«Раньше, чем провозгласить отчужденность от христианства нашего культурного мира, надо вдумчиво и добросовестно изучить то христианство, которое когда-то победило и растворило в себе высшую культуру древнего мира. […]
С этой целью образовался ныне в Петрограде Союз Соборной Премудрости. […] Союз надеется объединить культурные силы, ныне разрозненные в поисках Истины, Красоты и Радости духовной. В дружной совместной работе может быть найден или вновь обретен тот путь, который приведет к Единому Синтезу всех чаяний человеческого духа.
Союз Соборной Премудрости стоит вне всякой политики и вне строго определенных конфессиональных рамок. […]
Ближайшей задачей Союза является установление единомыслия среди своих членов путем совместного изучения литературных источников христианства и сопоставления их с памятниками других религиозных учений и философских систем, путем исследования древней символики в связи с позднейшими ее выражениями в христианстве, в каббалистике и других мистических учениях и сектах, в искусстве и других формах духовного творчества, путем взаимного общения и собеседований для выяснения всех возникающих вопросов и сомнений, путем совместного чтения новых книг по интересующим Союз вопросам, параллельно с таковыми же памятниками древней мысли и мудрости. В дальнейшем предполагается расширить деятельность Союза вне круга его сочленов, в области дружной просветительской работы путем организации лекций и курсов по особо намеченной программе, а также устройство, в будущем, соответствующих просветительских учреждений и широко поставленного издательского дела.
Христос благословил „алчущих и жаждущих правды, яко тии насытятся“[10]. Да будет это благословение начертано на знамени Союза Соборной Премудрости вместе с вечным призывом к Свету Истинному, просвещающему всех сущих во тьме!»
Даже при том, что в начале двадцатых годов некоторые кружки интеллектуалов (такие, как Вольная философская ассоциация [Вольфила], 1919–1924) еще могли существовать, такая программа представляла собой утопию. Она показывает, что смысл хода истории часто ускользает от современников, особенно когда информация ограничена.
К сожалению, в этой программе нет списка членов Союза, можно только догадываться, что они принадлежали к интеллигенции и так или иначе должны были быть теми же, что и члены вышеупомянутых экуменических групп[11].
Публичное представление программы Союза Соборной Премудрости Юлией Данзас («Вступительная речь») вносит в эту программу много уточнений, и мы приведем ниже большие отрывки из этой речи; там есть темы, уже изложенные в «Запросах мысли». Юлия сначала очерчивает различные пути своей эпохи в поисках Бога, затем разные аспекты христианства, отдавая предпочтение мистике. Это взволнованная апология христианства, удивительная для времени коммунистической диктатуры. Юлия защищает всеобъемлющую, общечеловеческую концепцию христианства как синтез всех духовных устремлений, одновременно божественное наставление и историческое явление: «Христианство было прежде всего одухотворением жизни во всех ее проявлениях». Усвоив все духовные запросы, христианство обращается как к простым людям, так и к ученым, оно породило разные виды христиан, занятых общественной благотворительностью или образованием, воинов и рыцарей, мистиков и аскетов, матерей и отцов. Вера и разум не противоположны друг другу. Что же до Христа, то он проявляется в Церкви и ее традиции, во всемирной Церкви, объединяющей готический собор и византийский храм: «Мы знаем, что Христос не всегда проявлялся полностью в Церкви, но мы не знаем, где нам искать Его вне Церкви».
