А потом день быстро скатывается в темноту. Где-то вдалеке начинается грандиозный фейерверк, огни взмывают высоко в небо, рассыпаясь в форме животных и деревьев, а темное небо, луны и мириады звезд служат великолепным фоном.

— Я чувствую их отчаяние, — слышу я. Я оборачиваюсь и осматриваюсь вокруг. Никого. — Они знают, где находится одна из других, но заклинание еще действует. Они не могут ее тронуть, пока не убили тебя. Но они продолжают идти по ее следу.

Я взлетаю вверх, потом опускаюсь в поисках источника этого голоса. Откуда же он исходит?

— Сейчас мы должны быть особенно осторожны. Сейчас мы должны их опережать.

Я лечу в направлении фейерверка. Голос заставляет меня нервничать. Может, грохот фейерверка заглушит его.

— Они надеялись убить всех нас задолго до того, как ты обретешь свое Наследие. Но мы прятались. Мы должны оставаться спокойными. Трое первых запаниковали. Трое первых мертвы. Мы должны быть умными и осторожными. Когда мы паникуем, мы совершаем ошибки. Они знают, что им будет тем труднее, чем сильнее разовьются те из вас, кто остался. А когда вы разовьетесь до конца, начнется война. Мы нанесем ответный удар и свершим возмездие, и они это знают.

Я вижу, как с многокилометровой высоты на поверхность Лориен падают бомбы. Взрывы сотрясают землю и воздух, ветер доносит крики, огненные вспышки покрывают землю и деревья. Лес горит. Целые сотни самолетов прилетают и садятся на Лориен. Из них выскакивают могадорские солдаты с оружием и гранатами, гораздо более мощными, чем те, которые используются в войнах здесь. Они выше нас, но все-таки похожи, если не считать лиц. У них нет зрачков, а радужная оболочка глаз темно-пурпурная, иногда черная. Вокруг глаз у них тяжелые темные круги, а кожа какой-то особой бледности — она почти бесцветная, синюшная. Между губами, которые всегда открыты, сверкают такие ненатурально острые зубы, что кажется, будто они заточены.

Чудовища с Могадора выгружаются из самолетов совсем близко, глаза у всех одинаково холодные. Некоторые из чудовищ величиной с дом, бритвенно острые зубы и рык такой громкий, что оглушает.

— Мы были беспечны, Джон. И вот почему нам с такой легкостью нанесли поражение, — говорит Генри. Теперь я знаю, что голос, который я слышу, принадлежит ему. Но я его не вижу и не могу оторвать глаз от творимых подо мной убийств и разрушений, чтобы посмотреть, где он. Везде бегут и вступают в бой люди. Убивают так же много могадорцев, как и лориенцев. Но лориенцы проигрывают битву чудовищам, которые за раз убивают наших десятками, изрыгая огонь, скрежеща зубами, злобно размахивая руками и хвостами. Время ускоряется и идет гораздо быстрее, чем обычно. Сколько прошло? Час? Два?

Во главе битвы стоят Гвардейцы, их Наследие задействовано в полную силу. Одни летают, другие способны бежать так быстро, что их силуэты вытягиваются, третьи становятся невидимыми. Их руки стреляют лазерами, тела охватывает пламя, над теми, кто способен контролировать погоду, собираются грозовые тучи и дует резкий ветер. Но они все равно проигрывают. Враг превосходит их по численности — пятьсот к одному. Их способностей недостаточно.

— У нас провалилась защита. Могадорцы все хорошо спланировали и выбрали для нападения тот момент, когда мы были больше всего уязвимы, потому что с нами не было наших Старейшин. Питтакус Лор, величайший из них и их предводитель, перед нападением собрал их. Никто не знает, что с ними случилось, куда они ушли и живы ли они вообще. Возможно, могадорцы сначала захватили их и потом, когда Старейшины уже не стояли у них на пути, напали. Единственное, что доподлинно известно, так это то, что в тот день, когда собрались Старейшины, далеко в небо, насколько хватало глаз, взметнулся столб мерцающего света. Он простоял весь день, а потом исчез. Мы, народ, должны были догадаться, что это знак приближающейся беды, но не догадались. В том, что произошло, мы можем винить только самих себя. Нам еще повезло, что мы сумели кого-то отправить с планеты, особенно девятерых юных Гвардейцев, которые, может быть, когда-нибудь продолжат сражаться и сохранят нашу расу.

