— А когда это было? В какое примерно время? — спросил Эдмунд.
— Примерно между девятью и десятью часами, — ответил Трумпкин.
— Как раз тогда мы и сидели на станции! — воскликнула Люси. И дети переглянулись. Глаза их засияли.
— Продолжайте, пожалуйста, — сказала Люси гному.
— Да, я очень удивился, почему он не протрубил в рог раньше, ведь условлено было сделать это на восходе солнца. Но тут меня как будто подбросило. Я быстро пошел дальше, да так, что никак не мог остановиться.
Я шел весь день и всю ночь, а когда начал заниматься рассвет — это уже сегодня, — то я выкинул такое, что под стать скорее великану, чем гному. По крайней мере, здравого смысла у меня оказалось не больше, чем у нашего бедняги Буристона. Мне вдруг захотелось сократить путь в том месте, где Река делает петлю, и я направился прямехонько по открытой местности.
Разумеется, меня тут же схватили. Хорошо еще, что попался я не военному дозору, а какому-то набитому старому дурню. Вообще- то он был комендантом небольшого замка, последнего укрепления Мираза в этих местах — дальше до самого побережья у них укреплений нет. Как вы понимаете, я не стал ничего о себе рассказывать. Правда, если уж быть точным, я сказал, когда они чересчур пристали, что я гном. Но это они и сами видели, а больше, похоже, их ничего не интересовало.
Раки и леденцы! Какой же чванливый дурень этот старый комендант! Но это обернулось для меня удачей. Любой другой, имея хоть капельку здравого смысла и зная, что творится в стране, обязательно как следует допросил бы меня и без труда бы сообразил, что я имею отношение к повстанцам. Но этому так хотелось поскорее устроить казнь, что ни о чем другом он попросту не мог думать. Кончилось тем, что он приказал казнить меня с полным церемониалом: отвезти вниз по Реке и там “отдать призракам”.
Так оно и было бы, если бы эта юная леди, — тут он кивнул на Сьюзен, — не вздумала немного поупражняться в стрельбе из лука. Отличный был выстрел, смею вас заверить! Вот так я и оказался среди вас — разумеется, теперь уже совершенно безоружный, потому что у меня все забрали.
Он выколотил пепел из трубки и снова набил ее своей смесью.
— Черт побери! — сказал Питер. — Значит, это рог, твой рог, Сьюзен, утащил нас вчера утром со скамейки на станции! Ни за что бы не поверил.
— Не понимаю, что нам мешает поверить в это, — возразила Люси. — В скольких сказках мы читали о том, как волшебная сила переносит людей из одного места в другое или даже из одного мира в другой. Вспомните “Тысячу и одну ночь”. Чародей, чтобы вызвать джинна, трет лампу или кольцо, и джинн появляется перед ним ниоткуда! Мы появились здесь точно таким же образом.
— Да, — согласился Питер. — Я теперь думаю, что то же самое, что испытали мы, чувствуют джинны, когда кто-нибудь из нашего мира вызывает их. Интересно, что мы до сих пор как-то не задумывались, откуда приходят джинны.
— Ей-богу, неуютно им живется, — с коротким смешком сказал Эдмунд. — Представьте себе, каково знать, что в любой момент кто-то может утащить их к себе! Наверно, и нам будет так же неуютно. Теперь и мы знаем, что нас тоже могут свистнуть, как и их. Мда... это похуже, чем когда папа кричит, чтобы ты побыстрее бежал к телефону.
— Но ведь нам хотелось снова попасть сюда, не правда ли? — сказала Люси. — Наверно, мы понадобились Аслану...
— Все это очень занятно, — вмешался гном. — Но меня интересует, что мне теперь делать. Похоже, что лучше поскорей вернуться к Каспиану и сказать ему, что никакой помощи нет.
— Как это нет? — удивилась Сьюзен. — Ведь рог помог. И мы здесь.
— Хм... хм... это уж точно. Это я вижу, — сказал гном.
Тут, похоже, у него случилось что-то серьезное с трубкой, потому что он начал прочищать ее так усердно, что, казалось, на время совсем забыл о предмете разговора. Потом снова заговорил.
— Разумеется, вы здесь, я не спорю. Но я хотел сказать...
— Но неужели вы не видите, что это мы — воскликнула Люси.
— До чего же вы непонятливы!
