«О, только не это! Да минует меня чаша сия!»[14].

Там, наверху, хоры звезд безмолвны. Но из глубины бездны, куда погружается взгляд Провидца, поднимается зловещая усмешка:

«Эту чашу ты выпьешь до дна! А другую чашу, которую ты хочешь завещать миру, полную твоей крови и твоей любви, ты отдаешь на поругание таким оскорблениям, каких мир еще не знал. Когда они устанут разрывать друг друга на части во имя Тебя, они отвергнут Тебя как разочаровывающую химеру. На твой призыв эхом отзовется смех ненавидящего презрения. Слышишь ли ты этот смех, который будет отдаваться эхом даже под сводами твоих храмов? Они будут смеяться над тем, что верили в Тебя. Они будут думать, что без Тебя им будет лучше. Тебя будут презирать во имя человечности.

Затем они будут отрицать само Твое существование. Все силы человеческого разума объединятся, чтобы сделать Тебя сомнительным призраком, пережитком абсурдной легенды. Чтобы освободить мир от навязчивой идеи Твоего образа, будет применяться насилие. Когда они поймут, что этот образ невозможно стереть из памяти человечества, они презрительно признают, что ты, возможно, был жалким человеком. Галлюцинацией, непонятным существом, которое, возможно, хотело страдать – и принесло миру еще больше страданий, – а также позор…»

«Ибо будет сказано, что худшие унижения были совершены от твоего имени. И ты хорошо знаешь, ты, пришедший возвысить падшего человека, что его разложение запятнает идеал, который ты хочешь дать ему, и что он будет знать только, как предать этот идеал…»

«Не является ли Твоя жизнь, о Христос, вечным образом предательства и покинутости? Преданный своими служителями, брошенный теми, кого любишь, отвергнутый теми, кто доверял Тебе, проданный за горсть серебра – такова Твоя жизнь, и такова же Твоя судьба на протяжении веков. Всегда предательство и вероломство – или покинутость и забвение… Провалы совести, проданной или нарушенной… Торговля священным идеалом… И вечно возобновляющиеся невежественные безобразия – и ненависть, пускающая слюни на Твое лицо, чтобы погасить Его свет… И эта ненависть преследует тех, кто остался бы верен Тебе…

Ты, несущий бремя человеческой боли, знаешь ли Ты, какие страдания перенесет человечество из‑за Тебя?

Да, настанет день, когда тебя обвинят в том, что Ты увеличил бремя страданий, сокрушающих человечество. Вот что будут говорить тем, кто все еще протягивает к Тебе руки, и именно во имя человеческого счастья они объединят усилия, чтобы прогнать Твой образ из всех сердец…

Ты принес человечеству небесный свет? Но настанет день, когда человек откажется от этого дара, потому что захочет гордиться тем, что он всего лишь животное. Он будет горд и счастлив принадлежать только земле и поднимет голову к звездам только для того, чтобы похвастаться тем, что погасил их!»

Ужасный вопль превратился в невнятное бормотание, утонувшее в огромном стоне, который поднимается от земли к небу. Но мрачное видение все еще разворачивается. Видение всеобщего страдания – от смиренного и немого страдания растоптанных цветов и убитых или замученных зверей до вершин боли, поглощающей человеческое сознание…

О, те, кому холодно, те, чья кровь мучительно леденеет задолго до смертного окоченения! И другие – те, чьи души заморожены до такой степени, что не чувствуют отсутствия тепла! О, те, кто знает только зависть и ненависть и чей последний крик – это проклятие! О, снова эти слепые, ненавидящие свет, которого они не знают! И те, кто проклинает жизнь и считает себя свободным от нее, уходя в никуда в поисках забвения тайн, которых они не смогли разгадать!

