— Смелее, друзья, — раздался голос королевича Рилиа-на, — Погибнем мы или будем живы — Эслан с нами!

— Истинная ваша правда, — откликнулся лягва. — Нет худа без добра: коль помрем здесь — не придется тратиться на похороны.

Джил промолчала. (Так и следует поступать, если не хочешь дать понять другим, как ты напуган: голос выдаст.)

— Ну, что мы стоим? Пошли! — сказал Юстейс, и голос его предательски дрогнул, из чего Джил заключила, что поступила разумно.

Зудень с Юстейсом двигались впереди, вытянув руки, чтобы ни на что не наткнуться; Джил с королевичем вели следом лошадей.

— Эй, — раздался голос Юстейса немного погодя, — мне кажется или там вправду что-то светится?

Одновременно Зудень воскликнул:

— Стой! Тут стена! Земляная! Что ты сказал, Бяка?

— Клянусь Львом, — молвил королевич, — Юстейс прав — там свет!

— Только не дневной, — заметила Джил, — Он холодный и голубой.

— Лучше такой, чем никакой, — откликнулся Юстейс. — Как бы нам до него добраться?

— Наверху дыра, — сказал лягва. — Ежели Поул сядет мне на плечи, может быть, и дотянется.

От этого света в подземелье светлее не стало. Ничего не было видно. Только слышно, как Джил карабкается по мокроступу. Точнее, слышен был его голос: «Эй, не тыркай мне пальцем в глаз», «И ногу в рот тоже не суй», «Вот так, правильно», «Хорошо, я держу тебя за ноги, а ты подтянись на руках», — и тут же Юстейс с королевичем увидели на фоне дыры темную голову Джил.

— Что там? — спросили они хором.

— Дыра, — отозвалась Джил. — Я смогла бы высунуться в нее, только встать надо чуть-чуть повыше.

— Что ты видишь? — спросил Юстейс.

— Почти ничего. Слушай, Зудень, давай я встану тебе на плечи, тогда дотянусь.

Снова послышалась возня, а затем Джил показалась на фоне дыры почти по пояс.

— Да ведь это… — начала Джил и вдруг вскрикнула.

Нет, это был даже не крик, а что-то вроде мычания, будто ей заткнули рот. Невозможно было разобрать ни слова. Свет в дыре совсем померк, кто-то закопошился, и раздался вопль Зудня:

— Эй! На помощь! Держите за ноги! Ее кто-то тащит. Нет… Все пропало!

Дыра снова стала отчетливо видна, только Джил в ней не было.

— Джил! Джил! — кричали они отчаянно, но и ответа не было.

— Какого дьявола ты ее отпустил? — возопил Юстейс.

— Ой, не знаю, Бяка, — проскулил лягва. — Видно, я такой растяпа — чего еще от меня и ждать? Судьба у меня, видно, такая. На роду мне, значит, написано погубить Поул, потому что я съел мясо говорящего оленя в проклятом Скальзубе. Сам я этого не хотел — судьба такая.

— Позор и горе на наши головы! — воскликнул королевич. — Мы отправили отважную даму в руки врага, а сами сидим в безопасности.

— Боюсь, ваше высочество, не все так плохо, как кажется, — откликнулся лягва. — Потому что в этом подземелье в полной безопасности мы и помрем с голоду и ничего иного и ждать нечего.

— Давайте я попробую пролезть, — предложил Юстейс.

А с Джил случилось вот что. Она выглянула в отверстие и поняла, что оно пробито не в потолке, а в стене и выходит на поверхность как окошко, а не как скважина. Однако Джил настолько отвыкла от света, что никак не могла разобраться в том, что видит; лишь одно обнаружилось немедленно: вопреки всем надеждам, наружный мир оказался не дневным, не солнечным, но мертвяще-холодным, и светился голубоватым призрачным светом. Правда, в нем было довольно шумно, какие-то белые шарики летали по воздуху. Больше ничего разглядеть не удавалось; вот тут-то Джил и решила взобраться повыше, встав на плечи Зудню.

Высунувшись по пояс, девочка увидела и услышала сразу слишком многое: оказалось, что дыра проделана в склоне косогора, что вокруг все белым-бело, что шум — не просто шум, а ритмичный топот ног и звук четырех скрипок, трех флейт и одного барабана, что совсем рядом — у Джил перехватило дыхание — целая толпа изящных фавнов и дриад, снующих туда-сюда, приседающих и вращающихся на месте (они просто-напросто танцевали, впрочем, танец был весьма затейливый, но Джил не сразу это поняла). И тут же ее осенило: бледно-голубоватый свет — луна, белым-бело — снег! Ну, конечно! Вон звезды мерцают в темном морозном небе. А черные колонны — деревья. И это не просто Наземье, это — самое сердце Нарнии. Джил была без памяти от радости. А музыка — веселая, быстрая, звучная, столь же напоенная добрым очарованием, как бренчанье колдуньи злым дурманом, — музыка привела ее в восторг.

