И конечно, Д. выглядел на сцене как бог. Высокий, стройный в черных джинсах и с голым торсом.<3> Он пел, ходил с гитарой по сцене. Его волосы то и дело взлетали, когда он наклонял и резко вскидывал голову в такт музыке. Они играли песню группы «Katatonia», с коротким названием «12». Песня ввергла меня в настоящий транс. Я смотрела и слушала Д., и, кажется, даже забыла, на каком свете нахожусь. От его глубокого мрачного гроулинга[1] и слов: «…she died so beautiful…», моя душа была готова отделиться от тела и лететь в вечность со скоростью ветра.

«Я люблю его! Я выйду за него замуж!» Я поняла это так же ясно, как то, что меня зовут Ника. Это необъяснимое чувство, настоящее видение или прозрение или еще не знаю что.

Но именно в этот момент мне стало ясно, ради чего, а точнее ради кого я пришла на этот концерт. И это был не Желтков. И это было удивительно, ведь всего несколько минут назад, когда он был рядом, мое сердце рвалось к нему!

Мне захотелось затрясти головой, чтобы выгнать оттуда все мучительные, провокационные и противоречивые мысли. Что я и сделала, ведь я все-таки была на метал — концерте, где можно и нужно сходить с ума.

После выступления парни ушли обратно к себе в гримерку. Началась рок-дискотека. За пульт встали две незнакомые девы в пышных платьях и шляпах-цилиндрах, пришедшие на смену сбежавшему Максу.

— Это они, те грымзы, которые Илюшу лапали, — показывая на девиц, пожаловалась Настя.

— Так сейчас они к нему не пристают, делом вон заняты, пойди к Илье, поговори, — предложила Катя.

— Нет! Я не буду за ним бегать. Пусть сам меня ищет, — сказала Настя.

— Трудно будет ему на дискотеке с костылем, — заметила я.

— А мне все равно, — Настя обиженно тряхнула волосами.

— Пойдемте беситься под «Rammstein»? — предложил Семен, он по-прежнему ошивался рядом с нами.

Мы не заставили просить себя дважды. Начиналась песня «Mein Herz Brennt», мощные звуки которой пробуждали неистовство почти в каждом более менее живом теле, находящемся в этот вечер на территории старого ДК. Мы извивались в диком танце, словно гости на сатанинском балу. Семен выделывал изящные па, грациозно кружил по очереди Настю, меня и Катьку. Оказалось, он весьма неплохо владеет своим телом, даже, несмотря на количество выпитого пива. Было смешно и весело.

После нескольких искрометных танцев, запыхавшиеся мы снова пили коктейли в баре, когда к нам подошли Димон и Д., уже порядком подвыпившие.

— Ну, что поехали? — сказал Димон, вставая между Настей и Катей и по-свойски обнимая их за талию.

— Куда? — не поняла Настя.

— Ко мне, — ответил Д. за Димона, и добавил: — Ника, ты поедешь?

— А с чего вы взяли, что мы куда-то с вами поедем? — возмутилась Настя их напору.

— А разве нет? — удивился Д., - Стас уже Илюху загрузил. Поедем, Настюш, сварим пельмешки. Кушать очень хочется! Такси на подходе. Сема, помоги заманить девушек!

— Не надо их никуда заманивать, — возразил Семен, — я их себе забираю!

— Куда? У тебя и дома-то нет! — воскликнул Д.

— Значит, мы здесь останемся! — ответил Сема, — Навечно!

— Кончайте базар, — рассердился Димон, — собирайтесь и все. Мы ждем на улице.

Он развернулся и пошел в направлении выхода.

Д. наклонился надо мной и сказал:

— Серьезно, Ник. Я поговорить с тобой хотел, в тихой обстановке. Поехали, а? Я тебя потом провожу…

Я посмотрела в его хмельные глаза и поняла, что никакого разговора не получится и вообще ничего не получится. Из того недосягаемого метал-бога он снова превратился в моего личного демона, да еще и пьяного.

— Давай в следующий раз, — сказала я.

Он опустил голову и отошел.

— Семка, идешь? — рявкнул он, сделав несколько шагов.

— Я нет. Мне утром на работу, — сдержанно ответил Семен.

Д. ушел, а мы остались стоять вчетвером у стола.

— Знаешь, что теперь будет? — спросила меня Катя.

— Не знаю, — покачала я головой, раздираемая сомнениями.