И это снова те, кто осознал великую тайну страдания и кто настроил свою гордость против него! А рядом с ними души, погрязшие в вечном предательстве! И человеческие существа, копошащиеся в трясине, стремящиеся погасить в себе божественную искру и воображающие себя полубогами! Капли крови, падающие с бледного лба, кажется, отражают жестокое видение… Звезды там, наверху, скрылись за черными тучами. Оливковые деревья дрожат и, кажется, цепляются за далекое красное зарево, которое ползет между их стволами, как отражение крови… Зарево приближается медленно – зарево факелов, которые несут вооруженные люди… Бледное лицо освещается. Как будто исчезнувшие с неба звезды проскользнули под отяжелевший лоб, в Глаза, которые все видели, все приняли…

Да, помимо вселенского закона страдания, существует самая страшная боль – понять его и искать причину. И человечество, достигшее зрелого возраста, будет раздавлено этой загадкой. Как оно могло нести это бремя, если Богочеловек не смог этого сделать? Оскорбление и богохульство необходимы для того, чтобы божественный идеал засиял, как тьма заставляет свет сиять. Но эти оскорбления, и предательство, и вся мерзость, до которой может опуститься человеческая душа, – это тоже один из аспектов вечных страданий. Это душа, истерзанная и изуродованная злом, как тело – конвульсиями боли. И это тоже необходимо для таинственной работы, которая вминает душу в земной суглинок – до того дня, когда искра превратится в лучезарный очаг, – до того дня, когда сама земля вернется в великое горнило для созидания нового мира…

И Тот, Кто созерцал Вечность, осторожно поднялся; Он смотрит на красное зарево приближающихся факелов, а затем идет к группе мужчин, растянувшихся на земле в тяжком сне. Над ними склоняется Его светящийся лик: «Проснитесь, ибо вот, идут взять Меня, и с ними предавший Меня»[15].

Впервые после многолетнего опыта архивных поисков, отнимающих обычно много времени и приносящих только разочарование, коллекция машинописей изданных работ и неизданных автобиографических текстов буквально сама упала мне в руки. Осенью 2022 года мне позвонила русская римлянка Анна Лиховидова, знающая о моих архивных публикациях, и сообщила, что можно немедленно получить чемодан с архивом Юлии Данзас (!), так как его потомственный хранитель срочно отбывает из Италии и освобождает свою квартиру. Разумеется, от такого предложения нельзя было отказаться, и я через несколько дней стал обладателем этого чемодана с одним сломанным замком.

По правилам оценки подлинности антикварной находки, здесь следует привести провенанс, то есть историю смены владельцев (хранителей) полученного архива. Если отсчитывать от меня в обратном историческом порядке, то устанавливается такая цепочка: Анна Лиховидова (в течение недели, узнавшая о месте хранения чемодана с рукописями от русской берлинки Елены Леонидовой) – Алессио Сколари – его мать Камилла Лагомарсино (многие годы; ум. в 2022‑м) – ее мать Лила Лагомарсино (ум. в 1966‑м, подруга-покровительница Ю. Д.[16] – Юлия Данзас (ум. в 1942‑м).

У Юлии Николаевны не было прямых наследников, поскольку она дважды в жизни принимала монашество. Первый раз – в 1922 году в образованной ею русской католической общине византийского обряда Сошествия Святого Духа в Петербурге под именем Иустина. Однако к 1923 году община была распущена, и все ее члены, включая Юлию, были арестованы[17]. Ватикан не успел признать общину и дать ей устав. Затем последовали годы тюремного заключения в одиночной камере иркутской тюрьмы, Соловецкий лагерь особого назначения и Беломорканал. В 1934 году Ю. Данзас была выкуплена ее братом за 20 000 франков в Германию (Мемо). Оказавшись во Франции, Юлия присоединилась к общине доминиканских терциарок в монастыре Notre-Dame-de-Prouilhe под именем Екатерина, затем она переехала в Лилль, где работала в доминиканском центре по изучению России «Истина». Ее брат – Яков Николаевич Данзас (1876–1943), историк искусств, живший в Берлине, – в силу идущей мировой войны не мог вступить в наследование, да и вряд ли желал этого.