Когда мы покончили с кухонькой размерами не больше лифта в доме Вульфа и ванной комнатой, которая была намного больше и сверкала чистотой, меня вдруг умилила мысль о запертой в шкатулке от уборщицы бутылке ликера – единственном и вполне невинном секрете, которому нашлось место в доме Рони.

Сочтя, что эта мысль продемонстрирует широту моей души, в которой теплилась жалость даже к такому первосортному ублюдку, как Рони, я подумал, что надо бы рассказать о ней Солу. Перчатки были уже убраны в портфель, портфель находился у меня под рукой; мы двигались по коридору в сторону двери, собираясь уходить. Мне так и не удалось досказать Солу свою мысль до конца, потому что нам помешали. В тот момент, когда я дотронулся до дверной ручки своим носовым платком, послышался шум работающего лифта. Он остановился на нашем этаже, и двери открылись. Можно было не гадать, в какую квартиру направится его пассажир, потому что на этаже была всего одна квартира. С площадки донеслись шаги, затем скрежет ключа в замке, но к тому времени, когда дверь распахнулась, мы с Солом уже были в ванной, прикрыв, но не захлопнув за собой дверь.

Затем чей-то голос негромко произнес:

– Есть тут кто-нибудь?

Это был Джимми Сперлинг.

Другой голос звучал еще тише, но совсем не дрожал.

– Ты уверен, что это здесь? – спросила мать Джимми.

– Конечно, здесь, – грубо ответил он. Это была грубость насмерть перепуганного человека. – Пятый этаж. Входи же, нельзя тут стоять.

Послышались шаги, удалявшиеся в направлении гостиной. Я шепотом объяснил Солу, кто это такие:

– Раз они опоздали, пусть попробуют что-нибудь найти.

Я на полдюйма приотворил дверь, и мы стали прислушиваться.

Мать с сыном постоянно переговаривались между собой и, судя по звукам, доносившимся из гостиной, значительно уступали нам с Солом в методичности и проворстве. Вначале на пол свалился выдвижной ящик стола, чуть позже уронили что-то еще, кажется картину. Затем они принялись за книги, и тут я решил, что с меня хватит. Если бы мы с Солом не прошерстили всю квартиру, может, и стоило бы подождать, надеясь на то, что хотя бы им удастся что-нибудь найти, чтобы потом попросить показать находку; но торчать в ванной и позволять им убивать время на книги, которые мы перебрали от первой до последней, – это было непростительной глупостью. Поэтому я распахнул дверь ванной, прошел по коридору в гостиную и поздоровался:

– Всем привет!

Век живи – век учись. Я-то думал, с Джимми проблем не возникнет. У меня есть правило: работая по делу об убийстве, я никуда не выхожу без наплечной кобуры, но мнение мое о Джимми было таково, что я не озаботился переложить револьвер в карман или руку. Правда, мне приходилось читать о матерях, грудью встающих на защиту своих детей, и даже иногда встречаться с ними, так что я мог бы быть и поосторожнее. Не то чтобы оружие в руке могло чем-то помочь, но я бы не отказался приставить дуло к виску миссис Сперлинг. Когда я вошел, она как раз стояла близ дверного проема, всего в паре ярдов от меня, и ей нужен был только толчок, чтобы сорваться с места.

Она обрушилась на меня, как ураган, протягивая руки к моему лицу и пронзительно визжа: «Беги, беги!»

В ее действиях не было никакого смысла, но женщинам в ее состоянии здравый смысл вообще не свойственен. Даже если бы я был тут один и ей удалось бы меня задержать, чтобы дать своему сыну уйти, то что с того? Я не убийца и не бандит, единственное, чем я был опасен для Джимми, – я застал его здесь, и поскольку это уже произошло, его мать и самыми длинными когтями не сумела бы выцарапать из меня это знание. Но она все равно попыталась это сделать, в первом же стремительном рывке дотянувшись до моего лица. Ощутив на лице саднящие следы ее ногтей, я с силой оттолкнул ее от себя и удерживал бы в таком положении и дальше, если бы не Джимми, который, когда я вошел, находился в другом конце комнаты. Вместо того чтобы броситься на помощь матери, он остался стоять у стола, нацелив на меня дуло пистолета. При виде оружия Сол, шедший позади, замер на пороге гостиной, оценивая положение, и я не виню его за это, ибо правая рука Джимми, державшая пистолет, твердостью отнюдь не отличалась, а это значило, что в следующий миг может случиться все что угодно.

Тогда я стремительно рванул мамашу на себя, и та, не успев ничего сообразить, оказалась крепко прижата к моей груди. Упираясь подбородком в ее плечо, я крикнул Джимми:

– Я могу переломить ее пополам. Не думай, что я блефую. Хочешь услышать, как треснет ее позвоночник? Брось пушку. Просто разожми пальцы и выпусти ее из рук.

– Беги, беги! – сдавленно проскрежетала мамаша, задыхаясь в моих объятиях.

– Тогда приступим, – проговорил я. – Будет больно, зато быстро.

Сол подбежал к Джимми, крепко сжал его запястье, и пистолет грохнулся на пол. Сол поднял его и отступил назад. Джимми кинулся на меня. Когда он был совсем рядом, я толкнул его мать прямо на него. Теперь она оказалась у него в руках и наконец-то заметила Сола. Эта идиотка только сейчас поняла, что я тут не один.

– Иди-ка, посмотри на свое лицо, – бросил мне Сол.

Я отправился в ванную, взглянул в зеркало и тотчас пожалел, что так легко дал ей уйти. Царапина длиной в добрых три дюйма начиналась прямо под левым глазом. Я ополоснул ее холодной водой, поискал в шкафчике кровоостанавливающий карандаш, но, ничего не найдя, приложил к лицу влажное полотенце и вместе с ним вернулся в гостиную. Джимми и его мамаша, похожие на двух загнанных зверей, примостились у письменного стола, а Сол с пистолетом Джимми в руке вольготно расположился в дверном проеме.

Я жалобно проговорил:

– За что? Я всего лишь поздоровался. Зачем сразу царапаться и стрелять?

– Он не стрелял, – строптиво возразила миссис Сперлинг.

– Но вы-то царапались, – не сдавался я. – А вообще у нас проблема. Мы без труда обыщем вашего сына, но как быть с вами?

– Только попробуйте меня обыскать, – проговорил Джимми. Голос его был жалок, да и смотрелся он поистине жалко. Он представлялся мне единственным из членов семьи, с которым вообще не стоило считаться, но теперь я был уже не так в этом уверен.

– Вот дурень! – ответил я. – Ты злишься оттого, что тебе не хватило смелости выстрелить, потому что ты глуп как пробка. Вы оба, сядьте-ка на тот диван. – Я опять приложил влажное полотенце к лицу. Они не шелохнулись. – Что, мне подойти и помочь?