— Они теперь оба будут за тобой бегать!

— Думаешь? — спросила я.

— Уверена! — сказала Катька, — Ты теперь для них, как надкушенный бутерброд, вырванный изо рта. Читала «Ночной дозор», помнишь, как там вампирша шептала: «Иди! Иди ко мне!»

— Нет, ко мне! — зашипел Семен, обхватывая нас троих своими длинными руками.

Не знаю, на какую — такую работу утром собирался Семен. Будь я его начальником, выгнала бы взашей, ибо в таком виде, в каком мы вчетвером вышли в 5.50 утра из ДК, ни на какую работу показываться нельзя. Мы танцевали и бесились всю ночь до самого закрытия, как и большинство народа. Кажется, Семен потратил на нас все свои деньги. Мы были в том сказочном состоянии, которое определили между собой, как «утренний гон». Состояние после сумасшедшей бессонной ночи, когда по идее уже должно наступить логическое похмелье после выпитых коктейлей и бесчисленного количества выкуренных сигарет, а ты все еще пьян и весел, и ноги тянутся в пляс, а я язык болтает всякую чепуху. Причем любая сказанная ерунда кажется верхом остроумия и сопровождается взрывом истерического хохота.

В довершение всего Семен стал неумолимо икать.

— У моей бабушки был индюк… — произнесла Катя и согнулась пополам от очередного приступа смеха.

— Что за намеки…Ик… — воскликнул Семен.

— Никаких намеков, невинные ассоциации, — ответила Катя.

— Абоссоциации? — переспросил он, — Надо было посетить дамскую комнату!

— Ага, ты видел, какая там очередь? — возразила Настя.

— Я не имею привычкиИк… посещать дамскиИк…Иккомнаты… — ответил Сема.

Так болтая, все, что взбредет в голову, и беспричинно смеясь, мы дошли до конечной остановки автобуса с номером два. Кроме нас там были еще больше полсотни человек в похожем состоянии, идущие с того же мероприятия. Черные одежды, расплывшийся кое у кого макияж, запах сигарет и перегар, убивающий все живое в радиусе ста метров — вот основные признаки публики ожидающей автобус тем славным зимним утром.

Первый автобус приехал вовремя, двери его отворились, и черная гогочущая масса ворвалась в его холодное чрево.

Кондукторша была на грани нервного припадка. Она наверняка не ожидала, что ленивым субботним утром на этой остановке будет более трех человек. А толпа пьяных металлистов стала ее личным кошмаром. Окна автобуса мгновенно запотели и на побелевших стеклах тут же появились перевернутые кресты, знаки анархии и прочие непотребные граффити.

— Мы словно возвращаемся из ада! — сказала Катя.

— На автобусе — призраИкке! — крякнул Семен.

Рядом кто-то пьяно расхохотался и нестройный хор голосов пропел: «Этот поезд в огне! И нам не над чем больше ржать!…»[2]

Вывалившись из адской машины через три остановки мы с Настей пошли домой, а Семен и Катя поехали дальше.

— Классно потусили! — констатировала Настя, когда мы прощались у ее подъезда, — Только я, кажется снова одинока.

— И я! — подтвердила я.

— Надо говорить как Сема — Ик, я! — сказала Настя.

— И я того же мнения.

— Нееет…Они будут! Будут за тобой бегать! Вот увидишь! — подбодрила меня подруга.

— Как сразу оба? — удивилась я.

— А как по твоему, зачем нам поставили по два клейма? Это знак! — расхохоталась Настя.

— Не клейма, а печати!

— Печати страсти!

[1] Гро́улинг, или гро́ул (от англ. growling [ˈɡraʊlɪŋ][1] «рычание») — приём пения c «расщеплением» ложных голосовых связок в некоторых экстремальных музыкальных стилях, в основном в дэт-, грув- и дум-метале, а также в грайндкоре, металкоре и дэткоре, иногда в блэк-метале.

[2] Здесь перефразированы слова песни группы «Аквариум» — «Этот поезд в огне»: «Этот поезд в огне, и нам не на что больше жать».

Отутюжены брюки, все готово к запою…

(с) Смысловые галлюцинации — «Быть умней»

Спустя две недели после грандиозной тусы в ДК, я была вынуждена констатировать, что ни Д., ни Макс не стали бегать за мной, и пророчества Насти и Кати не сбылись.