Ланселот провел рукой по глазам. Опустил руку — и вновь стал другим, новым. Он улыбнулся усталой, покорной улыбкой — в ней больше не было угрозы.

— Бегите, сколько вам вздумается, — сказал он. — В конце концов Господь Всемогущий вас все равно поймает. — Ланселот развернул Эпонимуса, велел коню опуститься на колени.

— Забирайся, сынок, — распорядился он. — Поедем на встречу с Dux Bellorum.

Но Корс Кант не стал садиться на коня Ланселота, он отправился за своим лохматым пони. Вскоре к нему подъехала Анлодда и спешилась.

— Не валяй дурака, — сказала она.

— Так это правда? — спросил он. — Он и в постели не снимает этой кольчуги?

— Не валяй дурака. Корс Кант Эвин. Ты знаешь, почему я это сделала, почему это мог сделать ты с кем-нибудь еще, что одно и то же. — Голос ее дрогнул — видимо, она тоже испытывала душевные муки. — Пресвятая Мария, Матерь Божья, можно подумать, мы оба — римляне, так ты переживаешь из-за одной-единственной ночи, проведенной мною на чужом ложе! Совсем как ребенок, что начинает хныкать от ревности, когда его мать останавливается, чтобы погладить собаку на улице.

— Я не ребенок, и уж конечно, ты мне не мать, он — не собака, и я не ревную, Анлодда. Моя мать умерла в Лондиниуме после того, как ее изнасиловали трое солдат и избили древками копий. Ее убил тот изменник, что продал Придейн за сакское золото.

— И вот вопрос, — продолжал бард, многозначительно глядя на девушку.

— Кто становится изменником ради золота Церкви?

— Корс Кант Эвин, о чем ты говоришь? Я ничего не понимаю!

Анлодда действительно была обескуражена, и сердце Корса Канта тут же смягчилось. «Боже, как я мог счесть ее изменницей? И как долго я сам смог бы хранить тайну о предательстве собственного отца, если бы он был тем, кто открыл ворота Лондиниума Вортегирну, — он, а не командир первой когорты? А повиновался ли бы я отцу, если бы он послал меня не служить Dux Bellorum, а убить его?» Посрамленный, бард уставился себе под ноги. Он шел, не отрывая взгляда от земли. Он понимал, что никогда не сможет рассказать Анлодде о своих подозрениях насчет Ланселота. Она бы решила, что все это измышления, вызванные ревностью и злостью, а бард не смог бы жить с мыслью о том, что Анлодда считает его лжецом, что она будет думать, что он обвинил невинного только ради того, чтобы очернить соперника.

Нет, завоевать ее он должен был честно, а это значило, что он должен был испить свою чашу до дна, сдержать свою клятву, данную Меровию и королю Лири.

Он должен был наконец сказать ей.

«Ты все сделал, но…» — проговорил знакомый голос в сознании у юноши. То был голос Меровия — он звучал, хотя короля уже не было в живых — да здравствует король! Ком подступил к горлу Корса Канта. Он вдруг понял, что все время то были его собственные слова — он просто мысленно произносил их мудрым, властным голосом Меровия, чтобы услышать то, что ему хотелось услышать. То говорила его возвышенная душа, тот повелитель, что творил траву зеленой, а небеса — голубыми, тот, что уводил его от края бездны.

— Анлодда, — начал было бард и запнулся. Она крепко сжала его руку. Он услышал, как бьется ее сердце, как часто она дышит. Рука ее была влажной от испарины.

«Клянусь Юпитером и Иисусом, на этот раз я вправду скажу!» — Анлодда, — начал он вновь, вдохнув поглубже. — Я полюбил тебя.., через месяц.., после того, как впервые увидел… Я люблю тебя и сейчас. Я буду любить тебя завтра.

Она дрожала и всхлипывала. Только сейчас бард понял, что она уже давно плачет.

— Впервые ты произнес это безо всякой задней мысли, Мальчишка.

— Я знаю, — прошептал он.

— Корс Кант Эвин, хоть я с тобой и не разговариваю… О, будь все проклято, я устала от всех этих игр! Я тоже люблю тебя. Вот и все.

— Я знаю, — повторил Корс Кант.

— Давно?

Корс Кант пожал плечами.

— Наверное, я понял это, когда увидел тебя с Ланселотом. Я увидел твое лицо прежде, чем ты меня заметила, и еще потом, когда ты меня уже заметила.

