— Бегите! Бегите отсюда! Прочь от этого проклятого берега! Немедленно разворачивайте корабль на обратный курс! Гребите изо всех сил, если вам дорога ваша жизнь! И рассудок! Уходите, пока не поздно!

— Успокойтесь, — сказал Рипишиппи. — И расскажите яснее, в чем состоит опасность. Ибо честь не позволяет нам бежать неведомо от чего.

Незнакомец в новом приступе ужаса уставился на Говорящую Мышь, которую заметил только теперь. Совладав с собой, он сказал:

— Тем не менее вы должны бежать отсюда без промедления. Ибо это остров, где сбываются сны. Где они становятся явью.

— Значит, это тот самый остров, который я искал всю жизнь: — радостно воскликнул один из моряков. — Может быть, когда мы там высадимся, окажется, что я женат на Нэнси.

— А я найду там своего Тома, и он будет жив и здоров, — сказал другой.

— Дурачье! — крикнул незнакомец и в бешенстве затопал ногами. — Такие вот разговоры и привели меня сюда. Лучше бы я до этого утонул или совсем не родился! Вы что же, не поняли, что я вам сказал? Это место, где сны — понимаете, сны — становятся явью. И не всякие там светлые грезы или дневные сны, а настоящие, ночные! Кошмары! Бред!

С полминуты до них доходил смысл услышанного, потом вся толпа, громко лязгая оружием, толкаясь, кинулась к главному люку и по лестнице — к скамейкам, на которых сидели гребцы. Грести принялись так, как не гребли никогда в жизни. Дриниан резко повернул штурвал, разворачивая корабль на обратный курс, а боцман начал задавать такой темп гребле, какого еще не видали ни в каких морях. Потому что каждому хватило полминуты, чтобы вспомнить некий сон, привидевшийся когда-то, из-за которого он потом долго боялся засыпать. До всех дошло, что значит высадиться в стране, где сны становятся явью!

Лишь один Рипишиппи не тронулся с места.

— Ваше величество! — сказал он. — Разве можно позволять такое непослушание? И столь откровенную трусость? Вы понимаете, что происходит? Это паника! Это самоуправство!

Но Каспиану было уже не до него.

— Гребите! — рычал он, как зверь. — Нам надо вырваться отсюда во что бы то ни стало!.. Как вы думаете, — обратился он после некоторой паузы к Дриниану, — у этой Мыши с головой все в порядке? Можете говорить мне все, что угодно, Рипишиппи, но здесь речь идет о вещах, каких не выдержит ни один человек!.. Сказано вам — гребите!

— Значит, я должен благодарить создателя за то, что я не человек, — холодно сказал Рипишиппи и отвесил церемонный поклон.

Люси наблюдала все это, стоя на мачте. Мгновенно ей вспомнилось одно из ее собственных сновидений (которое она изо всех сил старалась забыть), да так живо, будто оно ей привиделось прямо сейчас и она только-только очнулась. Так вот что, значит, там, во тьме, позади них! Ей сразу же захотелось спуститься вниз и очутиться на палубе, рядом с Эдмундом и Каспианом. Только какой теперь смысл искать у них защиты? Ведь если такие сны начнут становиться явью, то даже Эдмунд и Каспиан могут превратиться в какую-нибудь жуть, как только она приблизится к ним. Люси вцепилась в перильца смотровой площадки и старалась успокоиться. Сейчас они гребут назад, к свету, гребут изо всех сил, и через несколько секунд все будет хорошо. Ну, может быть, через несколько минут... Главное — чтобы снова все стало хорошо!

Хотя гребцы и поднимали ужасный шум, он не мог разрушить мертвой тишины, окружавшей корабль. Каждый понимал, что сейчас лучше всего не слушать, но уши, не подчиняясь разуму, ловили малейший шорох, доносившийся из темноты, оттуда. И каждый что-то слышал, что-то свое, не то, что слышали остальные.

— Вы не слышите — вон там, наверху, лязгает? Вроде огромных ножниц, и они то сходятся, то расходятся, каждый раз чуточку ниже, — спросил Юстас у Ринельфа.

— Тише! — шепотом отозвался Ринельф. — Я слышу, как они взбираются, ползут вверх по бортам...

— Оно устраивается на мачте, — прошептал Каспиан.

— Ух! — вскрикнул один из моряков. — Слышите, ударили в гонг?! Это они. Я знаю, что будет потом!

