— Ну, это долгая история, — отозвался Каспиан. — Вы, верно, помните, что, когда я был маленьким, король Мираз, мой вероломный дядюшка, отослал в дальние моря семерых лордов, друзей моего покойного отца. Он опасался, как бы они не встали на мою сторону, и избавился от них, поручив им выведать, что за земли лежат к востоку от Одиноких островов.

— Помню, — кивнула Люси. — Ни один из них не вернулся.

— То-то и оно. Так вот, в день своей коронации я, с полного одобрения Эслана, принес обет — что как только сумею установить в Нарнии мир, отправлюсь в плавание и буду плыть на восток один год и один день, чтобы или отыскать и выручить отцовских друзей, или, если они погибли, отомстить за их смерть. Звали их лорд Ревелиан, лорд Берн, лорд Аргоз, лорд Мавроморн, лорд Октесиан, лорд Рестиамар и лорд… — надо же, опять позабыл. Имя у него какое-то незапоминающееся.

— Лорд Руп, ваше величество, — подсказал Дриниан.

— Точно, Руп, — кивнул Каспиан. — В этих поисках и состоит моя главная цель. Но вот у Рипичипа имеется и более возвышенный замысел.

Естественно, все обернулись к предводителю мышей.

— Высок этот замысел, как мой дух, или же невысок, подобно мне самому, — промолвил тот, — но почему бы нам не попробовать доплыть до восточного края света? Сдается мне, где-то там должно находиться царство Эслана. Великий Лев всегда появляется из-за моря, с востока.

— Здорово придумано! — искренне восхитился Эдмунд.

— Но ты уверен, — спросила Люси, — что царство Эслана на самом деле… и ли… в общем, уверен, что это место, куда и вправду можно доплыть?

— Чего не знаю, ваше величество, того не знаю, — вздохнул Рипичип. — Но вот какая штука: в младенчестве меня нянчила дриада, и она, бывало, пела мне такую колыбельную:

Трудно сказать, что все это значит, но песенку я запомнил на всю жизнь.

Воцарилось молчание, прервала которое Люси.

— А сейчас-то мы где? — поинтересовалась она.

— Думаю, этот вопрос лучше задать капитану, — отозвался король, и Дриниан тут же достал и развернул на столе морскую карту.

— Мы вот здесь, — указал он пальцем, — Точнее сказать, были вот на этом месте сегодня в полдень. Наш корабль покинул Кэйр-Паравел с хорошим попутным ветром, и, держа на восток с уклоном к северу, мы уже через день оказались у берегов Галмы, где задержались на неделю, потому что тамошний герцог устроил в честь его величества великолепный турнир, и его величество вышиб из седла многих рыцарей…

— Мне и самому досталось, — прервал Каспиан, — несколько раз я так навернулся, что до сих пор синяки не сошли.

— … многих могучих рыцарей, — упрямо повторил Дриниан. — Кажется, герцогу хотелось, чтобы его величество взял в жены его дочку, но из этой затеи ничего не вышло.

— Она косоглазая, да еще и в веснушках, — буркнул Каспиан.

— Бедняжка! — сочувственно вздохнула Люси.

— Галму мы оставили в штиль, — продолжал капитан, — и два дня шли на веслах. Потом ветер задул снова, и на четвертый день после Галмы мы достигли Теребинтии. Достичь-то достигли, а вот высадиться не смогли. Правитель Теребинтии прислал предостережение: мол, у них там свирепствует какая-то заразная хворь, и сходить на берег опасно. Три дня мы простояли на якоре, а как дождались ветра — на сей раз юго-восточного, то поплыли к Семи островам. На третий день нас догнал пиратский корабль (по оснастке сильно смахивавший на теребинтианский), но мы принялись стрелять из луков, и разбойникам пришлось удирать…

— А мы пустились в погоню, взяли их посудину на абордаж и перевешали всех головорезов на реях, — вставил Рипичип.