Из программной записки учредителей Союза Соборной Мудрости видно, какими целями задается Союз. Он стремится пойти навстречу назревшим потребностям русского интеллигентного общества в области духовных исканий – в области тех запросов духа и разума, неудовлетворение которых равносильно отрицанию смысла жизни:
«Нам всем известна мучительная тоска Богоискательства. За последнее время в русском интеллигентном Богоискательстве намечаются несколько путей, по коим бродит наша мысль в поисках света и вечной правды. […]
Первый путь – в полном отрицании христианства, не только Церкви в ее историческом развитии, но и христианство вообще, как обманчивого миража. […] Этот путь безотраден. […] В огромном большинстве мы стосковались именно по мистическому смыслу жизни. Да и помимо того, этот путь требует отрешения от всего нашего прошлого, от тысячелетних традиций, вошедших в нашу плоть и кровь, от вековых ценностей всей нашей расы. […]
[Для второго пути] христианство признается только как чистое учение Христа, но вне всякой живой связи с его историческим выражением в Церкви: деизм [признает] Христа „великим посвященным“[12], Христа Богочеловеком, говорившим как бы вне времени и пространства, и все учение которого безнадежно искажено уже ближайшими Его учениками. Отвергается вся христианская литература, все памятники христианской мысли и мистики, признается одно только Евангелие. […] …Это путь опасный – он неизбежно ведет к мелкому сектанству.
Третий путь – путь признания христианства во всей его полноте, не только как Божественного учения, но и как мирового явления во всей последовательности исторической эволюции, с признанием всех светлых и теневых сторон этой эволюции, с признанием того, что, несмотря на неизбежные искажения Христова учения в передаче Его последователей, все же только в этой передаче сохранилось для нас учение Христа и неотделимо оно для нас от грандиозной цепи явлений, составляющих Церковную традицию. Это вот мы избираем. Мы знаем, что Христос не всегда проявлялся полностью в Церкви, но мы не знаем, где нам искать Его вне Церкви. Мы знаем, что в Церкви мог иногда затемняться свет христианства, но мы знаем, что дух христианства был и будет всегда в Церкви, в той Церкви, которая вместила все грезы и мечтания человеческого общества и все оттенки человеческой мысли.
Мы накануне нового бурного расцвета мистики. […]
Призыв к забвению всех мирских интересов ради духовной радости принес в мир больше утешения и света, чем все попытки облегчить участь сынов человеческих путем братского служения их нуждам[13].
[…]
Христианство выдвигало организаторов жизни: творцы христианских учреждений милосердия, призрения и просвещения вроде Святого Самсона Странноприимца[14] и Зотика Сиротопитателя[15], великих пастырей Церкви, великих администраторов… до великих созидателей новых форм христианского братского общения в образцовых монастырских общежитиях, как Св. Пахомий, Венедикт, Феодор Студит, Михаил Малеин… […]
Или отказ от всяких злободневных нужд ради пребывания на вершинах мистического созерцания. […]
Христианство выдвигало искателей небесной отчизны, пренебрегавших отчизной земной, как тот епископ города Амиды (ныне Диарбекир) в Малой Азии, который (в V веке) ушел с частью своей паствы в Персию для обслуживания духовных нужд десятков тысяч христиан, уведенных персами в рабство.
Наряду с этим христианство выдвинуло светлый образ христианина-воина, умиравшего с одинаковой радостью за христианские идеалы и за родину земную как за отражение Царства Божьего на земле. Идеалы патриотизма были освящены в христианстве светлым ликом воинов-христиан, от свв. Георгия Победоносца, Феодора Стратилата[16], Дмитрия Солунского[17] […] до носителей светлого средневекового идеала рыцаря-христианина, борца за правду Божью на земле, – до светозарной мечты о рыцарях Св. Грааля, полубесплотных служителей высшего мистического идеала.
Христианство выдвинуло великих подвижников-аскетов, ибо аскетизм как неизбежный закон духовного совершенствования неразрывно связан со всякою мистическою религией. […]
Но наряду с прославлением великих победителей плоти христианство освятило семейный очаг, оно благословило детей, оно обожествило материнство.
