Чтобы что?

Что страшного случится, если я, например, поздороваюсь?

Эта мысль какое-то время держалась на вершине того побулькивающего котла, который представляла из себя моя голова в тот момент, но вскоре сдалась под напором паники и бесславно затонула.

Я прошла мимо.

Я решила, что гроза миновала.

Но…

— Еленька! — Вдруг окликнули меня, — Тайе Елания, милая моя тайе Елания, это же…

Я обернулась.

Я посмотрела в его лицо, освещенное надеждой.

— Да, — сказала я хрипло, — это я. А кто… вы?

Сглотнула.

Я понимала, что делаю самую большую глупость в моей жизни. Я бы не удивилась, если бы из моих ушей вдруг повалил пар. Я не покраснела только потому, что мой организм не мог решить, что он предпочитает: горячку или обморок.

— Я, — сказала я, с ужасом наблюдая, как вдруг осунулось его лицо, — вас не помню. Кто вы? Из обслуги? У меня нет на вас времени.

Я развернулась.

Я ушла.

Как заставить себя забыть, что сделала жуткую дурость, которая, возможно, сломает жизнь не только тебе, но и человеку, которого ты очень ценишь?

А если сделал несколько таких дуростей?

Когда я вернулась в комнату, меня трясло. Если бы кто-нибудь спросил меня, зачем я поступила с Элием именно так, а не иначе, вряд ли я смогла бы объяснить: причина если и была, то скрылась так глубоко в моей голове, за ворохом повседневных забот и недавно появившихся проблем, что я просто не могла там ее разыскать. И у меня в конце концов сложилось ощущение, что ее и вовсе не было. Просто, не зная, как поступить, я интуитивно выбрала на первый взгляд самый простой путь: относиться к проблеме так, как будто ее вовсе нет.

Но теперь-то я поняла, что это неправильно! Потому что… подло, вот. Но вернуться и признаться в том, что я просто испугалось… было просто выше моих сил! Потому что мне было невыразимо стыдно, вот и все. Да я просто рот открыть не смогла бы!

Меня учили языкам, немножко — счету, танцам учили, светским манерам, недавно вот начали учить химии… да много чему! Но извиняться я совсем не умела. Не то чтобы дочери настолько богатых людей, как мой папенька, часто извиняются.

Но у меня перед глазами стояло лицо Элия. Такое… по-детски обиженное. Непонимающее.

Щетина на подбородке. Едва заметные круги под глазами. Какое-то осунувшееся, заострившееся лицо. И это все… из-за меня?

Когда Щиц рассказывал мне про него, он говорил так беззаботно, что я совсем не подумала, как нелегко человеку, который планировал блестящую будущность в рядах военных, стать слугой в Академии склочных старых дев, которой это место и являлось.

То, что нэй Элий пошел ради меня на такие жертвы, обязывало меня хотя бы относиться к нему по-человечески при встрече. Отношения — это своего рода сделка, и мой поступок — это ничто иное, как злостное уклонение от взятых на себя обязательств.

Я привыкла, что деньги моего отца имеют над людьми огромную власть, и пользовалась причитающимися мне по праву крупицами этой власти так, как хотела. Дома Элий отлично вписывался в мои ожидания от жизни. Не он, так другой, не менее симпатичный и широкоплечий, кто-нибудь еще, кто клюнул бы на шанс однажды получить от папеньки прощение и наследство в придачу. Вот сделка, которую я готова была заключить, вот, чего я ждала.

Элий исполнял все аккуратно. Он приглашал меня на танцы, дарил цветы, он водил меня в кондитерские и пару раз даже в театры, он целовал мне ручки и делал комплименты. Он хорошо смотрелся, когда я по секрету показывала его подружкам. Он сделал мне романтическое предложение в великолепном парке, наполненном пением птичек и журчанием ручейков. Степень близости, приличествующая обстоятельствам. Корректное поведение. Уместные слова. Правильные жесты. Не больше, не меньше.

Как раз.

И вот вдруг — безумный, дурацкий поступок. Ошарашивающий, сбивающий с толку. Выбивающий из колеи, не укладывающийся в рамки.

