“Точно!” – радостно подумал Толик.

Десять часов по московскому времени, двенадцать по местному. То есть двадцать четыре… И вот уже “динь-так, динь-так” – две секунды сорок восьмого года…

– С Новым годом, Толик.

– Ой… С Новым годом, Арсений Викторович!

Свет был выключен, у графина с еловыми лапами горели две свечи. В камине ярко занялось хрустящее полено. Толик держал фаянсовую кружку с клюквенным морсом, Курганов – стакан. Незадолго до этого он, смущаясь и кашляя, налил туда из булькающей четвертинки.

– Я уж так… Ты меня прости, человек я пожилой, с предрассудками. Курить вот бросил, а это… И обычай все-таки, Новый год. Я чуть-чуть.

Толик тоже смутился и глупо сказал:

– Да что вы, не стесняйтесь. Пожалуйста…

Теперь они сдвинули краями кружку и стакан. Курганов задержал руку, не пил. Толик подумал, что он стесняется, и уткнулся в кружку. Но Курганов вдруг сказал:

– Толик… Подожди. Я хочу тебе пожелать, чтобы ты был счастлив. Всю жизнь. И спасибо тебе.

– За что? – растерялся Толик.

– За то, что ты пришел. Вчера и сегодня… Знаешь, мне кажется, что ты приносишь людям удачу. Правда. Мне, по крайней мере, принес… Но не в этом дело. Просто спасибо за то, что ты есть. И пусть тебе будет хорошо…

“И маме, – подумал Толик. – И Варе. И всем хорошим людям… И Султану…”

– И всем, кого ты любишь, – улыбнулся Курганов.

– И вам… тоже пусть будет хорошо. И главное, чтобы книжку напечатали скорее!

– Вот за это спасибо тысячу раз!

Пельмени Толик любил больше всяких других угощений. К тому же заедать их огурчиками и капустой, запивать клюквенным морсом оказалось просто восхитительно.

Через полчаса Толик осоловел. Освещенная красными углями комната виделась через мутноватую пленку полудремы. Хронометр тикал вкрадчиво, словно бормотал что-то.

– Я смотрю, ты носом клюешь, – сказал Арсений Викторович. – Ложись-ка на кровать.

– Нет, я на стульях, – заупрямился Толик. – Мама же говорила…

– На стульях – это потом. А пока просто отдохни…

Ситцевая плоская подушка пахла табаком – видимо, Курганов бросил курить не так давно. Кровать была жесткая – наверно, с досками под матрацем. Но лежать все равно было хорошо. Так хорошо, что было бы обидно заснуть и уже не чувствовать этого удовольствия. И сон, который обычно наваливается на лежачего, милостиво отпустил Толика.

С прикрытыми глазами, но с ясной головой Толик полежал минут пять. Сквозь опущенные ресницы он видел, как Арсений Викторович, оглянувшись, быстро налил в стакан из четвертинки и сделал крупный глоток. Потом Курганов часто подышал, словно сдерживая подступивший кашель, пошевелил в камине угли, погладил Султана и сел в ногах у Толика.

Толик открыл глаза:

– Арсений Викторович, а откуда вы все это знаете?

– Что?

– Ну, как тогда было, при Крузенштерне. Кто что говорил, кто что делал… Неужели все это в старых книгах написано?

– Нет конечно… Если бы все было написано, зачем еще одну книжку сочинять?

– Значит, самому догадываться пришлось?

– Что?.. Да! – Курганов оживленно завозился и сел прямо. – Ты правильно сказал. Догадываться… Видишь ли, без фантазии даже самый строгий исторический роман не бывает. А я ведь не историческую книгу пишу, упаси господи. На такое я никогда и не решился бы… Про плавание Крузенштерна и про его открытия и так много написано. А мне хотелось разобраться в некоторых случаях. В частностях, так сказать… У меня и повесть-то называется “Острова в океане”. Как бы рассказы про несколько островов.

– Но там не только про острова, – осторожно заметил Толик. – Там и про Скагеррак, и про экватор…

– Я не совсем в том смысле… Острова – это как бы люди. В океане жизни… Наверно, я чересчур непонятно выражаюсь?

– Все понятно…

Камин почти прогорел, свечки едва освещали стол и еловые ветки в графине. Радио снова отключилось. Было тихо и уютно. Толику казалось, что он в этой комнате давным-давно и Курганова знает много лет. Толик сказал совсем по-домашнему и даже слегка разнеженно:

– Арсений Викторович, давайте поставим хронометр поближе. Он так хорошо тикает… будто живой.

