Опустошив город, переправились на левый берег и направились к Хотину, последней крепости по нашему маршруту. Он тоже расположен на правом берегу, только другой реки - Днестра, укреплен намного больше других крепостей в Молдавском княжестве. Здесь не раз происходили сражения крупных армий Речи Посполитой и Османской империи, крепость разрушалась, вновь выстраивалась, становясь все мощней и вооруженней. Сопоставим с Измаилом, также окружен глубоким рвом и высоким валом, внушительные каменные стены, десяток орудийных башен со множеством пушек, в гарнизоне около пяти тысяч осман. В громадных подвалах накоплен большой запас продовольствия, других припасов, рассчитанных на длительную осаду.
Как и при взятии Измаила неделю обстреливали бастионы, готовили фашины и лестницы, после, когда выбили всю артиллерию врага, проломили ворота, приступили к штурму по всему периметру крепости. Полки согласованно, расходясь и вновь группируясь, преодолели ров и вал, захватили стены, пробили заслон у разбитых ворот и растеклись по городу, сноровисто выбивая огнем и саблями отряды осман, отчаянно защищавших каждый участок своей обороны. К вечеру весь город был очищен от неприятеля, пошел грабеж более зажиточного, чем в Черновцах, населения. Атаман не торопил казаков, они за два дня до нитки обобрали весь город, да и в крепостных складах и арсеналах нашлось немало трофеев, всего добра набрали более чем на 300 повозках.
В конце сентября, после почти двухмесячного похода по занятым османами землям атаман дал команду возвращаться домой. Наша колонна, растянувшаяся из-за обоза на добрые пять верст, переправилась по мосту около Хотина на левый берег Днестра, взяла курс на юг, вдоль реки. Идти напрямую через Подолию и Правобережное Приднепровье не стали, в этих краях еще остались немалые силы осман после раздела бывших земель Речи Посполитою Бучацким договором на установленных им рубежах, от Каменец-Подольского до Львова. А на Правобережье сейчас правит гетман Дорошенко, с которым у атамана непростые отношения, меняющиеся от союза к вражде, особенно в последние годы, когда кошевой поддержал его противника, другого Правобережного гетмана Ханенко. Так что от греха подальше Сирко решил идти вдоль Черноморского побережья, ранее уже очищенным нами от осман и татаров.
Обратная дорога заняла месяц, уже занялись осенние дожди, обоз вяз в грязи, пришлось всем войском впрягаться и вытаскивать застрявшие повозки, и так почти половину пути. Схваток с неприятелем не произошло, редкие османские и татарские отряды торопились уйти в сторону, завидев преогромное казацкое войско. Османские крепости на Днестре мы сами обходили, а их гарнизоны не пытались преследовать нас, наверное, были рады, что опасность минула их. Добрались по Днестру до Тягиня, он все еще стоял с разрушенными башнями, османы, пришедшие на смену павшим, успели только поставить новые ворота. При нашем появлении они забегали у ворот, закрывая их, и на стенах, наверное, молились Аллаху, прося милости и защиты, а мы проследовали мимо, не приближаясь к крепости. Дальше повернули в сторону Буга, переправились выше лимана, вдоль Ингула вышли к Днепру, еще через три дня прибыли в Сечь.
Невзирая на наступившую ночь, наметом поскакал к родному дому, еще через час обнимал любимую жену, дочь, не стал только поднимать спящего сына. Потом одарил всех домочадцев, собравшихся в нашем доме, заморскими подарками, рассказывал о прошедшем походе, в каких местах мы побывали, о тамошних людях и нравах, о горах, моих подвигах, еще о многом другом. Отвечал добрые два часа на сыплющиеся вопросы, даже устал, пока тесть не пожалел меня, положил конец расспросам, пора, мол, и честь знать, дайте отдохнуть вернувшемуся казаку. Уложил уснувшую у меня на руках дочь, а потом отдался любви и страсти к родной жене, долгая ночь пролетела как мгновение, уснули только на рассвете, уставшие и счастливые.
