Влад был в шоке, когда узнал, что такие ячейки в прошлом можно было раздобыть совершенно свободно. Ими оснащались бытовые дроны, личные средства передвижения, домовые энергетические центры. Единственное, что требовалось от пользователей, — сдавать использованные на переработку. Неудивительно, что случилась катастрофа. Мир, в котором любой псих мог без труда обзавестись атомной бомбой, обречен.

Оставив в покое стража базы отключенным от сети управления, во избежание проблем, вызванных его непредсказуемостью, Влад направился проведать Тейю. Она с утра до вечера занималась запуском носителей, стараясь вывезти в космос как можно больше здешнего имущества. Ей дай волю, и взрывать ничего не потребуется.

— Влад?

— Что?

— Я тут подумала немного о разнообразном и всяком. Луну бомбили не так сильно, как Землю. Там могли уцелеть базы.

— Предлагаешь перебираться туда? — опешил Влад.

— Думаю, нет. Но там есть топливные станции. Если их запустить в работу, можно заправлять носители там. И тогда их можно будет опускать к нам и потом отправлять с дополнительной загрузкой. Больше вывозить за один рейс. Без этого мы их использовать можем только раз. Нет запаса топлива тут. Нельзя возвращать.

— Неизвестно, есть ли там эти станции. И неизвестно, есть ли возможность их запустить. Да и времени, я так думаю, это займет о-го-го. Нам столько вряд ли дадут.

— О! Регенератор! Сообщение. Либерий, готов. Сейчас его выпустят. Надо быстро туда и принеси ему одежду.

Луддит был белым как сметана, но в остальном на вид нормальный. Пока носилки выезжали из чрева регенератора, он пристально изучал свою руку, без малейших следов увечья.

— С возвращением, — ухмыльнулся Влад. — Теперь твое тело грешно, раз в машине побывало.

Поймав сверток с одеждой, Либерий тоже ухмыльнулся:

— Я и без этого уже не единожды навеки проклят. К тому же и до встречи с тобой мое тело было знакомо с грехом. Только грехи были другими. А рука совсем целая, как и бок тоже. Даже шрамов нет. Причем нет и старых, давних. Кожа, будто у младенца.

— А как самочувствие?

— Готов бегом выскочить наверх и передушить всех тварей в округе голыми руками. Но неплохо бы перед этим сожрать целиком бизона, можно даже сырого. А что за непотребство ты мне притащил?

— Удобно и тепло, лучше, чем твои засаленные обноски.

— Мне мои обноски куда милей.

— Без проблем, их не выкинули. Хочешь, таскай, только стирка им не помешает.

— Разберусь.

— Мне можно зайти, — не утерпела Тейя.

— Заходи.

— О! Эта древняя заговорила, как люди. Хотя слова как-то чудно произносит.

— Это акцент, он пройдет. И меня зовут Тейя, а не древняя.

— Что ты, что Влад одинаковые: очень уж трепетно к именам своим относитесь. И сколько я здесь провалялся?

— Недели две, — ответил Влад. — Я, если честно, счет дням потерял.

— От счастья небось. Зато время не теряли, милуясь тут, пока я страдал от ран.

Тейя покраснела, ответила возмущенно:

— В регенераторе никто никак не страдает. Там спят. И у нас не имелось времени на глупости.

— И чем же вы тогда занимались? Что тут без меня происходило?

— Мы починили Эхнатона. На Космоса напали радикалы, но мы его спасли, запустили к нему носитель с оружием. Прилетал беспилотник радикалов, Эхнатон его сбил. Теперь мы боимся, что они приведут сюда армию, и готовимся уходить вдаль.

— Драпать, значит, собираетесь? Да один ваш Эхнатон всю их ораву разгонит.

— Уверен? — удивился Влад. — Ты же говорил, что у них тоже есть роботы.

— До него им далеко.

— А взрывы помнишь? Как в том охотничьем лагере.

— Ну это да.

— Они смогли запустить в космос четыре малых корабля. Мы понятия не имели, что радикалы на такое способны. Кто знает, что у них еще припрятано на крайний случай? Вдруг есть оружие, против которого Эхнатон и секунды не продержится?

— Можно только гадать. Мы о них ничего не знаем, и что они делают, о чем думают, тоже без понятия. Древние же — у них все не так.

— Кстати, Тейя, ты что-нибудь слышала о сборище типов, называющих себя «Сто двадцать пять последних судей»?