Христианство обращало свой призыв и благовестие ко всему человечеству, оно открыло источники светлой духовной радости и нищим духом, и „малым сим“. Но вместе с этим оно открывало доступ к вершинам духовного озарения великим мыслителям, великим искателям истины. […] Ап. Павел, Иустин Философ, Татиан, Климент Александрийский, Ориген, Ипполит Римский, Сикст II, Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский, Иоанн Златоуст, Амвросий Медиоланский, Августин, Ансельм Кентерберийский, Викентий Леринский, патриарх Сергий или Фотий, Сильвестр II, Фома Аквинский. Альберт Великий и бесконечное множество других до наших дней, доказывающих и творениями своими и личным примером, что христианство – религия не только смиренных или обездоленных, но и ученых, обладателей высшими дарами духовной мощи. […]
В христианстве проявилось духовное творчество великих созерцателей, созидавших Град Божий, систему высших богословских умозрений. Но в то же время христианство не обособлялось от мира, не отвергало никаких достижений человеческих поисков истины; оно провозглашало устами Св. Викентия Леринского, что суть христианского учения содержится в том, что „всегда, везде и всеми исповедывалось“[18]. Еще первый христианский философ Св. Юстин заявлял, что „все сказанное когда-либо хорошо принадлежит нам, христианам“. Оттого в христианство влилась царской струей вся древняя мистика, проявлявшаяся в сокровенных мистериях античного мира. Оттого и в последующем своем историческом развитии христианство охотно воспринимало проявления духовного творчества и мистического идеализма, вплоть до воспринятия буддийских сказаний о жизни Гаутамы, Будды, в окраске прелестного христианского предания о Варлааме и Иосафе, царевиче индийском[19].
Христианство разносило по миру восторженный призыв к неземным радостям, к неземной отчизне тоскующего духа. Но оно же растворяло в себе всю разлитую в мире красоту, всю поэзию духовного творчества. Христианство нашло на человеческом языке неслыханные дотоле выражения для духовного восторга; христианское песнопение слагалось такими гениальными поэтами, как Григорий Богослов и Амвросий Медиоланский, Андрей Критский и Роман Сладкопевец, Косма Маюмский и Иоанн Дамаскин.
И наряду с этими высшими проявлениями поэтического христианство обогащалось мечтательной поэзией легенд, обвивавшихся благоухающим венком вокруг всех светлых христианских идеалов. […] Христианство было прежде всего одухотворением жизни во всех ее проявлениях, и его победный разлив был торжеством красоты как одной из форм человеческого идеализма[20]. […]
Христианство все вместило, все в себя растворило. Оттого в нем могли проявляться иногда одновременно самые неожиданные противоположности…
В Италии XIII в., среди глубокого падения Церкви, порабощенной земным интересам недостойных ее служителей, вдруг сияет лучезарный облик Франциска Ассизского.
Здесь именно проявляется всеобъемлющее значение христианства, тайна вечного его служения свету даже среди кажущейся тьмы. В христианстве слились все чаяния человеческого духа и все светлые грезы, когда-либо освещающие земной путь человека, в той или иной форме они всегда находили в нем свое выражение. Христианство подобно огромному зданию, в состав которого входит и готический собор, тянущийся вверх в страстном порыве, и величественный византийский храм, увенчанный куполом как символом вечности. И это грандиозное здание является со всеми своими многообразными формами единым храмом, в котором горит Единый Очаг Света и вечно сияет Единое Солнце Правды.
В этом смысле нами понимается Соборное христианство – как безбрежное море, в котором растворились все духовные ценности человеческой жизни и мирового бытия. И над волнами этого моря, как Дух Божий над водною стихиею, проносится призыв к исканию „единой жемчужины“, единого смысла ценности и радости жизни.
О путях этого искания, как представляются они нашему нарождающемуся Союзу, можно лишь сказать, что здесь, среди нас, нет, по евангельскому завету, ни учителей, ни наставников. Мы все – просто рядовые интеллигенты, объединенные одной лишь тоской по Вечной Истине и призывающие других к этому единению. […] Мы твердо верим лишь в то, что нет разногласия между данными познания и духовными достижениями, что Истина может быть только Единой и что к этому Единству можно подойти в полной гармонии веры и разума. Среди потрясений внешнего мира вновь начинает коваться великая цепь искателей Вечной Премудрости; объединимся же для этой работы с твердой верой, что в ней мы найдем смысл нашего существования и в ней почерпаем силу, все превозмогающую, устраняющую все препятствия на нравственном пути Божественной Истины».