Оставшуюся часть осени и всю зиму наслаждался мирной жизнью в кругу своей семьи, мне как семейному казаку дали отпуск до самой весны. С удовольствием игрался с детьми, сильно подросшей Лизой, непоседой и говоруньей, тетешкался с Петей, уже пытавшимся встать в манежке на ножки. С третьим ребенком уговорил Катю подождать, убедил, что рожать каждый год ей будет во вред, отложили до следующего года. Мои ласки детям, которые я выражал открыто, ни от кого не таясь, вызвали некоторое недоумение у окружающих, в запорожских семьях не принято казакам даже брать на руки детей, растят их в строгости, без особой привязанности к родителю. Такое отношение связано с суровой казацкой долей, он может не вернуться с похода, как произошло с братьями Кати Семеном и Артемом, погибшими под Тягиню, так дети не должны сильно горевать. Но я пренебрег подобным устоем, радость детской любви для меня превыше.
Каждый день принимаю больных и увечных, прознавших о моем возвращении, они съезжаются с разных уголков Запорожья и Слобожанщины, приезжают из Правобережья. Казаки оттуда, бывшие со мной в последнем походе, наговорили им о лекаре-чудодее, возвращающим к жизни даже с того света. Тесть выделил для размещения больных хозяйственные постройки, как-то приспособили их, но, думаю, надо мне построить отдельный дом для излечивающихся, вроде больничного стационара. Хорошо помогает мне Катя, ухаживает за пациентами, убирается в приемной палате, может сама перевязать, оказать первую помощь, я провел ей обучающий курс как казакам-санитарам. Своим ласковым и заботливым уходом заслужила признательность подопечных, они уважительно называют Катю матушкой, несмотря на ее еще юный возраст, благодетельницей.
Плату за лечение, как и прежде, не назначаю, больные сами одаривают чем могут, в нашем доме уже скопились груды всякого добра, продуктов, у жены на базу целые стаи гусей, кур, три коровы, два десятка овец, полный свинарник поросят. Большую часть подношений от больных раздаем семьям Семена и Артема, Марии, потерявшим своих кормильцев. В нашем хуторе только двое мужчин, тесть и я, всю мужскую работу берем на себя, нередко помогают нам родственники пациентов, стараются услужить мне. Так и живем вместе, большой общей семьей, дети тоже водятся вместе. Катя, когда приготовит кушать, зовет к столу всю ораву, они с азартом и соревнуясь сметают все угощение, ложки так и летают над чашками, наша Лиза старается не отставать от них.
Частицу своего тепла отдаю всем детям, в свободные от приема пациентов время играю с младшими, вырезаю им игрушки, утешаю от слез обиды или боли, старших учу мастерить нужные в хозяйстве поделки, даю уроки рукопашного боя и владения оружием, конной выездки, как когда-то учил меня наставник. Неожиданно для себя стал отцом почти десятка малышей, которые вслед за Лизой стали называть меня татой, папой, ласкаются ко мне, бегут ко мне со всякими детскими заботами, обидами и радостями. Я не обижаю их, обнимаю, стараюсь разобраться и помочь им в очень важных для них хлопотах. Они за малостью лет уже забыли о своих погибших отцах, я стал им близким и заботливым родителем. Их матери, глядя на меня, заботящегося о детях, украдкой смахивают слезы, но не противятся тяге малышей ко мне, даже зачастую так и говорят им: Попроси тату, - или: Спроси у тату.
Нежданно-негаданно возникла проблема с вдовицами, вслед за детьми сами возжелали моего внимания, мужской ласки. Аксинья, вдова Семена, разбитная казачка лет тридцати, прямо в лицо заявила мне:
- Ваня, ты детям заместо отца родного, может, и нам с Настей подсобишь в нашей бабьей нужде, заменишь наших мужей. Не бойся, с Катей мы говорили, она не против, если ты дашь нам капельку своей ласки.
Настя, вдова Артема, это на их свадьбе я познакомился с Катей, стояла рядом со старшей подругой, смущенно молчала, даже покраснела от слов Аксиньи, но не возразила, по-видимому, согласная с такой просьбой. Вот не думал, что пожалев малых детей, теперь придется решать с их матерями, почувствовавшими мое мягкосердечие, но мне гарем не нужен, да и подобный блуд не приветствуется товариществом. Отвечаю, подбирая слова, стараясь не обидеть молодиц, и так лишенных судьбой женского счастья:
