— Быстрее, — распорядился он и указал на дверь, ведущую в храм. «Мне пока еще нужно приглядывать за девушкой да и о прочих подозреваемых не забывать».

Дверь была закрыта на засов, но засов этот держался «на соплях».

Два сильных удара и с засовом было покончено.

Они вбежали в темное каменное здание, где обнаружили кучку стоявших кругом мужчин в желтых балахонах. Те, выпучив от страха глаза, уставились на вбежавших.

У каждого было по свече в одной руке, а в другой — по зловещего вида кривому ножу. На каменном столе сидел обнаженный мальчик лет десяти, поеживаясь от леденящего ветра. Похоже, Питер и Анлодда прервали ритуал жертвоприношения.

— О! Простите нас, мы сейчас уйдем, — торопливо проговорила Анлодда. Она развернулась вполоборота и остолбенела. Не оборачиваясь, Питер понял, что она увидела позади. А он не спускал глаз с круга вооруженных жрецов.

— Хвала нашим молитвам! — проговорил нараспев лысый жрец, и глаза его сверкнули наркотическим огнем.

Лестница вилась, уводила все выше и выше, и каждый шаг казался страшным сном. Корс Кант дышал тяжело, с присвистом, словно дряхлый старик. Он больше не видел шибболов, но чувствовал, что они где-то рядом. Их теплые пушистые лапки держали его за руки, помогали взбираться по бесконечно тянущейся лестнице. Он шел, прихрамывая, и его рассудок по-прежнему туманило безумное зелье Анлодды.

Стены были скользким» от водорослей и липкого мха. Чем выше забирался бард, тем холоднее становилось. Юноша жутко продрог в одной рубахе.

Он обхватил себя руками, и уже давно расплакался бы, не считай он такое поведение достойным только женщин и кельтов.

«Я — Корс Кант Эвин, римлянин до мозга костей. Я не какой-нибудь дикарь, что не стыдится наготы своей!» Шибболы пищали, тревогу навевали. «Анлодда» — так звонят колокола, она к себе его звала. Но почему земля дрожит? Законы где твои, Эвклид?

И все ж текут ручьями слезы. Как им не течь? Кругом угрозы!

Вперед? Вперед! Туда, где свет! Иди за шибболами вслед! Принцесса ты или богиня — мне это все равно отныне! Твоих волос багряных грива, и кожа белая на диво… — нет, я не должен опоздать, богини не умеют ждать!

Корс Кант слышал, как похрустывает свиток, что он вытащил из каменной гробницы. Теперь было довольно светло, и он мог бы прочитать, что же там написано.

— Et in Arcadia ego… — произнес Корс Кант в такт шагам. Откуда озноб? От холода? Или это священный трепет? «И я в Аркадии» — что это? Белиберда или сокровенное послание? Анлодда все бы поняла, а уж Меровий — тем более.

Юноша шагнул на очередную ступень и растянулся ничком. Лестница закончилась и привела его в круглую комнату. Темное спокойное озерцо лежало на полу. Оно исчезало под низкой аркой в стене.

Корс Кант жадно припал к воде. Та оказалась жутко холодной, как он и предполагал. Юноша выдернул руку из воды. Нет, то была не вода. Вязкая жидкость липла к коже, словно растопленный жир.

А по другую сторону его ждала она. Он знал это, ему некуда было спрятаться от этой уверенности.

Он произнес имя Анлодды и расшнуровал рубаху. Поежился, когда почувствовал порыв ледяного ветра. «Лишь этот путь назад ведет, но я готов ползти, как крот, чтоб не ступать сюда ногой, в ужасный омут ледяной!» Корс Кант скатал рубаху, поднял ее над головой — так, держа в одной руке рубаху, а в другой свиток, он и вошел в пруд. Ноги его тут же свело от холода, он ойкнул. Постояв, не шевелясь, несколько мгновений, он все же набрался решимости и вошел в ледяную жидкость по щиколотку, потом по колено, глубже, еще глубже… Он шел, думая об одном: скоро он вновь увидит Ее!

«Если она еще жива». Ледяная жидкость обжигала кожу, прогоняла любые мысли. Юноша поспешил вперед, ступая по каменному дну.

Он миновал арку, отметив, что замковый камень не совсем квадратный, но между тем прекрасно подогнан. «Чудо зодчества, — подумал юноша. — Наверняка римляне строили». И в этот самый миг дно оборвалось.