Неужели… ради меня?

Но никогда еще я не получала подтверждение собственной власти над чьими-то помыслами, власти иной, не денежного толка.

Как будто мне подсунули совсем иной контракт, и я подписала его, не глядя. И я даже не знаю, способна ли я физически выполнить его пункты, потому что совершенно не в курсе, что там написано!

А вот учебник по химии был составлен на диво понятно. То есть, конечно, составитель больше заботился о здоровом и глубоком сне учеников, чем пытался заинтересовать их предметом, но я все равно смогла разобраться. Потому что заснуть этой ночью меня даже ведьмино проклятье не смогло бы заставить…

Домашка, оказывается, такая легкотня!

Просто читаешь, пишешь, учишь, зубришь. Никаких сомнений, никаких двусмысленных ситуаций, камень — это просто камень, пока не подействуешь на него магией, конечно, но это изучает уже алхимия.

Жаль только, быстро кончается. Нет, серьезно, я собралась в следующий раз попросить дополнительной домашки, потому что вряд ли это последняя встреча с нэем Элием!

Я обложилась книгами.

Полистала учебники, порассматривала картинки. Особенно красивые были в «основах целительства» и «травоведенье».

Вообще-то за учебниками мои бедные одногруппницы стояли в очереди, но у нас с Бонни был Щиц, который героически испил эту чашу за нас и просто притащил эту груду в нашу комнату, пока мы были на занятиях. Бонни, помнится, еще удивлялась, как он смог договориться с библиотекаршей: у той в роду были то ли домовые, то ли кикиморы, и характер ее по слухам соответствовал генеалогическим корням.

Но Щиц тут просто… всех знал. И со всеми поддерживал более-менее дружеские отношения. Я имею в виду обслуживающий персонал, конечно. Ректор его терпеть не могла из-за своей дурацкой жар-птицы или вроде того, а преподавательский состав не мог не показать лояльность на такой удобной цели.

Когда я окончательно устала продираться сквозь сложные и незнакомые слова, я встала и выглянула в окно.

На улице уже стемнело. Внизу можно было разглядеть скудно освещенное фонарем крыльцо; светлая дорожка змеилась по ухабам и вела к темному зданию столовой.

Учебных павильончиков и тем более главного здания отсюда было не разглядеть: наши окна выходили на лесопарк, который угрюмой темной массой закрывал мне горизонт, а все это богатство архитектуры поза-поза-позапрошлого столетия нужно было высматривать в окошки на другой стороне общаги.

Я не разглядела ни Бонни, бредущей обратно, ни Щица, никого. Пустынно и тихо.

Сквозняк.

Я закрыла окно, но форточку оставила. Вдруг хотя бы Каркара захочет ко мне вернуться. Никогда бы не подумала, что буду мечтать провести ночь в компании дохлой вороны. И что с людьми делает Академия!

Возмутительно.

Точно! Я же планировала составить список мероприятий, которые обязана посетить несмотря на то, что прочно застряла в Академии!

Я разыскала на заваленном бумажками столе более-менее чистую и вывела: «бал у градоначальника».

Я должна там появиться, а то светские кумушки, наверное, думают, что я беременна!

Я нервно хихикнула.

А ведь и правда.

Это очень логичная мысль.

Дочь богатого отца внезапно исчезает из города. Якобы на какую-то там учебу, но подругам она никогда о таких планах не говорила, и вообще, не то чтобы была сильна в учебе. Зато была легкомысленна, а еще у нее был… возлюбленный. Встречались они тайно. Как там его? А, точно, нэй Элий. Погодите-ка, а не тот ли это нэй Элий, который недавно спешно ушел из своего училища и растворился в неизвестном направлении, как раз в то время, как исчезла толстушка-хохотушка Еленька?

Я даже могла представить себе тот коллективный вздох, который следовал за всеобщей догадкой. Благо слышала уже, была ведь история с Валетией… Да и Йаллу подозревали в чем-то подобном, когда ее спешно отправили на целительные воды. Правда, через пару месяцев она умерла от быстротечной чахотки, и у гроба кумушки, посовещавшись, решили, что все-таки ошиблись.