«Самое мерзкое, что Ланселот прав». И все отговорки Питера звучали подло и неубедительно.

— Да, да, — вздохнул он. — Я знаю, что она права.

— Что ты сказал? — изумленно спросила Анлодда. «Мои братья гибнут! Я не могу позволить, чтобы они умерли, как сакские псы!» Ланселот вышел на тропу войны и ждал ответа от Питера.

— Да понимаю я, что не могу! Это же двое второстепенных подозреваемых. Разве только что не виноваты они ни в чем, потому что Селли сидит внутри Медраута. А как только я его прикончу, Кей и Бедивир разделаются со мной. Значит, что получается? А получается то, что я рвусь выручать из беды моих потенциальных убийц.

— Что? — повторила вопрос Анлодда. — Принц Ланселот, не хочу тебя обидеть, но признайся, с кем ты разговариваешь? Просто страшно становится, честное слово.

Питер замер, успев перебросить ногу через перила, борясь с безумным желанием немедленно спрыгнуть наземь и помчаться на выручку товарищам, вопя, словно баньши.

Он заставил себя остановиться и обвел взглядом диораму. Пятеро ютов сгрудились у самого окна, трое разместились слева, один справа. У шестерых — луки, у всех до единого — топоры или мечи. Четверо встали за конюшней, дабы перехватить Кея и Бедивира, если те вздумают удирать в ту сторону.

Позади них двое мальчишек держали под уздцы шестерку лошадей.

— Там тринадцать воинов и двое водителей, — сообщил Питер машинально.

— Водителей? — переспросила Анлодда.

— Конюхов, — поправил себя Питер и указал на мальчишек. — Наиболее уязвимы они с тыла. Ударить бы надо оттуда, но ума не приложу, как.

— Прости, но я в толк не возьму, чего ты привязался к этим конюхам, — пожала плечами Анлодда. — По-моему, лучше всего подобраться к тем троим, что слева от конюшни. Так мы расширим охват нападения.

Корс Кант понурился. «Бедняга, — подумал Питер. — Вот уж унижение — страшнее не придумаешь! Твоя возлюбленная лучше тебя сражается и соображает в военной стратегии. Пожалуй, лучше, чем следовало бы».

— Анлодда, — сказал Питер вслух. — Ты рассуждаешь как воин, но не как солдат. Анлодда ждала разъяснений.

— Госпожа принцесса, — продолжал Питер, мы сражаемся не только ради того, чтобы сражаться. Мы сражаемся ради того, чтобы побеждать. Остальное значения не имеет. Ничто остальное!

Не без усилий Анлодда удержалась от возражений, хотя она явно готова была просто взорваться.

— Хорошо, великий принц легат полководец Ланселот. Ты главный, ты командуешь. Но если мы не станем нападать на ютов, если мы не позволим нашим друзьям погибнуть, то что же мы все-таки станем делать? Швыряться тухлыми яйцами и метать молнии?

— Головой подумай, девочка. Что стоит дороже? Двое неизвестных, приконченных у конюшни, или шестерка боевых коней?

— Что? — Анлодда уставилась на Питера, приоткрыв рот. Она явно не понимала, к чему он клонит. У Питера засосало под ложечкой, слегка закружилась голова. О, эти рыжие волосы, зеленые глаза, по-кельтски белая кожа. Эти бледные щеки, обрамленные волнами, которые то рыжели, то алели, то становились каштановыми.., потом янтарными.

А в потухших глазах Корса Канта вдруг блеснул огонек догадки.

— Лошади! — воскликнул он, словно с него наконец спали чары. — Мы перережем поводья, и юты бросятся за лошадьми!

Юноша словно ожил. И явно порадовался тому, что разгадал замысел Ланселота прежде Анлодды.

— Погодите, погодите! — умоляюще проговорила девушка. — Насчет лошадей и ютов я поняла сразу, я ведь не дура набитая, и я знаю, сколько стоят лошади. Но разве юты не кинутся на нас сразу же, как только мы примемся отбирать у конюхов поводья?

«Девчонка права, — мысленно признал Ланселот, которому все еще не терпелось схватиться с ютами. — Что скажешь?» Питер знал, что делать. «Богу ведомо, я прежде проделывал такие штуки. Я был один, а со мной — группа из четырех человек. Тогда, возле одного „засеченного“ кабака в Лондондерри». Питер медленно обнажил кинжал и сказал негромко и зловеще:

— Отбирать мы ничего не станем, Анлодда. Мы их прикончим, конюхов этих, ясно? И очень быстро.