— Ну а через пять дней мы увидели Мюил, как вы знаете, самый западный из Семи островов. Проливом шли на веслах, и к заходу солнца причалили в Рыжей гавани, что на острове Бренн. Там нас приняли с превеликим радушием: и угощали на славу, и припасов с собой надавали целую гору.

Оттуда мы отплыли шесть дней назад, и все это время поддерживали просто удивительную скорость, так что я питаю надежду уже послезавтра увидеть Одинокие острова. Короче говоря, наш корабль в море уже месяц, а между нами и Нарнией пролегло четыреста лиг.

— А что там дальше, за Одинокими островами? — спросила Люси.

— То никому неведомо, ваше величество, — отвечал Дриниан. — Об этом могут рассказать разве что одинокие островитяне.

— В наше время они ничего на сей счет не знали, — заметил Эдмунд.

— Стало быть, — промолвил Рипичип, — только за островами и начнутся настоящие приключения.

Каспиан предложил гостям в оставшееся до ужина время осмотреть корабль, но Люси, девочка на редкость совестливая, сказала, что непременно хочет навестить беднягу Юстейса.

— Что ни говори, а морская болезнь — штука пренеприятная. Вот будь у меня то старое снадобье, я бы его быстро поставила на ноги.

— Так оно здесь, на корабле, — сказал Каспиан. — Я о нем и думать забыл. Ты его тогда не забрала, вот я и оставил при себе, как королевское сокровище. Правда, жаль расходовать такое лекарство на пустячную морскую болезнь.

— Да я только капелюшечку и возьму, — заверила Люси.

Каспиан открыл один из стоявших под скамьей сундуков, вынул оттуда чудесный, очень памятный девочке алмазный флакончик и вручил ей со словами:

— Он снова твой, королева.

На залитой солнцем палубе, по юту и баку (что на обычном языке значит «сзади» и «спереди») от мачты находились два больших люка. Сейчас, как всегда бывало в хорошую погоду, они оставались открытыми, чтобы внутрь судна попадало побольше света и воздуха. Каспиан пригласил спуститься по трапу в кормовой люк, и гости оказались в просторном помещении со стоявшими у обоих бортов скамьями. Сквозь отверстия для весел светило солнце, на стенах плясали веселые блики. Разумеется, корабль Каспиана ничуть не напоминал те ужасные галеры, грести на которых приходится невольникам. Весла на «Поспешающем к восходу» использовались только в безветренную погоду и когда приходилось маневрировать в проливах и гаванях (уж тогда за них по очереди садились все, кто был на борту). Исключение составлял лишь Рипичип: он бы и рад был помочь друзьям, но не мог усидеть на лавке для гребцов, потому что его слишком короткие лапы не доставали до пола. Пространство под скамьями и между ними оставалось свободным, но посреди трюма, над килем, находилось углубление, куда были сложены всевозможные припасы: мешки с мукой, бочки с водой, пивом и солониной, горшки с медом, кожаные бурдюки с вином, а также яблоки, орехи, сыры и репа. С потолка (представлявшего собой не что иное, как низ палубы) свисали связки лука и окорока, а заодно и гамаки, в которых отдыхали свободные от вахты матросы. Следом за Каспианом, шагая со скамьи на скамью, гости направились в сторону кормы. Точнее сказать, Каспиан перешагивал без труда, Люси с подскоком, а Рипичипу приходилось совершать длиннющие (по его меркам) прыжки. Так или иначе, но добрались до двери в кормовом отсеке. Каспиан отворил эту дверь и впустил гостей в самую нижнюю кормовую каюту, тесную и не очень-то удобную. Потолок нависал так низко, что к нему запросто можно было приложиться макушкой, стены сходились книзу, так что пола под ногами, считайте, и не имелось, а окна с толстыми стеклами никогда не открывались, потому что находились на уровне воды. Корабль покачивало, и окна то уходили под воду, то поднимались, а потому становились то золотистыми от солнца, то темно-зелеными, как само море.

— Здесь мы с тобой и расположимся, Эдмунд, — сказал Каспиан. — Родич ваш пусть занимает койку, а нам, думаю, будет неплохо и в гамаках.