— Потому что его величество — король, которому ты присягнул на верность, — сурово сказал Стародум.

— Изволь-ка быть полюбезнее! — глумливо засмеялся Никабрик. — В этой дыре мы можем говорить просто и ясно, без всяких экивоков. Ты знаешь и этот мальчишка-тельмарин тоже хорошо знает, что не бывать ему королем, если мы не поможем ему выбраться из западни, в которую он угодил сам и затащил всех нас.

Наступила тревожная тишина. Ее нарушил доктор Корнелиус.

— Может быть, — сказал он, — ваши друзья сами расскажут о себе. Кто вы или что вы?

— Почтеннейший господин доктор, — заскулил тоненький сиплый голосишко, — я, с вашего позволения, всего лишь бедная старуха и весьма признательна его милости, этому всеми уважаемому гному, что он подарил мне дружеское свое расположение. У его величества такое хорошенькое личико. Да пребудет он в здравии и благополучии! И, конечно, его величество не будет бояться старушки, которую согнуло от ревматизма почти наполовину, ведь у меня нет и пары поленьев, чтобы согреться и вскипятить себе чайник. Да, у меня уже не хватает сил даже на то, чтобы раздобыть для себя такую малость. Но все-таки я еще кое-что смыслю в своем деле. Разумеется, не в такой степени, как вы, господин доктор. Я только и умею, что сделать наговор, наложить заклятие, ну и еще кое-какие колдовские штучки. Я с радостью напущу их на ваших врагов, если мы, разумеется, толком договоримся обо всем, что касается нашего дела. Я сделаю для вас все, потому что ненавижу Мираза. Можете мне поверить, я ненавижу его больше всех на свете!

— Все это крайне интересно и... хм... тем не менее достаточно, — сказал доктор Корнелиус. — Думаю, я правильно догадался, кто вы, сударыня. А теперь, Никабрик, пусть и второй ваш друг расскажет что-нибудь о себе.

И тут послышался угрюмый, низкий и какой-то серый, замогильный голос, от которого, как показалось Питеру, у него начало леденеть сердце:

— Я голоден. Давно. И меня всегда мучит жажда. Если я в кого-нибудь вопьюсь клыками, то даже мертвый не отпущу его. А если он захочет освободиться, то ему придется вырезать кусок своей плоти, в который вцепилась моя пасть, и похоронить его вместе со мной. Без еды и питья я могу выдержать не одну сотню лет — и не умру. Я могу пролежать сто ночей на льду и не замерзнуть. Я могу выпить целую реку крови и не лопнуть. Покажи мне своего врага и увидишь, чего я стою.

— И ты привел сюда этих двоих, чтобы при них обсуждать наши планы? — спросил Каспиан.

— Почему бы и нет? — ответил ему Никабрик. — Ведь только они смогут их осуществить.

В течение двух-трех минут после этих слов Трумпкин и его спутники слышали, как Каспиан и его друзья тихонько переговаривались между собой. Но разобрать, о чем шла речь, не могли.

Наконец Каспиан громко произнес:

— Хорошо, Никабрик. Расскажи нам, в чем состоит твой план.

Наступила пауза, затянувшаяся настолько, что мальчики начали сомневаться, станет ли Никабрик вообще говорить. Когда же он заговорил, голос его звучал совсем иначе — тише, и решительности в нем поубавилось — как будто и Никабрику не очень-то нравилось то, что он собирался предложить.

— Все, что мы до сих пор говорили и делали, — мямлил он, — доказывает, что никто из нас не знал истинной правды о древних временах Нарнии. Трумпкин не верил ни в какие сказки или предания. Но я готов поверить в любую сказку, если она подтвердится. Мы проверили этот рог — он проверки не выдержал. Значит, либо не было здесь никогда королевы Сьюзен с Верховным Королем Питером, королем Эдмундом и королевой Люси, либо они нас не услышали, либо они нам враги...

— Либо они сейчас спешат к нам, — вставил Стародум.

— Я знаю, что ты способен без конца повторять это. Даже в ту минуту, когда Мираз отдаст нас на съедение своим собакам, — в голосе Никабрика зазвучала прежняя напористость. — Так вот, говорю я вам, мы испробовали лишь одно звено в цепи древних преданий и не добились никакого толку. Но когда у вас ломается меч, надо схватиться хотя бы за кинжал. Предания рассказывают нам о том, что в Нарнии, помимо древних королей, были и другие могучие силы. Почему бы теперь не воззвать к ним?