«Вот оно, снова начинается, — заработала схема морали и нравственности. — Все в точности так, как было в Гибралтаре, Белфасте, Армаге, Париже. Длинная нисходящая спираль начинается с принятия решения, и решение это всегда тебе навязано. Спираль начинается со своего конца, и этот конец настолько важен, что цель оправдывает любые средства».

Анлодда и Корс Кант молчали. Девушка заморгала, словно ей что-то в глаз попало. Она медленно покачала головой.

— Ты дала клятву, — напомнил ей Питер. — Ты сказала, что больше никаких чувств, помнишь?

Анлодда шагнула к Корсу Канту, но вплотную не подошла, Невидимая стена все еще стояла между ними.

— И что же, — продолжал подзуживать Анлодду Питер. — Такая опытная воительница, и распустишь нюни из-за пары ютских сопляков? Да ты разуй глаза! Погляди, во что они превратили твой город? — И он резким жестом обвел дымящиеся руины Харлека.

Удар, что называется, ниже пояса. Анлодда на город смотреть не стала, она опустила глаза. Питер затаил дыхание.

А потом она вытащила из ножен клинок, поднесла его к кинжалу Питера. Рука ее едва заметно подрагивала. Корс Кант при всем желании не смог бы к ним присоединиться в этом жесте солидарности. Он стоял, потея в тяжелой, не по росту длинной мантии, отороченной лисьим мехом, растерянный, преданный своей богине, дочери изменника.

— Ну что? — буркнула Анлодда. — Мы атакуем, или как?

Питер сгруппировался и ловко перепрыгнул с подмостей на крышу ближайшего дома.

Я понимаю, как это трудно, но все-таки попытайтесь представить себе громадного медведя, который ни за что не откажется вкусно полакомиться, и только этим много лет занимался. Ну или огромный валун с руками и ногами, покрытый шерстью, словно варварская обезьяна.

Нет-нет, я не хочу оскорблять наших братьев сикамбрийцев. В конце концов и сам Магистр Строитель родом из Лангедока! Но Ланселот, увы, не строен, хотя в нем есть какое-то изящество, насколько может быть изящным, ну, скажем, бочонок. И еще он жутко волосатый.

В общем, когда мы перелезали через перила, он зацепился сапогом за доску, крякнул и полетел вниз, и покатился к грязной луже, похожий на тот самый волосатый валун, который я вас просила вообразить.

Я спрыгнула за ним настолько резво, насколько смогла, но его голова мелькала и катилась так быстро, как колесо удаляющейся повозки, как оброненное яблоко по витой лестнице.

Шага три я держалась на ногах, потом упала и заскользила на животе. Это оказалось куда хуже, чем свалиться с Мериллуин. Наверное, Этому Мальчишке представилось, будто я ныряю в море со скалы, потому что он тут же бросился следом за мной с диким воплем. Нет, честное слово, по-моему, он считает меня глиняной статуэткой, способной в любой миг разбиться на куски! Но у меня не было возможности остановиться и сказать ему честно и откровенно все, что я об этом думаю.

Ланселот попытался резко встать на ноги. Он очень ошибся. Тут же повалился лицом вниз. Я-то и пытаться не стала — уж лучше на животе скользить, чем кувыркаться.

А полководец вляпался макушкой в стену. А я, представьте, ударилась головой о его подметки. Еще мгновение, и рядом с нами оказался Этот Мальчишка. Он явно боялся за меня, но молчал и ко мне не прикасался — все боялся осквернить мою царственную кожу прикосновением пальцев простого барда.

Нет, все еще хуже.., теперь он считает меня богиней и полагает, что прикоснуться ко мне — сущее богохульство. Была принцессой — стала богиней. И еще — я изменница из рода изменников.

Одно только грело душу — что Гормант не мой родной отец.

Ланселот встал, покачиваясь, словно Мерлин, когда основательно погостит в винном погребе.

— Послушай, — обратилась я к нему. — Ты уверен, что с тобой все хорошо?

— Еще.., как уверен.., никогда не чувствовал себя.., лучше, — соврал он, и протер глаза, которые у него жутко косили в разные стороны.