— Вы хотите сказать, что вы — те самые четверо детей из старых сказок? — спросил Трумпкин. — Допустим. И я очень рад, что повстречался с вами. И не сомневаюсь, что все это захватывающе интересно... Но, пожалуйста, не обижайтесь... надеюсь, вы не обидитесь...
Он, похоже, снова не знал, что ему сказать.
— Соберитесь с духом и говорите все, что думаете, — посоветовал ему Эдмунд.
— Хорошо, но тогда... не обижайтесь, — снова повторил Трумпкин. — Сами поймите: и король, и Стародум, и доктор Корнелиус — все они ждут помощи... Надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать. Помощи. Ну, чтобы вы поняли до конца — они, кажется, представляют вас великими воителями. А вы, конечно, очень милые дети, я сказал бы, необыкновенно милые, и все такое прочее. Но теперь, когда у нас в разгаре война... Одним словом, я уверен, что вы уже все поняли.
— Я понял. Вы считаете, что от нас не будет никакой пользы, — сказал Эдмунд, покраснев до корней волос.
— Но, умоляю вас, не сочтите это за оскорбление, — поспешно перебил его гном. — Уверяю вас, дорогие мои маленькие друзья...
— Маленькие! И это говорите нам вы? — возмутился Эдмунд и вскочил на ноги. — Вы, наверно, не верите, что именно мы — такие вот — выиграли битву при Беруне?.. Ну, хорошо. Вы можете говорить, что угодно. Однако я могу вам напомнить, что вы почти такого же роста, как и мы, и тем не менее...
— Не теряй самообладания, Эдмунд, — посоветовал Питер. — Лучше сделаем вот что. Подыщем для него подходящее снаряжение в сокровищнице, а потом продолжим нашу беседу.
— Я не понимаю, зачем... — начал Эдмунд.
Но Люси шепнула ему на ухо:
— Давай послушаемся Питера! Как-никак, он Верховный Король. Мне кажется, у него неплохая идея.
Эдмунд сдался. И вот они снова все, на этот раз вместе с гномом, светя себе фонариком Эдмунда, спустились по ступенькам в холодный мрак и пыльное великолепие сокровищницы.
При виде богатств, лежащих на полках, глаза гнома засверкали. Он пошел их осматривать и ощупывать (хотя, чтобы дотянуться до них, ему приходилось приподниматься на цыпочки), бормоча себе под нос:
— Нельзя показывать это Никабрику. Ни в коем случае!
Они довольно быстро подыскали для него подходящие кольчугу, меч, шлем, щит, лук и колчан со стрелами — в сокровищнице было снаряжение для самых разных существ, в том числе и для гномов. Шлем был бронзовый, весь усеянный рубинами, а рукоять меча — золотая. За всю жизнь Трумпкину не доводилось не то что иметь — видеть столько богатства.
Дети тоже вооружились: надели кольчуги и шлемы, подобрали щит для Эдмунда и лук для Люси. Питер и Сьюзен в этом не нуждались, так как они еще вчера вечером забрали из сокровищницы свои подарки. Поднимаясь по лестнице и вслушиваясь в позвякивание кольчуг, они все больше чувствовали себя прежними нарнианскими королями, а не английскими школьниками. И не только чувствовали, они даже выглядеть стали по-другому. Мальчики шли позади, обсуждая что-то вполголоса. Люси слышала, как Эдмунд говорил:
— Нет, доверь это мне. Понимаешь, если я выиграю, для него это будет более убедительно. А если проиграю — для нас будет не так унизительно.
— Правильно, Эд, — согласился Питер.
Когда они вышли из подземелья на дневной свет, Эдмунд очень учтиво обратился к гному:
— У меня к вам просьба. Не часто таким детям, как мы, доводится встречаться с великими воителями, подобными вам. Не будете ли вы так любезны дать мне один урок фехтования? Я был бы очень благодарен вам.
— Нет, мальчик, — отказался гном, — эти мечи слишком острые, они не годятся для забавы.
— Знаю, — сказал Эдмунд. — Но мне, скорее всего, ни разу не удастся коснуться вас, а вы достаточно искусны и благоразумны, так что сумеете обезоружить меня, не причинив мне никакого вреда.
— Это очень опасная игра, — предупредил Трумпкин. — Но, если вы придаете ей столь большое значение, я постараюсь показать вам пару простых приемов.