— Если ты имеешь в виду Аслана, — сказал Стародум, — то древние короли были его слугами, поэтому воззвав к ним, мы тем самым воззвали и к нему. Я уверен, что короли уже в пути. Но если он почему-то не послал их, то бесполезно взывать к нему еще раз. Один он к нам не явится.

— Да, — кивнул Никабрик, — в этом я с тобой согласен. Если бы Аслан и древние короли явились к нам, то только вместе. Но они не пришли. Значит, либо Аслан умер, либо он против нас. Или нечто, еще более могущественное, чем он сам, помешало ему придти к нам на помощь. Но если даже он все-таки придет, откуда у вас такая уверенность, что он придет к нам как друг? Судя по тому, что я слышал, для нас, гномов, он не всегда был добрым другом. И даже не для всех Зверей. Расспросите-ка об этом Волков. И кроме того, все истории свидетельствуют лишь об одном его посещении Нарнии, да и то пробыл он здесь очень недолго. Поэтому на Аслана нечего рассчитывать. Я думаю сейчас совсем о другом.

Никто ему не ответил. С минуту за дверью было так тихо, что Эдмунд услышал даже астматическое, сиплое дыхание старого Барсука.

— Так что же ты намерен нам предложить? — вымолвил Каспиан.

— Обратиться за помощью к силе, превосходящей силу Аслана. Ибо она держала всю Нарнию в оковах своих чар много лет, если только в легендах содержится хоть одна капля правды.

— Белая Колдунья! — в один голос вскричали все трое, и по шуму Питер догадался, что они разом вскочили на ноги.

— Да, — сказал Никабрик и продолжал неторопливо и очень четко. — Я имею в виду именно Колдунью. Сядьте. Что вы испугались этого имени, ведь вы же не дети! Нам нужна сила — и сила, которая будет на нашей стороне. А ее мощь такова (и об этом говорят предания), что Колдунья связала и убила Аслана на том самом камне, где сейчас стоит наша лампа.

— Но в этих преданиях говорится также и о том, — резко возразил Барсук, — что он воскрес.

— Да, об этом в них говорится, — согласился Никабрик. — Но обратите внимание, почти ничего не говорится о том, что он делал после того, как воскрес. Он сразу исчезает из всех сказаний. Могло ли так быть, если бы он и в самом деле воскрес? Куда более правдоподобно объяснить это тем, что он не воскрес, а предания молчат о нем просто потому, что и рассказывать больше нечего?

— После этого он возвел на престол Верховного Короля Питера и его благородных родичей, — сказал Каспиан.

— Король, выигравший решающий бой, не нуждается в том, чтобы кто-то возводил его на престол — будь это даже дрессированный лев! — глумливо оскалился Никабрик.

Послышалось свирепое рычание — по-видимому, Стародума.

— А если уж на то пошло, — продолжал Никабрик, — к чему привело правление этих королей и королев? Они исчезли. Разве можно сравнивать их силу с силой Колдуньи? Ведь в преданиях говорится, что она царствовала сто лет. Да-да, Великая Зима стояла сто лет. Вы все знаете об этом. Вот это я называю силой! Это уже кое-что стоящее!

— Но небо и земля! — воскликнул король. — Неужели никто тебе не рассказал, что для всей Нарнии Колдунья была злейшим врагом? Что она была раз в десять злее и опаснее, чем король Мираз?

— Возможно, — холодно возразил Никабрик. — Возможно, такой она была с вами, людьми. Если только кто-то из вас жил в то время в Нарнии. Может быть, она враждовала с кем-то из Зверей. По крайней мере, она почти истребила Бобров. Поэтому теперь в Нарнии их совсем нет, хотя в преданиях о них говорится очень много. Но с нами, гномами, она обращалась совсем неплохо. А я гном — и во всем заодно со своим народом. Мы не боимся Колдуньи.

— Но вы же наши союзники, — заметил Стародум.

— Да. И будем ими, пока это полезно нашему народу, — снова глумливо усмехнулся Никабрик. — Только какую пользу мы получали от этого союза до сих пор? Кого посылают во все самые опасные вылазки? Нас, гномов. Кому достаются самые маленькие порции еды? Нам, гномам. Кто...