Джимми по-прежнему смотрел волком. Его взгляд был устремлен прямо на меня.

– Думаю, – хмуро проговорил он, – я был кретином, что заявился сюда.

– Хорошо. Что дальше?

– Думаю, вам удалось припереть нас к стенке, черт бы вас побрал.

– Дальше?

– Думаю, придется рассказать вам правду. Если мы этого не…

– Джимми! – Мамаша вцепилась ему в руку. – Джимми!

Он упрямо продолжал:

– Если мы этого не сделаем, вам бог весть что может взбрести в голову. Вы уже приплели сюда мою сестру, намекнув, будто у нее был ключ от квартиры. Я с удовольствием заткнул бы вам глотку (может, в один прекрасный день я так и поступлю), но сейчас мы должны рассказать вам всю правду. Что поделаешь, Гвен тоже замешана. Она написала ему несколько писем – не того рода, что вы могли подумать, а мы с матерью каким-то образом узнали о них и испугались, как бы они не всплыли наружу. Вот и пришли сюда, чтобы забрать их.

Мамаша выпустила его руку и торжествующе воззрилась на меня.

– Вот и все! – воскликнула она. – Письма как письма, ничего плохого в них нет, но они очень личные. Понимаете?

Я бы на месте Джимми ее придушил. Он выдал нам довольно правдоподобную версию, но, когда она буквально остолбенела, узнав, что сын собирается сказать правду, а потом, услышав, что именно он рассказал, мигом пришла в себя, оставалось только поражаться, как таких дур земля носит. Однако ее торжество я встретил с ледяным лицом. По глазам Джимми было видно, что из этого фрукта вряд ли выжмешь что-то еще, а коль так, следовало сделать вид, что я проглотил их ложь. Поэтому я немедленно оттаял и сочувственно улыбнулся:

– А сколько всего было писем? – поинтересовался я у Джимми.

– Точно не знаю. Около дюжины.

Я кивнул:

– Я понимаю, почему вы не хотите, чтобы они тут болтались, вне зависимости от их содержания. Но либо Рони их уничтожил, либо они где-то в другом месте. Здесь вы их не найдете. Мы с мистером Пензером искали кое-какие бумаги (они не имеют никакого отношения ни к вам, ни к вашей сестре), а уж мы-то искать умеем. Когда вы явились, мы как раз закончили обыск, и можете мне поверить, здесь нет ни одного письма вашей сестры, не говоря о дюжине. Если хотите, могу выдать вам справку об этом.

– Вы могли их не заметить, – возразил Джимми.

– Это вы могли, – поправил я его, – а мы – нет.

– А ваши бумаги нашлись?

– Нет.

– Что в них?

– О, они нужны, чтобы уладить некоторые формальности.

– Вы говорили, они не имеют отношения к… к моей семье?

– Ни малейшего, насколько я знаю. – Я встал. – Думаю, здесь больше делать нечего. Нам всем придется уйти несолоно хлебавши. Могу только добавить, что мистер Сперлинг больше не наш клиент, и, раз уж вам кажется, что не стоит его беспокоить, так тому и быть.

– Это очень мило с вашей стороны, Алекс, – обрадовалась мамаша. Она встала и подошла, чтобы поближе меня рассмотреть. – Ваше лицо… Мне очень жаль!

– Пустяки, – ответил я. – Я сам виноват. До свадьбы заживет. – Я обернулся. – Тебе ведь не нужен этот пистолет, а, Сол?

Сол вытащил из кармана пистолет, вытряхнул на ладонь патроны, подошел к Джимми и вернул ему его собственность.

– Не понимаю, – проговорила мамаша, – почему бы нам не остаться и не поискать еще, чтобы убедиться, что писем здесь точно нет?

– Да перестань ты, – грубо ответил Джимми.

Они ушли.

Мы с Солом вскоре последовали за ними. Когда мы спускались в лифте, он спросил:

– Ты хоть словечку поверил?

– Нет. А ты?

– Как бы не так. Еле сдерживался, чтобы себя не выдать.

– Считаешь, надо было с ними еще чуток повозиться?

Он покачал головой:

– Расшевелить его нам было нечем. Видел его глаза? А челюсти стиснутые видел?