— И какое же оно было вначале?

— Точно такое же, какое бывает, когда ты стираешь сорочки Гвинифры. А потом вид у тебя был такой, как будто ты только что порвала ее самую любимую сорочку.

Он остановился, взял Анлодду за руку. Поспешно, пока не передумал. Корс Кант притянул девушку к себе, обнял и крепко поцеловал. Через несколько секунд они оторвались друг от друга, задыхаясь, — Я… Я не хочу, чтобы это произошло на Динас Эмрисе! — прошептала Анлодда.

— Я тоже, — кивнул Корс Кант. — Я просто хотел поцеловать тебя, мастерица.

— Повинуюсь с радостью, мастер, — и она обвила шею барда руками, и они вновь слились в поцелуе. Корс Кант, целуя любимую, улыбался. Мастер… Мастерица… Это означало, что они равны.

На этот раз Корс Кант оторвался от губ Анлодды только тогда, когда чуть не отправился к праотцам из-за недостатка воздуха. Они сжимали друг друга в объятиях. Головы у обоих кружились, обоим виделись звезды на небе, затянутом тучами.

— Корс Кант Эвин, наверняка можно и по-другому целоваться.

— Нам нужен любовный философ.

— А такие бывают?

— В этом цивилизованном римском аду — нет, — признался Корс Кант.

Она вдруг оттолкнула его и крепко сжала его руки.

— Наконец ты сделал это, — прошептала она.

— Завоевал тебя? Она вздернула брови.

— Ты вырос, Корс Кант. Ты теперь выше меня. Ты учишься доверять своему ангелу-хранителю — ведь, наверное, это он подсказал тебе, чтобы ты меня поцеловал.

Да, мой принц, ты нашел ключик к завоеванию своей принцессы. Но помни, Корс Кант Эвин, не забывай о том, что тебе придется заново завоевывать меня до конца наших дней. Не расслабляйся и не считай меня завоеванной землей.

— Я скажу тебе то же самое, Анлодда. Я не могу загадывать на будущее.., по крайней мере — на свое будущее. Это неподвластно никому, кроме таких могущественных друидов, как Мирддин и Кинддиллиг Кифарвидд. Анлодда, я не могу обещать, что я никогда не покину тебя. Я просто не знаю, — Я тоже. Я верю в любовь, Корс Кант, но вся эта чепуха про принцев и принцесс годится для детских сказочек, а мы оба уже взрослые, и одному Богу ведомо, как мы станем расти дальше — одинаково или по-разному.., хотя, если нам повезет, быть может, нам и не придется расходиться по разным дорогам. Если повезет и если мы будем добродетельны.

— Я бы предпочел удачу.

— У тебя есть и то, и другое, Корс Кант. У тебя есть я. — Она улыбнулась, загадочно, словно сфинкс. — Любви недостаточно — так по крайней мере утверждает дядя Лири, а он в таких вещах разбирается — ведь он прожил триста лет, как он сам говорит. Тебе нужна любовь, тебе нужна страсть, тебе нужны дружба и уважение.

— Мы оба доказали друг другу, что способны на три из этих чувств, — отозвался бард, едва заметно улыбнувшись.

— И еще нужно хранить тайны друг от друга.

— Что? Почему?

— Прежде чем люди соединяются, каждый из них должен представлять собой целое, иначе соединение никогда не произойдет. Это еще одна детская сказочка. Все равно жить мы будем разными жизнями. И потому тайны.., это все равно, что отдельная комната в доме, только твоя, и ничья больше, где ты хранишь сокровища, найденные до начала любви и во время ее.

— О…

Они сильно отстали от Ланселота. Рука Анлодды лежала на плече Корса Канта, он обнимал ее за талию.

— Да, — наконец кивнул юноша. — Я думал об этом.

— Беда в том, как же нам соединиться, ведь наше положение в свете такое разное!

— И об этом я думал тоже. Мы можем пожениться.

— Если только убежим.., ну, скажем, в Африку.

— Ты должна выйти замуж за короля или принца, или хотя бы полководца… Но разве человек такого высокого положения позволит какому-то барду домогаться его жены?

— Я уже взрослая, Корс Кант. Будущим летом мне исполнится девятнадцать. Я должна поскорее выйти замуж, по собственному выбору или нет. Я уже несколько лет отвергаю тех, кто просит моей руки, но скоро мне придется сдаться.