Он прилег Варе на плечо, посчитал на ее подбородке редкие и светлые, как у мамы, веснушки. Сказал шепотом:
– Варь, а ты папу хорошо помнишь?
– Конечно. Я же тебе рассказывала…
– Ага… Варь, а вдруг на него похоронка тоже ошибочная?
Варя молча погладила его по голове. Толик и сам понимал, что на чудо надежды нет. Красноармейцы писали, что политрук Нечаев погиб у них на глазах: мина разорвалась точно в том месте, где за полсекунды до этого видели политрука…
– Варь, а Дмитрий Иванович насовсем уедет?
– Наверно…
– Ну ладно… Ты попроси маму, чтобы так не горевала, нельзя же из-за этого всю жизнь себя изводить.
– Всю жизнь она не будет, – серьезно пообещала Варя.
И правда, через пару дней мама была уже почти такой, как прежде. Вечером она устроила Толику нагоняй за то, что лезет в постель с немытыми ногами, а утром – еще один: за то, что положил между листами копирку не той стороной:
– Разиня! Я могла испортить два десятка страниц!.. Кстати, ты сказал Арсению Викторовичу про третий экземпляр?
– Я заходил, а его дома нет…
– Целыми днями нет дома? Ох, займусь я тобой…
Толик порадовался маминому бодрому настроению и подмигнул Варе. А она ему. Тогда Толик отозвал Варю в коридор и веселым шепотом предложил:
– Знаешь что? Женилась бы ты скорее. То есть это, выходила бы замуж. Вот и будет мужчина в доме.
– Долго думал? – спросила Варя.
– Ага. Вчера целый вечер.
– Хорошо. Иди-ка сюда… – Варя сняла с гвоздя самодельную мухобойку из деревяшки и подошвы. Толик захохотал и ускакал во двор. Там его нашел Витя Ярцев, который появился со срочным известием.
Известие было такое: к Рафику из Казани приехал дядюшка, привез в подарок масляные краски, во-от такую коробку. Рафик на радостях пообещал всем нарисовать новые рыцарские гербы. Старые совсем пооблиняли, а у Толика и вообще никакого нет.
– Олег велел, чтобы ты придумал скорее, какой тебе надо…
Толик давно уже придумал, но стеснялся спросить Олега, можно ли сделать себе щит с эмблемой.
Щиты с гербами были у всех, кроме Толика. У Олега – скрещенные факел и меч на темно-синем фоне. У Мишки Гельмана – оранжевый щит, а на нем черно-белая мишень с перекрестьем. У Семена – крепостная башня на клетчатом фоне – что-то шахматное, хотя насчет шахмат он был ни в зуб ногой. У Вити: луна и солнце на черно-синем щите. Рафик нарисовал себе почему-то гибкого олененка из цветного мультипликационного фильма “Бэмби”. Олененок, выгнувшись, летел над пушистыми деревьями. Это был совсем не грозный герб, но самый красивый. У Люси на черном щите желтела комета с хвостом, похожим на растрепанную косу.
Даже у Шурки был щит – с голубыми и темно-синими полосками наискосок и желтыми буквами А. Р. – Александр Ревский. Шурка хотел что-нибудь боевое, но Олег не разрешил:
– Хватит пока и этого. Ты хотя и Александр, но Ревский, а не Невский…
Толик придумал себе, конечно, щит с якорем. А с чем же еще? Щит – синий, как море, якорь желтый, как начищенная корабельная медь, а в нем – черная буква Т. Она так хорошо врисовывается в якорное тело с перекладинкой.
– А теперь нарисуй звездочку, – попросил Рафика Толик и ткнул в верхний угол щита. – Красной краской. Маленькую…
Он насупился, ожидая, что Рафик спросит: зачем?
Но Рафик молча нарисовал. Маленькую и темно-красную. Как та суконная звездочка на шерстяном рукаве гимнастерки…
Олег сказал:
– Ты не забудь себе и меч сделать. Скоро начнем тренировки по фехтованию. Я книжку достал, там всякие приемы описаны…
– Я уже сделал, – признался Толик.
Новый герб прибили рядом с остальными. Олег похлопал по картону, потом по спине Толика:
– Твой щит на вратах Цареграда…
– Он всего “Вещего Олега” знает наизусть, – гордясь командиром, сказал Шурка. – И вообще все стихи Пушкина.
