Эдмунд мялся-мялся, но наконец решился подать голос:

— Прошу прощения, — молвил он, — вы не подумайте, что я боюсь притронуться к этой еде, потому что такой уж трус… и вовсе не потому, что вам не верю… но… Видите ли, мы в последнее время всякого насмотрелись и знаем: вещи частенько оборачиваются не тем, чем кажутся. Конечно, когда я слушаю вас, мне хочется верить каждому слову, но ведь точно так же было и с Ведьмаркой. Как мы узнаем, друг вы нам или нет?

— Никак, — просто ответила красавица. — Вам остается только верить — или не верить.

Наступила тишина, которую почти сразу же нарушил голос Рипичипа:

— Ваше величество, — проговорил мыш, обращаясь к Каспиану, — не будете ли вы столь любезны наполнить мой кубок вином из вон того кувшина — он слишком велик для моего роста. Я хочу выпить за здоровье нашей благородной хозяйки.

Каспиан наполнил кубок. Рипичип поднял его обеими лапами, провозгласил здравицу и осушил вино до капли. Примеру предводителя мышей последовали остальные, и скоро вся компания сидела за столом. Пускай время для угощения было и не совсем обычное, но когда вы изрядно проголодались, это не так уж важно; и если блюда не совсем подходили для очень раннего завтрака, то прекрасно годились для очень позднего ужина.

— А почему вы сказали «стол Эслана»? — спросила чуть погодя Люси.

— Потому, что он поставлен здесь по велению Эслана, для тех, кто доберется сюда, одолев долгий, нелегкий путь. Некоторые называют наш остров Крайним, ибо край света начинается именно отсюда, хотя дальше на восток еще можно плыть.

— А как вы сохраняете еду? — полюбопытствовал практичный Юстейс.

— Каждый день появляется новая, — прозвучал ответ, — Вы скоро сами увидите.

— Но как быть с Тремя Спящими? — спросил Каспиан. — В том мире, откуда прибыли мои друзья (он кивнул в сторону Юстейса и брата и сестры Певенси), рассказывают историю про принца, попавшего в замок, где спала волшебным сном зачарованная принцесса. Принц не мог развеять чары, пока не поцеловал принцессу.

— Здесь все наоборот, — улыбнулась девушка. — Нельзя поцеловать принцессу, не развеяв чар.

— Раз так, — отозвался Каспиан, — то во имя Эслана подскажите, что следует делать, и я не стану откладывать!

— Вам подскажет мой отец.

— Отец?! — воскликнули все хором, — Кто он? Где он?

— Узрите! — Девушка повернулась и указала на дверь в склоне холма. Теперь эта дверь виднелась отчетливо, потому что звезды поблекли и мгла на востоке начала таять, уступая место разгорающемуся рассвету.

Дверь медленно отворилась, и в проеме появился человек, высокий и величавый, хотя, может быть, и не такой стройный, как девушка. В отличие от дочери он не держал в руках светильника, но, казалось, сам светился изнутри. Когда он приблизился, Люси увидела, что это глубокий старец, облаченный в белоснежные одежды. Его серебристая борода касалась земли, серебристые волосы ниспадали до пят. Старец ступал босыми ногами, и весь его исполненный кротости и мудрости облик внушал такое почтение, что путники снова встали.

Старец молча подошел к столу и встал по другую его сторону, напротив дочери. Затем они оба обратили лица к востоку, простерли перед собой руки и затянули песнь. Я бы с удовольствием привел здесь ее слова, но самого меня там не было, а те, кто был, ничего запомнить не смогли. Позже Люси рассказывала, что голоса звучали очень высоко, почти пронзительно, но песня все равно получилась чудесная. «Настоящая утренняя песня, — говорила она, — свежая и прохладная».

Они пели, и серая мгла на востоке таяла, туман поднимался, а море начинало искриться серебром. Восток розовел, облака исчезали, и наконец из-за моря выглянуло, коснувшись лучами драгоценной посуды и Каменного Ножа на столе, пробудившееся солнце.