– Прекрасная мысль. – Курганов перенес хронометр на табурет, к изголовью кровати. – Я, признаться, тоже люблю, когда он рядом. Особенно если работаю… Он щелкает, я пишу. Иногда в хорошие минуты хочется погладить его, как котенка. Но он нежностей не любит, все-таки морской инструмент, характер строгий. Уважает порядок и точность… Недавно он на меня обиделся…

– Как? – засмеялся Толик.

– Я забыл его завести. На целые сутки опоздал.

– И он остановился?

– К счастью, нет. Завод-то у него рассчитан почти на двое с половиной суток. Видишь, циферблатик вверху? Стрелка показывает, сколько часов прошло с того момента, как завели. Самое большое число – пятьдесят шесть… Правда, у меня он столько не тянет, пружина ослабла. Но двое суток идет…

– А зачем же тогда каждые сутки заводить?

– Для равномерного натяжения пружины, от него точность хода зависит… Закон такой – морские часы следует заводить вовремя. А уж останавливаться они тем более не должны. Ни в коем случае. Пока жив на корабле хоть один человек… Ты это запомни, Толик.

– Запомню… – Толику странной показалась неожиданная строгость в голосе Курганова. – А как он на вас обиделся? Отставать стал, да?

– Нет. Но тикал обиженно… Впрочем, я это, конечно, сам придумал. Потому что кажется иногда, будто и правда он живой… У стариков бывают причуды.

– Никакая это не причуда, – возразил Толик. – И никакой вы не старик.

– Ну-ну…

– Любимые вещи у каждого человека есть.

– Ты прав, как всегда… Но для меня хронометр – исключение. Вообще-то я к вещам спокойно отношусь. Сам видишь, живу не роскошно… Да оно и к лучшему.

Толику показалось, что Курганов стал говорить иначе. Будто настроение у него испортилось. Может, оттого, что глотнул лишнего? Но он же ничуть не пьяный.

Курганов принял, наверно, молчание Толика за вопрос. И хмуро объяснил:

– Чем больше вещей, тем жить хлопотнее… И тем обиднее с ними расставаться.

– А зачем расставаться-то? – Разговор Толику нравился все меньше.

– Так… Когда-то приходится. С собой не унесешь.

– Куда?

Курганов молчал.

“Я понял, – хотел сердито сказать Толик. – Но зачем вы про это? В такую хорошую ночь…” Однако в этот момент Курганов коротко вздохнул и опять надолго закашлялся. А потом сказал слабым, но уже повеселевшим, прежним голосом:

– Прости ты меня. Что меня потянуло на дурацкие разговоры? Обещал рассказы о морях-океанах, а ударился в гнилую философию… Тебе о таких вещах думать рано.

– А о морях-океанах еще спросить можно? – оживился Толик.

– Разумеется! Это самая подходящая беседа, если спать не хочется.

– Не хочется… После экватора Крузенштерн и Лисянский пошли в Бразилию?

– Да. К острову Святой Екатерины. Там они застряли на несколько недель из-за нового ремонта. У “Невы” в мачтах гниль обнаружилась… Ты ведь помнишь, что Лисянский покупал эти корабли в Англии, специально туда ездил?

– Помню… Неужели в России своих кораблей не было?

– Годных для такого плавания тогда не было. Представляешь, до чего довели русский флот доблестные царские адмиралы?

– Но и английские корабли оказались не очень-то…

– Да, с ними хватило хлопот… Но не это было самой большой неприятностью.

– А что?

– Причины всех бед обычно в самих людях…

– А у Нозикова ничего про это не написано.

– Про это пишут вообще неохотно. Особенно в детских книжках. Ссора Резанова с моряками не украсила экспедицию…

– Значит, во всем Резанов виноват, да?

– Ну, Толик… Дело это давнее, кто может сказать точно? Особенно вот так: “Во всем виноват”. Это все равно что приговор произнести…

– Но вы же пишете.

– Я потому и пишу целую повесть, что не могу сказать двумя словами, кто виноват. Да и в повести не могу. Книжка – это ведь не суд. Я пытаюсь представить, как это было… Как мне кажется… Другие писали по-иному. В конце прошлого века было много споров, кто прав: Крузенштерн или Резанов? Статьи печатались в журналах… Многие ученые были за Резанова…