Он погрузился в скользкую жидкость, хотел крикнуть, но тут же наглотался. Заработал руками, вынырнул на поверхность.

Это оказалось гораздо хуже, чем плыть по харлекскому заливу! Тягучая, вязкая жидкость не создавала сопротивления, и юноша, работая руками, только погружался все сильнее.

Лицо его облепило тканью. Он выпустил из пальцев рубаху, и она опутала его руки, но свиток он сжимал крепко, не выпускал. Бард отчаянно работал руками, и наконец ноги его коснулись дна, однако при этом он с головой погрузился. Корс Кант сжал губы. Грудь распирало. «Я не глупый зверь! Я выдержу, выдержу!» Теплое ловкое тельце метнулось к нему и напугало юношу. Еще одно, такое же — шибболы! Неужели они могут тут плавать?

— Конечно, можем, нам неведом страх!

— Мы любим воду! Мы же шибболы!

— Смотри! Учись! — и оба шиббола помчались, понеслись.

— Спасите! Я тону, я погибаю!

— О, шибболы в беде друзей не покидают!

— Держись за спины наши крепче, рубаху брось, мы вызволим тебя! Верь нам! Верь! — кричали шибболы.

— Но я не вижу ничего? Неужто смерть невидима моя?

— Ты помирать собрался? Лучше сделай вдох, и слушай, что советуют друзья!

Корс Кант с трудом разлепил веки и обнаружил, что видит под водой не хуже, чем на поверхности. Ловкие шибболы из неуклюжих зверушек превратились в грациознейших созданий, они пребывали в своей стихии. Он вдруг вспомнил, где видел существа, подобные им. Как-то раз они рыбачили с Гвином (который теперь был приставлен к Кею и потому неуязвим), и наткнулись на стайку орок, которые играли и плескались в волнах.

Тогда напуганный до смерти Гвин Галахад-младший, сын Ланселота и неизвестной женщины, стал умолять Корса Канта вернуться домой. Бард отказался. Он-то знал друидскую магию плавания, а Гвин чуть в штаны не наложил от страха. Орки окружили их, они таращились на них, брызгались и смеялись.

А сейчас Корс Кант, как зачарованный, не отводил глаз от шибболов. Отважился протянуть руку и провел ею по боку одного из огромных черно-белых созданий. Бок на ощупь оказался гладким и скользким, словно надутый для забавы бычий пузырь! Они пели и вскрикивали. Корс Кант смутно догадывался о смысле их песенки:

«Мы зовем тебя, зовем! С нами вместе поплывем!» — Дайте мне ухватиться за ваши спины! — умоляюще проговорил Корс Кант. Похожие на водяных слонов шибболы послушно подплыли к нему с двух сторон, подставили спинные плавники. «И с чего я взял, что они пушистые? — гадал Корс Кант. — Они гладкие, словно выдубленная кожа». Юноша крепко обхватил одного шиббола, положил руку на спину второго — в этой руке он по-прежнему сжимал цилиндр со свитком.

Странная мысль поразила Корса Канта. «Я произнес фразу! Почему же я не дышал? Почему не захлебнулся? О боги, я.., мертв?» «Нем, мертв и слеп! Что я за бард? Не чувствую, не вижу! Я не выдержал испытания, я не достоин того, чтобы держать в руках арфу! И хорошо, что я бросил ее, ибо нечего мне долее притворяться бардом!» Шибболы плыли и напевали свою песенку. Корс Кант крепко держался за их спины, и его слезы смывала тягучая жидкость. Как ни странно, свиток остался свернутым.

Ночью и днем Песню поем,

Пляшем на волнах день и ночь!

Шибболы колотили по жидкости сильными хвостами, мчались вперед, унося барда с собой. «Я найду Анлодду, найду Ланселота.., а что потом? Теперь, когда я знаю, что я — не бард, кто же я такой?»

Злобных акул,

Мерзких акул

Гоним без жалости прочь!

Еще немного — и юноша почувствовал бы себя оркой, могущественным господином царства Ллира, священного правителя Эйрского моря, Гэльского залива и даже Средиземного моря — этого римского озера.

— Не льсти нам, — предупредил правый шиббол.

— Вот-вот, — подхватил второй. — Никакие мы не орки и не орлы. Мы — шибболы! Мы — словно deux ex machina.