Каспиан, старясь не вглядываться ни во что, а особенно в то, что шелестело сзади, за кормой, направился к Дриниану.

— Дриниан, — сказал он совсем тихо, чтобы не расслышали остальные, — сколько времени мы шли на веслах? Я имею в виду, до того места, где мы подобрали незнакомца?

— Наверно, минут пять, а в чем дело?

— В том, что с тех пор, как мы повернули назад, прошло уже намного больше пяти минут.

Рука Дриниана, лежащая на штурвале, дрогнула, на лице выступил холодный пот. В этот момент та же самая мысль пришла в головы всем, кто был на борту.

— Нам никогда, никогда больше не выбраться отсюда! — простонал один из гребцов.

— Да он просто сбился с курса и правит не туда! — откликнулся другой.

— Я уже заметил — мы все время только ходим по кругу.

— Мы уже не выберемся на свет!

Незнакомец, лежащий на палубе, как узел мокрого тряпья, вдруг сел и засмеялся долгим, безумным, визгливым смехом.

— Никогда не выберемся к свету! — завыл он. — Это правда! Разумеется, никогда! А я такой дурак! Поверил, что они так просто позволят мне уйти отсюда! Нет, никогда и ни за что нам уже отсюда не выбраться!

Люси, нагнувшись над перильцами площадки на мачте, прошептала:

— О, Аслан! Аслан! Если ты хоть когда-нибудь немножко любил нас, помоги сейчас!

Темнота ничуть не уменьшилась, но девочка почувствовала, что ей стало немножко, совсем немножко, лучше.

— До сих пор все это только пустые страхи, — заявила она. — Ведь пока с нами еще ничего не случилось.

— Глядите! — хрипло крикнул кто-то впереди. Это был Ринельф.

Все поглядели вперед и увидели крохотное пятнышко света, а пока они, вглядывались в него, оттуда прорвался широкий луч и упал на корабль. Окружающая темнота от этого ничуть не рассеялась, но сам корабль был как будто весь освещен ослепительно ярким прожектором. Каспиан заморгал, потом оглянулся и увидел лица своих спутников с застывшим выражением сумасшедшей надежды. Все они смотрели только вперед, а позади каждого лежала на палубе его собственная тень, огромная, резко очерченная.

Люси тоже вглядывалась туда, откуда шел этот поток света, и вскоре что-то увидела. Поначалу это выглядело, как крест, потом стало похоже на самолет, потом крылья зашевелились, а силуэт напоминал теперь коршуна. Потом это полетело на них, вздымая крыльями вихри, промчалось над головами и оказалось огромным альбатросом. Трижды описав круг возле самой мачты, птица опустилась на мгновение на позолоченную макушку драконьей головы на носу судна и прокричала что-то сильным и мелодичным голосом. В этом крике слышались какие-то слова, но смысла никто не уловил. После этого альбатрос, широко раскинув крылья, поднялся в воздух и медленно полетел впереди корабля, держась чуть ближе к правому борту. Дриниан правил точно вслед за ним, нисколько не сомневаясь, что этот нежданный проводник желает им только добра. И никто не заметил, как альбатрос, кружа вокруг мачты, тихонько шепнул Люси:

— Смелее, моя милая!

И она ощутила совершеннейшую уверенность, что голос этот — голос Аслана, ибо при этом в лицо ей пахнуло давним, хорошо знакомым ароматом золотой львиной гривы.

Через несколько секунд темнота впереди начала сереть, и не успели они еще по-настоящему поверить в спасение, как оказались в голубом, сияющем и теплом мире. Все сразу почувствовали: теперь им ничего не грозит, и с этой угрозой они уже больше не столкнуться. Мигая, оглядывались они по сторонам. Вид собственного корабля поразил их. Все были почти уверены, что чернота успела въесться в судно наподобие сажи или пены; но парусник сиял ослепительной чистотой белой, голубой и золотой красок. Потом кто-то засмеялся, смех подхватили остальные.

— Я считаю, мы вели себя, как отменные дураки, — сказал Ринельф.

Люси, не теряя времени, спустилась на палубу, где все снова собрались вокруг незнакомца. Очень долго тот не мог ничего сказать от счастья, только глядел во все глаза на синее море и яркое солнце да щупал фальшборт и канаты. Казалось, он желал окончательно увериться, что в самом деле проснулся, что все это твердое, настоящее, и слезы катились по его щекам.