Прежде чем я успеваю ответить, Антонио усмехается.

— Это смешно. Я не позволю себя так оскорблять. Пойдем со мной, мы найдем другое место, где можно поесть, — он снова тянется ко мне.

У меня есть всего мгновение, чтобы действовать, поскольку я вижу, как напрягаются мышцы Дайна. Не раздумывая, я кладу руку ему на грудь, и он замирает так, как будто действительно сделан из чистого камня.

— Дайн, — говорю я очень медленно. — Я плохо себя чувствую. Не мог бы ты отвезти меня домой, пожалуйста?

— Что? — Антонио брызгает слюной. — Я отвезу тебя. Пойдем со мной.

На этот раз голос Дайна низкий, но от этого не менее убийственный.

— Если ты хочешь жить, прекрати указывать ей, что делать. Немедленно.

Я слегка толкаю его. Каким-то чудом он сдвигается с места. Беря его под руку, я игнорирую взгляды других посетителей ресторана и обеспокоенные взгляды официантов. Я игнорирую сердитое фырканье Антонио. — Лучше бы мне вернули деньги за это! Вы слышите это не в последний раз.

Это, наверное, худшее деловое решение в моей жизни, но когда я выхожу из ресторана с Дайном, меня переполняют чувства. Адреналин, от того, как близко к насилию была вся ситуация, и лесть, от реакции Дайна и его стремления защитить меня. Ни единой клеточкой моего существа не чувствую сожаления о платежеспособном клиенте, от которого я только что ушла, даже если это будет стоить мне сегодняшней зарплаты и потенциального будущего клиента.

Все, о чем я могу думать, это то, что я проведу время с Дайном. И это опасно. Очень опасно.



10

Хисондайн

Я почти ничего не соображаю, когда Омейка выталкивает меня за дверь ресторана, обратно к моей машине. К счастью, ее невозможно не заметить, она занимает половину улицы. За ней выстроилась вереница машин, и многие водители сигналят. Некоторые даже выходят из своих машин, чтобы посмотреть, из-за чего задержка.

Мой водитель знает, что я щедро заплачу ей за то, чтобы она оставалась там, где я сказал. Я всегда могу положиться на Труббни. Сложно ожидать, что гном будет таким хорошим водителем, но как только я модифицировал для нее машину, она набросилась на нее, как кракен на воду.

Мягкие руки Омейки на моем теле разжигают во мне огонь сквозь слои одежды и корку на коже. Это единственное, что удерживает меня в здравом уме.

Я хочу рвануть назад, схватить этого маленького сатира за горло и выжать из него жизнь. Я мог бы это сделать. Мой кулак легко мог бы обхватить эту тощую шею. Я бы постепенно сдавливал его и наблюдал, как краснеет его самодовольное лицо. Его глаза выпучивались, рот открывался, когда он хватал воздух и не мог его втянуть.

— Дайн!

Я встряхиваюсь от этого приятного видения, услышав резкий голос Омейки. Она снова толкает меня, и я понимаю, что дверь моего Хаммера открыта, и она пытается затащить меня внутрь. Труббни мудро осталась на водительском сиденье. В таком состоянии я не тот, с кем стоит связываться. Я не знаю, откуда у моего маленького человечка столько смелости.

Я неохотно позволяю ей затолкать меня на заднее сиденье машины и притягиваю ее к себе, когда она задерживается слишком долго. Я наклоняюсь над ней и закрываю дверь, глубоко вдыхая и наслаждаясь ее ароматом.

Прошло слишком много времени.

Как я мог забыть эту тонкую терпкую нотку, которая поднимается над насыщенной сладостью ее совершенства? Я пробегаю глазами по тонкой линии ее шеи, спускаюсь к выпуклостям груди в коричневом платье с глубоким вырезом, которое на ней надето.

Две мягкие руки обхватывают мои щеки и заставляют меня посмотреть ей в глаза.

— Дайн. Ты не можешь просто ворваться и угрожать убить кого-то, потому что он пригласил меня на свидание!

Я рычу.

— Я могу пригрозить убить его за то, что он прикасается к тебе. Я убью его, — мои кулаки сжимаются. Внутри все кипит.

Машина трогается. Я слышу гул двигателя, затем все мои сознательные мысли вылетают из головы, когда Омейка забирается ко мне на колени. Ее ноги обхватывают мои бедра. Ее полные губы в нескольких дюймах от моих. Ее киска находится на одном уровне с растущей выпуклостью у меня между ног, которую я должен контролировать лучше.

