Они нашли Эдмунда чуть в стороне от поля брани, с ним была госпожа Боббер. Он лежал весь в крови, рот приоткрыт, лицо нехорошего зеленоватого цвета.
— Ну же, Люси, не мешкай, — сказал Эслан.
И только тут Люси вспомнила о целебном настое, подарке Рождественского Деда. Руки у нее дрожали так, что пробка выскальзывала из пальцев. Наконец ей удалось откупорить пузырек и влить несколько капель в раскрытый рот брата. С нетерпением вглядывалась она в бледное лицо, ожидая, подействует ли настой, когда раздался голос Эслана:
— У нас есть и другие раненые.
— Да, я знаю, — отмахнулась Люси. — Сейчас, еще минутку.
— Дочь Евы! — Голос Эслана посуровел. — Промедление ради Эдмунда может стоить жизни многим.
— Простите меня, Эслан, — сказала Люси, поднимаясь.
Дел хватало им обоим — Люси исцеляла живых, Эслан оживлял окаменевших. Когда же Люси наконец смогла вернуться к Эдмунду, он уже был на ногах и не только исцелился от ран, но и как-то весь изменился к лучшему. Давным-давно — можно сказать, целую вечность — Люси не видела его таким. Честно говоря, с тех пор, как он попал в нехорошую школу, в ту самую, где все у него пошло наперекосяк. Теперь он снова стал прежним Эдмундом и мог прямо смотреть людям в глаза.
Тут же, на поле сражения, Эслан посвятил Эдмунда в рыцари.
— Как ты думаешь, — шептала Люси старшей сестре, — знает ли он, что Эслан сделал для него? И вообще, о чем на самом деле договорились Эслан с Ведьмаркой?
— Тише! — Сьюзен приложила палец к губам. — Нет. Конечно, не знает.
— Я думаю, надо ему рассказать, — продолжала Люси.
— Ни в коем случае! — воскликнула Сьюзен. — Представляешь, какой это будет для него удар. Поставь себя на его место.
— А я все равно думаю, что он должен знать все, — настаивала Люси.
Но тут их разговор был прерван.
Лагерь поставили рядом с полем боя. Каким способом Эслан добыл еды на всех — понятия не имею, но так или иначе, а в восьмом часу вечера они сидели на травке и попивали май. На следующее утро двинулись на восток, вниз по течению большой реки. И еще через день, опять же к вечернему чаю, достигли устья. Чуть в стороне на невысоком холме вставали башни Кэйр-Паравела, а прямо перед ними лежала песчаная полоса, на ней кое-где камни, лужи соленой воды, пряди водорослей, а за зелеными волнами прибоя, набегающими на песок, без конца и края — синева. И — запах моря! И — крики маек! Вы слышали, как кличут чайки? Разве такое можно забыть?
Тем же вечером после чая все четверо выбежали на берег, скинув башмаки, и песок приятно щекотал босые подошвы. Однако назавтра весь день был посвящен торжествам. В Тронном зале Кэйр-Иаравела — то был великолепный зал с потолком из слоновой кости, с вратами в восточной стене, глядящими на море, и западной стеной, сплошь украшенной павлиньими перьями, — под пенье труб, в присутствии всех друзей Эслан торжественно короновал их и возвел на четыре престола под оглушительные крики:
— Да здравствует король Питер! Да здравствует королева Сьюзен! Да здравствует король Эдмунд! Да здравствует королева Люси!
Речь же Эслана была краткой:
— Кто был единожды коронован в Нарнии, пребудет здесь королем или королевой вовеки. Носите же свой титул с честью, сыны Адама! Носите лее свой титул с честью, дщери Евы! — сказал Эслан.
А через распахнутые настежь восточные врата доносился хор голосов — то тритоны и водяницы, приплыв к берегу, пели хвалу новым венценосцам.
И воссели все четверо на престолы, и в руке у каждого был скипетр, и воздали они по заслугам дарами и почестями всем друзьям своим и соратникам — господину Тамнусу, и супругам Бобберам, и великану Громобою, и леопардам, и верным кентаврам, и честным гномам, и льву — не Эслану, а другому. И ночь напролет длился пир в Кэйр-Паравеле, веселье и танцы: сверкало золото, текло вино, гремела музыка в зале, и вторила ей звучавшая у прибоя непривычная, но приятная и несколько грустная песнь морских обитателей.