Перед уходом я еще раз заскочил в ванную, чтобы взглянуть на лицо. Видок у меня был тот еще. Но кровь успела засохнуть, а против того, чтобы на меня глазели – особенно хорошенькие девчонки от восемнадцати до тридцати, – я не возражал; к тому же в этом районе у меня было еще одно дело. Сол отправился со мной – существовала некоторая вероятность, что он мне понадобится. Ходить с ним по городу было ужасно интересно, ведь я знал, что присутствую при необычайном действе. Со стороны казалось – идет обычный человек, но я был искренне убежден, что, покажи ему через месяц любого из встречных прохожих и спроси, видел ли он когда-нибудь этого человека, через пять секунд, не больше, Сол ответит: «Да, всего один раз, в среду, двадцать второго июня, на Мэдисон-авеню между Тридцать девятой и Сороковой улицами». Мне было до него далеко.

В конечном итоге Сол мне так и не понадобился. Справившись со списком учреждений на стене мраморного вестибюля, мы выяснили, что контора фирмы «Мерфи, Кирфот и Рони» находится на двадцать восьмом этаже, и сели в скоростной лифт. Контора – ряд помещений, окнами выходивших на Мэдисон-авеню, – напоминала большой гудящий улей. С первого взгляда стало ясно, что намеченную тактику придется пересмотреть, так как я ожидал увидеть совсем другую картину. Я сообщил секретарше – солидной и строгой особе, давно перешагнувшей тот возраст, который меня интересовал, – что хочу поговорить с кем-нибудь из начальства, назвал свое имя и опустился рядом с Солом на кожаный диван, где до моей перебывали миллионы задниц. Вскоре появилась еще одна солидная особа – прямо-таки родная сестра секретарши, только еще старше, – и отвела меня в угловую комнату с четырьмя большими двойными окнами.

Широкоплечий великан с седыми волосами и глубоко посаженными голубыми глазами, восседавший за письменным столом, до которого даже Вульфову было далеко, встал и пожал нам обоим руки.

– Арчи Гудвин? – радушно пророкотал он, словно ждал этой встречи много лет. – Вы от Ниро Вульфа? Отлично! Присаживайтесь. Меня зовут Алоизиус Мерфи. Чем могу помочь?

Я почувствовал себя настоящей знаменитостью, поскольку назвал секретарше свое имя, не упомянув Вульфа.

– Не знаю, – ответил я. – Боюсь, ничем.

– И все же я постараюсь. – Он выдвинул ящик стола. – Угощайтесь сигарой.

– Нет, спасибо. Мистер Вульф заинтересовался гибелью вашего младшего партнера, Луиса Рони.

– Я уже понял. – Его приветливое улыбающееся лицо мгновенно затуманила приличествующая случаю скорбь. – Блистательная карьера, столь резко оборвавшаяся в самом начале расцвета! Так сказать, сломанный цветок, не успевший толком распуститься!

Мне на память пришел Конфуций, но я не стал развивать эту тему.

– Чертовски жаль, – согласился я. – У мистера Вульфа появилась версия, что от нас пытаются утаить правду.

– Как же, слышал. Весьма любопытная версия.

– Ну да, и сейчас он ее проверяет. Сдается мне, с вами можно быть откровенным. Он предположил, что на работе у Рони могут храниться какие-нибудь бумаги или еще что-нибудь, способное пролить свет на это дело. На поиски отрядили меня. Если бы вся контора состояла, скажем, из пары комнат, в одной из которых сидит стенографистка, я бы припер ее к стенке (может, пустил бы в дело веревку и кляп, а если бы здесь обнаружился сейф, то и иголки под ногти позагонял бы, чтобы узнать шифр) – и вся недолга. Я привел с собой помощника, но теперь даже не знаю – нам и двоим не управиться…

Тут мне пришлось замолчать, потому что Мерфи так хохотал, что едва ли мог меня слышать. Можно было подумать, что я Боб Хоуп[6], которому наконец удалось отпустить неизбитую шутку. Дав ему всласть насмеяться, я скромно заметил:

– Право, я этого не заслуживаю.

Он наконец перестал грохотать, но все еще посмеивался.

– Жаль, что мы не встретились раньше, – заявил он. – Я много потерял. Вот что я вам скажу, Арчи, и передайте это Вульфу: если вам что-то понадобится, можете на нас рассчитывать – на всех, без исключения. – Он сделал широкий жест рукой. – Будьте как дома. Вам не придется загонять иголки под ногти. Секретарша Луиса сама вам все покажет и расскажет – и мы тоже. Мы приложим все усилия, чтобы помочь вам докопаться до правды. Кто это расцарапал вам лицо?