Рассказывается долго, но Джил-то разглядела все в одну секунду и, обернувшись, собралась крикнуть: «Да ведь это Нарния! Ура! Мы спасены — мы дома!» Удалось же произнести всего три слова: «Да ведь это…» и вот по какой причине. Танцующих фавнов и дриад кольцом обступали гномы, одетые в лучшие свои наряды: виднелись отороченные мехом алые колпаки с золотыми кисточками и высокие меховые башмаки. Гномы метали снежки в танцующих. (Вот они — белые шарики, мелькающие в воздухе.) Впрочем, гномы метили не в танцующих, как делают глупые мальчишки в нашем мире. Нет, снежки пролетали насквозь, в такт музыке и в точном согласии с фигурами танца, никого не задевая, если, конечно, никто из танцоров не делал ошибки. Этот танец — Большой Танец Снега — исполняется в Нарнии каждый год в первое зимнее полнолуние. И конечно, танец этот был одновременно игрой, потому что время от времени кто-нибудь все-таки сбивался с такта и получал снежком в лоб, и все смеялись. Однако участники игры были настолько искусны, что такое случалось крайне редко. Прекрасная ночь, морозец, луна, уханье филинов и рокот барабана распаляли лесных жителей так, что они готовы были танцевать хоть до утра… — Жаль, что вы этого не можете увидеть.

И вот, не успела Джил раскрыть рот, как плотный большой снежок, пущенный гномом с дальней стороны кольца, на излете попал ей прямо в лицо. Нет, она ничего не имела против — она была так счастлива, что и двадцать снежков ей сейчас были бы нипочем. Только ведь и самый счастливый человек не сможет сказать ни слова, если рот ему забило снегом. А выплюнув снег и вновь обретя голос, Джил от счастья забыла, что не успела сообщить друзьям эту чудесную новость. Она высунулась из норы и закричала:

— На помощь! На помощь! Мы тут, под землей! Выньте нас!

Нарнианцы прежде не обращали внимания на дыру в косогоре, и очень удивились и стали озираться, пытаясь понять, откуда доносятся вопли. Потом бросились к Джил — сразу дюжина рук протянулась к девочке. Ухватились, потянули, выдернули Джил из норы, как пробку из бутылки. Она плюхнулась в снег, поднялась и первым делом сказала:

— Надо откопать остальных. Там еще трое, лошади, королевич Рилиан.

А вокруг уже толпилось великое множество народа — кроме игроков и танцоров набежали зрители, которых Джил прежде не заметила. Белки попрыгали с деревьев, прилетели филины. Ежи поспешали вперевалочку на своих коротких ножках. Шествовали медведи и барсуки. Последней явилась большая пантера, хвост ее подергивался от волнения.

И как только они поняли, чего от них хочет Джил, тут же принялись за дело.

— Пошли за лопатами, братцы, за кирками! — загалдели гномы и умчались в лес.

— Надо бы разбудить кротов, вот землекопы так землекопы. Не хуже гномов, — сказал кто-то.

— А что она там говорила насчет Рилиана? — спросил другой.

— Тиш-ш-ш-ше! — шикнула пантера. — Вы что, не видите, эта душ-шка сош-шла с ума! Еще бы! Ведь она выш-ш-шла из-под земли. Сама не знает, что говорит.

— Так оно и есть, — подтвердил старик-медведь. — Она сказала, что королевич Рилиан — лошадь!

— Вовсе она этого не говорила, — закричала задиристая белка.

— Говорила! Говорила! — закричала другая белка, еще более задиристая.

— Д-д-да п-п-п-равда же, п-п-правда! Не валяйте д-д-дура-ка, — говорила Джил. Зубы у нее стучали от холода.

Одна из дриад тут же накинула ей на плечи меховой плащ, брошенный кем-то из гномов, убежавших за инструментами, а какой-то услужливый фавн со всех ног пустился в лес, чтобы принести горячего питья — там, за деревьями, Джил заметила костер, разведенный в пещере. Но прежде чем фавн вернулся, примчались гномы с лопатами и стали расширять дыру в косогоре, и тут же раздались крики: