— Верю, — согласилась я, отдергивая палец.

Он, наверное, очень страшный на лицо тетенькин ровесник.

— Нэй Салатонне вместе со своим цирком некоторое время был вынужден держаться подальше от этой части страны, — холодно пояснила тетенька.

Я вспомнила злополучную мартышку с пришитым рыбьим хвостом — неужели тот самый Салатонне? Как тесен мир. Он ведь почти обвел папеньку вокруг пальца, и даже разок был приглашен к нам на ужин… я, правда, тогда приболела, так что своими глазами его не видела. Только мартышку. И нитки.

Трупик и без того был противный, самый, пожалуй, гадкий из всех экспонатов той кунсткамеры, но нитки… нитки меня возмутили. Если лжешь, так хоть старайся, а тут на виду прямо! Поход в палаточный «Мир Чудес Салатонне» кончился для папеньки моей трехдневной истерикой, и он мудро решил, что не так уж и хочет собирать такого рода диковины, раз уж его дочь не готова их рядом с собой терпеть.

Мы не вели с циркачом никаких дел, но те, кто решил вести, оказались однажды очень недовольны. К сожалению, доблестные стражи порядка обнаружили на месте палаточного городка только пустое поле: похоже, циркач отлично чуял тот момент, когда пора было драпать со всех ног.

— И как ваша русалка? — поинтересовалась я из вежливости.

— Все так же собирает кассу, но уже для другого парня, — подмигнул циркач, — я решил оставить свое ремесло и личность, только Аката все никак не перестанет звать меня старым именем…

— Жулика надлежит звать именем жулика, — назидательно заметила тетенька.

— Признайся, ты просто никак не запомнишь новое, все же старость не радость, — Салатонне развел руками, — как бы то ни было, я все пытался добиться у твоей тети разрешения с тобой увидеться.

— И?

— Ну, похоже, моего ученичка ты не обижаешь, — он пожал плечами.

— Обижаю, — буркнула я, — но случайно. И он меня обижает.

— Подружились, значит, — улыбнулся Салатонне, — передай ему, что если он захочет все бросить, я всегда готов преподать пару уроков бегового мастерства.

— А сами не хотите?

— Его не так просто найти, а на территории Академии мне…

— …ему тут не стоит находиться, — перебила тетенька, — что не мешает ему мотать мне нервы. Но, раз пошли слухи, это пора прекращать. Будьте добры, увольте меня с должности посредника.

Она вышла из беседки.

— Я догоню ее и переубежу, не волнуйся! — заверил меня Салатонне и бросился за ней.

Бегал он и правда замечательно.

Я не очень поняла, почему это я тут должна волноваться, но уже привыкла к эксцентричности некоторых личностей, поэтому даже не стала уточнять.

Регулярные встречи тетеньки и Салатонне, о которых упоминала Марка, не слишком-то укладывались в рассказанную мне историю. Вряд ли дело только в Щице, но и всякие любовные глупости я отмела тут же. Видимо, есть у них и свои проблемы, но вряд ли со мной ими поделятся; впрочем, мне не было ровным счетом никакого дела до проблем Салатонне, я была уверена, что этот почти незнакомый человек отлично проживет и без моей помощи.

А вот то, что у меня не было возможности расспросить тетеньку про бабушку… не то чтобы я это планировала, но все-таки…

Я села, обняв коленки.

Наверное, зря я вообще чего-то ждала от встречи с тетенькой. Но так хотелось немного… тепла? Хотя…

…Она все еще таскает с собой этот дурацкий пузырек для моих коленок.

Я не засыпала.

Выглядело так, как будто я прикорнула, разморенная жарким, почти уже летним солнышком, но на деле я всего-то успела бросить прощальный взгляд на мое обмякшее тело, прежде чем меня подхватило и потащило незнамо куда.

Лесами, полями, опять лесами… Я даже не успела испугаться, просто устроилась поудобнее — хотя эта часть меня явно не умела испытывать физического неудобства, но от некоторых телесных привычек так просто не избавиться, — и полетела туда, куда меня понесло.

Я понятия не имела, что это, зачем это, и стоит ли мне прощаться с жизнью, но не видела особого смысла пугаться прежде, чем окончательно погибну или хотя бы встречу кого-нибудь страшного или хотя бы опасного.

— Оп-па, — сказала Бонни, сидевшая посреди тщательно, но не слишком аккуратно нарисованной пентаграммы.

Я не удивилась, как будто знала, что так и будет. Нас учили, что магия несет отпечаток души своего владельца, и, видимо, я почуяла знакомую душу — хоть и поняла это, только ее увидев.

Меня тащило слишком стремительно, поэтому я не успела толком разглядеть домишко, в котором Бонни вдруг вздумалось испортить мелом пол, снаружи; изнутри же он представлял на диво жалкое зрелище.

Одна-единственная комната, печь, жалкое подобие кровати, на которой лежал полуразложившийся труп, покосившийся стол, гнилой пол, а по деревянным стенам вольготно разрослась какая-то черная плесень. Из маленького незастекленного окошка падал свет — ровно столько, чтобы с некоторой, весьма слабой, помощью черных коптящих свечей, понатыканных вокруг Бонни в на первый взгляд совершенно случайных местах кривоватого рисунка, осветить обстановку.

Труп, кстати, был мужской. Я узнала его по зубам, криво торчащим в провале открытого рта, и по когтям, красовавшимся за скрюченных смертной судорогой пальцах. Деда Жешека труп. Почти мумия: даже не пах вроде.

Хотя я не была уверена, что мое призрачное… душевное… что мое обоняние в бестелесном состоянии работает так же, как обычное, так что, возможно, мироздание просто избавила меня от необходимости познать запахи настоящего холостяцкого логова.

— Привет, Бонни, — сказала я, — ты не соблаговолишь мне объяснить, что происходит?

Я скрестила призрачные руки на груди и поджала губы, как поджимала моя тетенька, обнаружив, что я опять заляпала платье. Хотелось быть хотя бы грозной и строгой, раз уж я не могу дать подруге хорошего леща за беспокойство.

Круг, в который Бонни вписала пентаграмму, ощущался стеной. Я в нее врезалась, прежде чем окончательно остановиться.

Я, кстати, почему-то думала, что в центре круга должна была оказаться я, а не Бонни. Что же, Бонни, видимо, решила иначе.

То ли в том было виновато освещение, то ли то, что я сейчас смотрела на мир не совсем глазами, а чем там духи смотрят на мир, но никогда еще Бонни не выглядела так внушительно. Не девчонка-сплетница, а настоящая ведьма; лицо как-то заострилось, спина выпрямилась, тени прибавляли ей лет десять, а мешки под глазами, которые она получила, пока готовилась к контрольной на прошлой неделе, и от которых никак не могла избавиться, казались шенскими тенями, золотой за унцию. Даже собранные распущенными волосами во время путешествий по лесу жучки и веточки смотрелись на ней диковинными украшениями.

Или она для ритуала их распустила? В таком случае, не многовато ли у нее в голове мусора?

Ответом на мой вопрос с потолка на голову Бонни шлепнулся огроменный паук и замер еще одной заколкой.

— Я думала, что нашла локон твоей бабушки, — вздохнула та, — хотела ее призвать. А ты точно не она?

Паршивка, она будто вовсе и не удивилась, когда увидела мой бесплотный дух… а, нет, руки дрожат. И нос… и глаза стыдливо опущены в пол. Бонни испугалась, но очень не хотела этого показывать. Надеюсь, за меня, а не меня.

Я решила подыграть: скандал я ей и дома устрою, а здесь и сейчас мне нужна более-менее адекватная ведьма.

Я оглядела себя со всех сторон.

— Может, эта штука просто призвала ближайшего живого родственника? — предположила я наконец, — чтобы тот сообщил тебе, что стоило бы сначала посоветоваться со мной?

— Кто же знал, что у тебя душа в теле не держится! — нахмурила светлые брови Бонни, — В учебнике такое не писали.

— В учебнике?

— Вот, сама глянь, — Бонни подтолкнула ко мне какую-то книгу в стильной черной обложке. По полу, через меловые линии.

Конечно же она не догадалась ее сначала раскрыть.

Я взмахнула призрачными руками.

— И как я, по-твоему, должна…