Пришельцам из Нарнии и раньше чудилось, будто здесь, на востоке мира, солнце ярче, нежели в их краю, а теперь у них не осталось и крупицы сомнений. В солнечных лучах кубки, кувшины и блюда сверкали так, что почти ослепляли. Впоследствии Эдмунд не раз говаривал: «Да, много всякого повидали мы в том плавании, но все чудеса меркнут в сравнении с этим восходом». Путники поняли, что и вправду добрались туда, откуда начинается Край Света.

Внезапно им показалось, будто прямо из середины солнечного диска на них что-то летит, но удостовериться, так ли это, они не могли (если не понимаете, почему, попробуйте посмотреть на солнце). Потом послышались голоса, вторившие пению старца и девушки, только не столь мелодично и на диковинном, совершенно незнакомом наречии. А через некоторое время певцы появились на виду. Это оказались птицы — большие белоснежные птицы, в следующее мгновение рассевшиеся и на каменных плитах, и на столе, и повсюду, где только можно было сесть. Всю площадку словно запорошило снегом, даже очертания самого стола и кресел сделались округлыми, как бывает с очертаниями предметов, оказавшихся под густым снежным покровом. Люси увидела, что одна из птиц подлетела к старцу, держа в клюве какой-то маленький кругляш, более всего походивший на раскаленный уголек и сверкавший так ярко, что на него невозможно было смотреть. И этот уголек птица вложила старику в уста.

Пение тотчас смолкло. Птицы принялись склевывать еду; когда они снова поднялись в воздух, на огромном столе не осталось ничего, кроме пустой посуды. Сотни, тысячи птиц улетали навстречу рассвету, унося с собой косточки, шелуху и скорлупки. Воздух гудел от биения бесчисленных крыльев, но весь этот шум нимало не потревожил беспробудный сон трех нарнианских лордов.

Лишь теперь старец повернулся к гостям и поприветствовал их.

— Государь, — почтительно обратился к нему Каспиан, — не можете ли вы научить нас, как снять заклятие с этих лордов?

— С удовольствием научу, сын мой, — отвечал старец, — Для этого тебе должно доплыть до самого Края Света и перед возвращением оставить там по меньшей мере одного из твоих спутников.

— А что случится с оставшимся? — живо заинтересовался Рипичип.

— Он продолжит путь за пределы мира, и назад уже не воротится.

— Туда, за пределы мира, всегда стремилось мое сердце, — молвил Рипичип.

— А далеко ли Край Света? — спросил Каспиан. — И знаете ли вы что-нибудь о морях и землях, лежащих далее на восток?

— Я их видел, — ответил старец, — но очень давно и с большой высоты, так что едва ли мой рассказ может оказаться полезным для морехода.

— Вы что, летали по воздуху? — не слишком учтиво спросил Юстейс.

— Не совсем так, — улыбнулся старец. — Там, где я в свое время «летал», воздуха нет, он гораздо ниже. Я зовусь Романду. Вижу, мое имя ничего вам не говорит, но так и должно быть. Я был звездой задолго до вашего появления в этом мире, тогда и созвездия выглядели иначе.

— Ничего себе! — От изумления у Эдмунда захватило дух. — Отставная звезда!

— А теперь вы уже больше не звезда? — полюбопытствовала Люси.

— Я звезда на отдыхе, дочка, — ответил старец. — Последний раз мне довелось взойти на небо совсем остывшим и дряхлым. На этот остров меня перенесли для восстановления сил: теперь я гораздо моложе, чем был тогда. Каждое утро птица доставляет мне огненную ягоду из долины, находящейся на солнце, и каждая съеденная ягода уменьшает мой возраст. В конце концов мне предстоит превратиться в младенца, и тогда, как ребенок появляется на свет, я снова взойду на небосвод, благо мы находимся близко к восточному Краю Света. И уж тогда у меня хватит жара вновь исполнить великий звездный танец.

— А вот в нашем мире, — встрял Юстейс, — звезды — большущие шары из раскаленного газа.

— Даже в вашем мире, сын мой, это не звезда, а лишь то, из чего она сделана. А в нашем мире вам уже случалось встречать звезду. Помните, вы гостили у Кориакина?

— Так он тоже на отдыхе? — спросила Люси.

— Не совсем, — вздохнул Романду. — Сами подумайте, какой же это отдых — управлять Недоумками? Нет, к ним его приставили в наказание. Ему бы еще сиять да сиять на южном небосклоне, но все испортил один опрометчивый поступок…