Вдалеке быстро высоко вверх взмывает корабль, за ним тянется голубой шлейф. Я смотрю на него со своей удобной позиции в небе, пока он не пропадает из виду. Что-то в этом корабле кажется знакомым. И тут меня озаряет: ведь на этом корабле я и Генри. Это корабль, который увозит нас на Землю. Должно быть, лориенцы понимали, что они разбиты. Иначе зачем было нас отправлять?

Отвратительная бойня. Так все это видится мне. Я опускаюсь на землю и прохожу через огненный шар. Меня душит ярость. Мужчины и женщины умирают, умирают Гвардейцы и Чепаны и с ними беззащитные дети. Разве это можно вынести? Как должны ожесточиться сердца могадорцев, чтобы творить такое? И почему пощадили меня?

Я бросаюсь на ближайшего солдата, но пролетаю сквозь него и падаю. Все, что я вижу, уже случилось. Я ничего не могу сделать и только наблюдаю за тем, как мы гибли.

Я поворачиваюсь и вижу чудовище — двенадцати метров ростом, с широкими плечами, красными глазами и шестиметровыми рогами. С его длинных острых зубов текут слюни. Оно испускает рык и прыгает.

Оно проходит сквозь меня, но хватает десятки лориенцев вокруг меня. И вот всех их нет. А чудовище идет дальше, хватая других лориенцев.

Сквозь сцены уничтожения я слышу скребущий звук, не связанный с побоищем на Лориен. Я уплываю или приплываю назад. Две руки давят мне на плечи. Мои глаза разом открываются, и я снова оказываюсь в нашем доме в Огайо. Мои руки свешиваются с кофейного столика. В нескольких сантиметрах под ними стоят два котелка с огнем, и обе мои ладони и запястья полностью погружены в пламя. Я совершенно его не чувствую. Надо мной встает Генри. Поскребывание, которое я слышал минуту назад, доносится с веранды.

— Что это? — шепчу я, садясь.

— Я не знаю, — отвечает он.

Мы молчим и напряженно вслушиваемся. Еще три скребка за дверью. Генри сверху смотрит на меня.

— Там кто-то есть, — говорит он.

Я смотрю на часы на стене. Прошел почти час. Я весь в поту, мне не хватает воздуха, я выбит из колеи сценами резни, которые только что наблюдал. Впервые в жизни я по-настоящему понял, что случилось на Лориен. До сегодняшнего дня все это казалось просто частью истории, не очень-то отличающейся от многих других, о которых я читал в книгах. Но теперь я увидел кровь, слезы, мертвых. Я увидел уничтожение. Это часть меня, часть того, кто я есть.

Снаружи уже стемнело. Еще три скребка, низкое рычание. Мы оба вскакиваем. Я тут же вспоминаю о низком рычании, исходившем от чудовищ.

Генри бросается на кухню и хватает нож из стола рядом с раковиной.

— Спрячься за диваном.

— Что? Почему?

— Потому что я так сказал.

— Ты думаешь, что таким ножиком можно завалить могадорца?

— Можно, если я ударю его точно в сердце. Ну, слезай.

Я сползаю с кофейного столика и скрючиваюсь за диваном. В котелках все еще горит огонь, а в голове у меня проносятся расплывчатые видения Лориен. Из-за входной двери доносится нетерпеливое рычание. Совершенно точно, там кто-то или что-то есть. У меня колотится сердце.

— Пригнись, — говорит Генри.

Я поднимаю голову, чтобы видеть поверх дивана. Сколько крови, думаю я. Конечно, они знали, что проиграли. Но они все равно дрались до конца, умирали, спасая друг друга, умирали, спасая Лориен. Генри крепко держит нож. Он медленно протягивает руку к латунной ручке на двери. Во мне вскипает злость. Я надеюсь, это один из них. Пусть войдет могадорец. Пусть войдет и встретит свою участь.

Я никак не могу оставаться за кушеткой. Я тянусь, беру один из котелков, запускаю в него руку и достаю из него кусок горящего дерева с острым концом. Он холодный на ощупь, но горит, и пламя облизывает мою руку. Я держу эту деревяшку как кинжал. «Пусть идут, — думаю я. — Никакого бегства больше не будет». Генри бросает на меня взгляд, глубоко вздыхает и рывком распахивает дверь.