– Болтун ты, Шурка, – снисходительно отозвался Олег. – Кто же всего Пушкина может выучить?.. Я, конечно, знаю кое-что, но не так уж много. И вообще я больше люблю Лермонтова. Я его “Воздушный корабль” буду на концерте читать.
Оказалось, что, пока Толик выяснял семейные дела, робингуды затеяли новое дело. Решили дать концерт для окрестных жителей. Олег напомнил, что надо не только свистать по улицам, но и о пользе людей думать.
В саду, где ребята много раз играли в партизан и в пряталки, была концертная площадка. В давние годы здесь выступал оркестр, а во время войны сад заглох, и теперь до него еще ни у кого не доходили руки. Часть эстрады и многие скамейки растащили на дрова, но настил сцены чудом сохранился и даже не очень прогнил. Олег сказал, что для робингудовского концерта сгодится, артисты легкие. Главное не сцена, а репертуар.
– Что? – удивился непонятному слову Семен.
– Номера всякие… У тебя ведь есть баян?
– Он умеет на баяне только “Раскинулось море широко” играть, – сказала Люся.
– Ну и сойдет. А Витька споет.
– Лучше уж я без баяна спою, – скромно сказал Витя. – А то он как загудит, я и собьюсь.
– Ладно, Семен отдельно выступит, и ты отдельно… А еще надо пьесу поставить, я в “Затейнике” поищу…
“Затейник” – это журнал, где печатаются всякие игры, стихи, описания танцев и пьесы для школьных спектаклей. У Олега была целая пачка “Затейников”. Но подходящей пьесы там не нашлось. Попадались то слишком скучные, без приключений, то длинные и такие, где требовалось много девочек. А у робингудов – одна Люся.
– Ладно, что-нибудь придумаем, – пообещал Олег.
Через два дня собрались на веранде, и Олег вытащил из кармана мятую тетрадку.
– Вот… я сейчас прочитаю. В общем, это пьеса…
Толик впервые увидел, что Олег смущается и, кажется, даже побаивается. Витя сказал Толику уважительным шепотом:
– Это он сам сочинил.
Пьеса называлась “Случай на границе” и была про то, как находчивые мальчишки из пограничного поселка отправились в лес и наткнулись на диверсанта. Пока двое ребят хитростями удерживали нарушителя на месте, третий помчался на заставу. Но опытный шпион догадался о ловушке, и ребятам пришлось вступить в схватку. Пограничники – офицер и солдат – подоспели в последний момент, когда вовсю кипел бой.
Пьеса всем понравилась. Правда, Толику показалось, что где-то он уже читал или слышал по радио что-то похожее. Но что поделаешь, про шпионов полным-полно всяких книжек, спектаклей и кино. Поневоле получаются совпадения. И Олег же не списывал откуда-то, а сочинил своими словами.
Когда стихли похвалы, Олег, розовый от писательского счастья, стал распределять роли. Шпионом он назначил Семена, в ребячью компанию – Рафика, Витю и Толика. Солдатом-пограничником сделал Мишку, а командиром, разумеется, себя. Для этой роли у Олега и костюм подходящий, оказывается, был: гимнастерка, галифе и фуражка. Военную форму ему сшили весной для участия в школьном празднике “День Победы”.
Люсе и Шурке ролей не досталось, но Олег сказал, что у Люси и так много забот: объявлять все номера концерта и заведовать театральным имуществом. А Шурке придется отвечать за звуковое оформление. Во время схватки со шпионом он должен уронить груду ящиков – это будет изображать разрыв гранаты. А в самом конце спектакля Шурка включит патефон с пластинкой “Торжественный марш”…
– Если не уронит ящики на патефон или не сядет на пластинку, – заметил Мишка. Олег его одернул и сообщил, что на Шурку он надеется: робингуд Ревский за последнее время заметно подтянулся…
Репетировать начали тут же, на веранде. Слова запомнили быстро, их не так уж много было. Главное – не в словах, а в той сцене, когда мальчишки дерутся со шпионом, выхватывают у него пистолет, а он швыряет в них гранату. Нужно было отработать все приемы.
Отрабатывали два часа подряд. Мама Олега выглядывала из-за двери и покачивала головой. Люся держала наготове медную крышку от самовара: чтобы прикладывать к шишкам и синякам. Дважды она мазала йодом на актерах нешуточные ссадины… Шурка изображал гранатные взрывы – вдохновенно швырял на пол фанерный лист.