Но я знаю, что ее киска темная и гладкая с более толстыми внешними губами и довольно розовая внутри, как секрет, ожидающий, когда его расскажут. У меня текут слюнки.

— Ты никого не убьешь. Тебе и не нужно, — ее большие пальцы поглаживают мои щеки, а подушечки пальцев касаются моего лба.

Мои руки сжимают сиденье так сильно, что, наверное, порвали кожу обивки.

— Мне нужно было убить его за то, что он прикасался к тебе, когда ты не хотела этого. Когда я так сильно хочу прикоснуться к тебе, но не могу.

— Тссс. Почему ты не можешь?

Ее большой палец касается моих приоткрытых губ, и я вздрагиваю. Все во мне кричит, чтобы я положил руки на ее тело. Обхватил эти широкие бедра. Взял в ладони эту толстую задницу. Прижал ее к себе и никогда не отпускал.

— Я прямо здесь, детка. Ты можешь прикоснуться ко мне. Я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне.

Моя решимость дает трещину.

Со стоном мои руки скользят вверх по ее бедрам, обхватывая тонкую талию. Омейка издает тихий стон, покачивает бедрами и прижимается ко мне. Щедрость Матери Земли, сколько раз я мечтал об этом?

Не раздумывая, я кладу огромную лапу ей на затылок и грубо притягиваю к себе в карающем поцелуе. Я действую инстинктивно. Я никогда раньше не делал этого ни с одной женщиной, но в глубине души знаю, что мне нужно. Мне нужно, чтобы ее рот был на моем. Мне нужно попробовать ее и дать ей вкусить меня. Мне нужен тихий стон, который она издает, когда я снова и снова завладеваю ее губами.

Я мог бы жить прямо здесь. Ее тело такое же гостеприимное и сочное, как сама Мать Земля. Она трется об меня своей маленькой киской, и я уступаю желанию своего члена затвердеть. Она должна это чувствовать. На самом деле, я в этом уверен. То, как она стонет, прижимаясь ко мне всем телом, говорит мне, что ей это нравится.

Я стараюсь быть нежным. Я действительно стараюсь. Но я не могу побороть желание прикоснуться к каждому дюйму ее насыщенной темной кожи, не прикрытой платьем, обнажающим так много, но все равно недостаточно. Я провожу дрожащими кончиками пальцев по ее шее, скользя ими по тому месту, где ткань соприкасается с плотью.

Вместо того, чтобы жаловаться на грубую текстуру моих рук, она выгибается навстречу моим прикосновениям. Ее голова запрокидывается. Ее грудь поднимается и опускается от учащенного дыхания, и она прижимается ко мне, пока я исследую ее тело. Когда этого уже недостаточно, я отодвигаю вырез платья, обнажая ее большие темные соски, и опускаю голову, чтобы насладиться ими, как я мечтал.

Сначала они мягкие. Податливые под моим языком, когда я пробую их соленую сладость. Когда я дразню их и щелкаю языком, они твердеют и торчат еще больше, словно умоляя о моем прикосновении.

Мое нутро кипит от невыносимого жара. И он совсем не такой, как огонь моего уже забытого гнева. Это бурлящее удовольствие питает и уговаривает ожить, пока не разрастется и не начнет требовать освобождения.

— Разве это не лучше, чем беспокоиться о том, что на мне будут чьи-то руки?

Я стону, когда она кладет руки мне на плечи и прижимается ко мне.

— Да.

— Разве это не лучше тех видеозвонков, когда мне приходилось наблюдать за тобой издалека и я так и не могла прикоснуться к тебе?

— Да, — благословение Матери-Земли, это в сто раз лучше. Я даже не могу вспомнить причину, по которой мне хотелось смотреть на нее по видео, вместо того, чтобы брать то, что было прямо передо мной.

— И разве ты не хочешь кончить ради меня? Позволь мне прикоснуться к тебе и сделать это для тебя?

— Блядь, да, — я с трудом могу подобрать слова, когда ее ловкие руки каким-то образом расстегивают все пуговицы на моей рубашке и быстро справляются с застежкой брюк. В мгновение ока она высвобождает мой член и сжимает его своей твердой, уверенной хваткой. Я стону от ощущения блаженства.