Только Эслан, пока все веселились и пели, потихоньку ушел. И когда короли с королевами вдруг заметили это, ничего они не сказали. Потому что господин Боббер предупредил их:
— Эслан, знаете ли, он приходит, он и уходит. Сегодня — здесь, а завтра, глядишь, уже нет. Не сидится ему на месте, да и то сказать, мало ли у него разных других миров, требующих внимания. Да-с. Это все ничего. Он ведь будет и к нам заглядывать. Только вы его не удерживайте. Это вам не ручной Лев, понимаете ли. Он все-таки дикий.
Что ж, как видите, эта история подошла, а вернее подходит, к концу. Два короля и две королевы правили Нарнией справедливо и долго на счастье подданных. Первым делом им пришлось потрудиться, чтобы найти и рассеять остатки воинства Бледной Ведьмарки. Но и после того нет-нет, а приходили вести о злодеях, скрывающихся на далеких окраинах леса, — то привидения объявятся, то убийцы, то вовкулаки, то вереды. Однако в конце концов вся нечисть была уничтожена. Между тем короли с королевами дали Нарнии справедливые законы и указы: о всеобщем мире, об охране добрых деревьев, об освобождении детей гномов и сатиров от чрезмерной занятости в школе и вообще о порицании тех, кто лезет без спросу в чужие дела, и поощрении тех, кто живет сам и не мешает жить другим. Они же дали отпор дурным великанам (вовсе не похожим на Громобоев), когда те осмелились нарушить северную границу Нарнии. Они же вступили в дружественные союзы с заморскими государями, и сами бывали у них, и принимали их у себя.
Время шло, они выросли и повзрослели. Питер превратился в высокого, широкоплечего человека и стал великим воином — его прозвали Питером Великолепным. Сьюзен стала красавицей с черными волосами до пят, и государи всех стран Заморья не раз посылали послов просить ее руки. Ее прозвали Сьюзен Великодушной. Эдмунд же был рассудительнее и спокойнее Питера, мудрый советчик и судия. Его прозвали Эдмундом Справедливым. А что касается Люси, она, хотя и подросла, но осталась прежней — веселой и золотоволосой, и все принцы со всех концов света мечтали, что она станет их королевой, а подданные прозвали ее Люси Отважной.
Так они и жили в радости и благополучии, а если и вспоминали о своей прежней жизни — я говорю о жизни по нашу сторону зеркальной двери гардероба, — то не иначе как о сне. И вот однажды господин Тамнус (к тому времени он стал фавном средних лет и несколько располнел) пришел к ним с известием, что в верховье большой реки вновь объявился Белый Олень — тот самый Белый Олень, который исполнит любое желание тому, кто его поймает. Узнав об этом, оба короля и обе королевы со всею своею свитой, с собаками и охотничьими рожками прибыли в западный лес добывать Оленя. Он скоро попался им на глаза, и началась погоня: скакали они по долам, по горам, по лугам, по лесам, и в конце концов остались одни, вчетвером, — кони свиты притомились и отстали. И вот видят они, что скрылся Олень в непролазной чаще, где конному не проехать. И молвил король Питер (а поскольку слишком долго они были монархами, то и речь их, конечно, изменилась):
— Ваши королевские величества, я полагаю, нам должно оставить лошадей здесь и продолжить преследование. Ибо ни разу в дни жизни моей не охотился я на зверя столь благородного.
— Ваше величество, — отвечали все, — да будет так.
И вот они спешились, привязали лошадей к деревьям и вошли в лесную чащобу. И как только они вошли в оную пущу, королева Сьюзен воскликнула:
— О, взгляните, друзья мои любезные, сколь великое чудо — здесь выросло железное древо.
— Сударыня, — отвечал ей король Эдмунд, — коль скоро вы поглядите внимательнее, вы убедитесь, что сие есть столп железный со светочем наверху.
— Клянусь гривой Великого Льва, мне непонятно, — сказал король Питер, — чего ради поставлен сей столп со светочем в этих древесных дебрях, столь густых и высоких, что, буде даже зажжен, его света никто не увидит?
— Ваше величество, — молвила королева Люси. — Можно предположить, что сей столп был воздвигнут во времена стародавние, когда деревьев здесь было меньше либо их вовсе не было. Ибо куща сия молода, а железный столп стар.