— Конечно. Мне даже предлагали они к себе вступать.

— Вот как? До чего же тесен мир.

— Ну мне куда только не предлагали вступать. Я же с очень высокой ри, еще в таком возрасте. Это редкость большая. Всем такая интересна. Знаменитость Ти. Все меня знать.

— Но вижу, звездную болезнь ты не подцепила.

— Зачем цеплять болезнь?!

— Это выражение такое. А что такое ри?

— Ты не знаешь?!

— Откуда? Я же совсем древний. Динозавра видел живого, и даже шашлык из него ел.

— Может трилобита[7] тоже видел?

— Ага. Варил их неоднократно. Неплохо под пивко идут.

— Смешной.

— Так что там насчет ри?

— Ну, ри… Как сказать. Вот тебе нужна вещь, в которую вложено много ресурса. Что в твоем мире делают, чтобы вещь такую получить?

— Идут в магазин, платят деньги, забирают.

— Деньги?

— Универсальный меновой эквивалент. Каждый товар стоит определенное количество денег.

— А. Поняла. Древнее примитивное общество. Обмен прямой материальный. У нас не так. У нас есть ри.

— Ваши деньги называются ри?

— Это не деньги. Это то, чего ты достиг сам. У ри нет единиц, как деньги. Сделал ты изобретение, которое всем помогает. Про тебя говорят, что ты пользу совершил, молодец, хороший. И ри твоя повышается. Не делаешь ничего плохого, образ жизни твой достоин примера. Ри твое повышается. Знания получаешь трудным путем, что на пользу идет мышлению, и пользы от тебя, конечно, тоже больше, ри выше становится. Сделал себе из ресурсов не очень многих дом скромный, но красивый, вкус видно, сад посадил тоже красивый, ри повышается. Захотел еще один дом, а тебе скажут: зачем человеку два дома? Ри понижается. Построил дом огромный, свет людям закрывающий солнечный, некрасивый, ри делается ниже. Вредишь своему здоровью плохим образом жизни — и ри это тоже вредит. Если ри совсем незначительная, придешь, скажешь, дайте мне вон ту мебель, которую мастер великий вручную делал, а тебе скажут: пластик бери покрытый, с таким ри недостоин ты другого. Вот что такое ри. Ну, я так, просто стараюсь объяснить.

— Шутишь? — удивился Либерий.

— Зачем. Так было у нас.

— То есть денег вообще не нужно, а только что-то вроде уважения со стороны окружающих?

— Ну да. Так. Почти. Трудно просто объяснить, но общее да.

— А если ты живешь нелюдимо, и никто не знает, что ты хороший человек и все хорошо делаешь, откуда тогда ри возьмется?

— Так не бывает. Все открыто живут. Нет тайн. Принято показывать все, что делаешь. Иначе отрицателем будешь, у них ри нет, смешные и странные. Но Гармония даже об отрицателях заботится. Пусть чудаки странные, но надо обо всех думать.

— А эти «Сто двадцать пять последних судей» с высоким ри были?

— Откуда? Что ты! Пусть выкопанные они в земле ладно, но они ненатуральные все были сразу. У ненатуральных ри высокий не бывает.

— Это как так ненатуральные?

— Мозг усиливают всем, чем можно и не рекомендуется. Тело изменяют сильно и часто. Нет вкуса, нет уважение себе.

— Это как?

— Ну я говорила про чистый мозг? Помнишь?

— Да.

— Вот у них он не чистый. У них закон такой в общине, что надо в мозг обязательно добавлять много всего, тогда он сильный. Глупо ведь, потому что чистый мозг работает в чем-то медленнее, зато сильнее неизмеримо становится и больше возможность. Тренировка эффективнее, чем имплантатами разгон. Они не принимать и не понимать такой путь. А высокий ри получить легче гораздо, если мозг чистый. Возможность такого мозга помогает. Еще тела они тоже сильно меняют. Женщина хочет быть стройной, а у нее жир на ногах некрасиво. Она не в спорт идет, а изменяет тело в медцентре. Это быстро и легко. День один, и ноги стройно ровные без жира. Но такое все замечать, и ри меньше становится. У «Сто двадцать пять последних судей» все меняли свои тела значительно. Высокие, сильные, нет изъяна. Но это ненатуральность. У нас ненатуральность красотой не бывает. Ее все видят, как ни прячь. Отворачиваются. Некрасиво, глупо. Нет уважения. Ри меньше сильно.