492

Эпоха, завершенная Шоу, есть период увядания

(climacterium) западной духовности и соответствует античному времени между 350–250 гг. Все остальное, говоря словами Шопенгауэра, профессорская философия профессоров философии.

1819 г. Шопенгауэр. "Мир как воля и представление": воля к жизни первый раз поставлена в центр, как единственная реальность ("исконная сила"), но под влиянием предшествующего идеализма еще рекомендуется ее отрицание.

1836 г. Шопенгауэр. "О воле в природе": предвосхищение

дарвинизма в метафизическом облачении.

1840 г. Прудон. "Qivest-се que c'est la propriete!": основоположение анархизма.

1841 г. Хеббель. «Юдифь»: первая драматическая концепция "новой женщины" и «сверхчеловека» (Олоферн). — Фейербах. "Сущность христианства".

1844 г. Энгельс. "Очерк критики политической экономии":

основоположение материалистического понимания истории.

— Хеббель. "Мария Магдалина": первая социальная драма.

1847 г. Маркс. "Нищета философии": синтез Гегеля и

Мальтуса. Эти года — решающая эпоха, когда политическая

экономия начинает господствовать над социальной этикой и

биологией.

1848 г. Вагнер. "Смерть Зигфрида": Зигфрид как социально-этический революционер; клад Фафнира — символ капитализма.

1850 г. Вагнер. "Искусство и климат": сексуальная проблема.

1850–1858 гг. Обработка цикла «Нибелунгов» Вагнером,

Хеббелем, Ибсеном.

1859 г. Символическое совпадение: Дарвин "Происхождение видов путем естественного подбора" (применение политической экономии к биологии) и "Тристан и Изольда" -

Маркс "К критике политической экономии".

1865 г. Дюринг. "Ценность жизни". Книга редко упоминаемая, но имевшая сильнейшее влияние на ближайшее поколение.

1867 г. Ибсен. «Бранд» и «Капитал» Маркса.

1878 г. Вагнер. «Парсифаль»: первое растворение материализма в мистицизме.

1879 г. Ибсен. "Нора".

1881 г. Ницше. "Утренняя заря": переход от Шопенгауэра к Дарвину, мораль как биологический феномен.

493

1883 г. «Заратустра»: воля к власти, но в романтическо-филологическом облачении.

1886 г. «Росмерсхольм» ("Благородные") и "По ту сторону добра и зла".

1887-88 гг. Стриндберг. «Отец» и "Юлия".

1890 г. Приближающийся конец эпохи: религиозные произведения Стриндберга, символические- Ибсена.

1896 г. Ибсен. "Джон Габриэль Боркман".

1898 г. Стриндберг. "На пути в Дамаск".

С 1900 г. Последние явления.

1903 г. Вейнингер. "Пол и Характер": единственная серьезная попытка вновь оживить для переживаемой эпохи Канта путем сопоставления с Вагнером и Ибсеном.

1903 г. Шоу. "Человек и сверхчеловек": последний синтез

Дарвина и Ницше.

1905. "Майор Барбара" ("Солдат армии спасения"): тип

сверхчеловека, сведенный к его хозяйственно-политическому

источнику.

Этим вслед за метафизическим периодом истощился и этический. Этический социализм, подготовленный Фихте, Гегелем и Гумбольдтом, достиг своего самого страстного величия в средине XIX столетия. В конце этого столетия он уже был в стадии повторения, а в XX в., сохранив слово социализм, на место этической философии, которая только для эпигонов представляется незаконченной, поставил практику экономических злободневных вопросов. Миронастроение Запада остается социалистическим, но его теория перестает быть проблемой. Имеется возможность третьего и последнего рода западной философии — историко-психологический скептицизм. Тайна мира представляется последовательно в виде проблемы познания, проблемы ценности и проблемы формы. Кант смотрел на этику как на объект познания, XIX столетие считало познание объектом оценки. Скептик признал бы и то и другое за исторические феномены.

В 1869 г. в своей, ставшей знаменитой, речи Гельмгольц сказал: "Конечной целью естествознания является отыскание

всех движений, лежащих в основе изменений и их двигателей, следовательно, сведение себя к механике". К механике — это равносильно сведению всех качественных впечатлений к неизменяемой количественной основе, т. е. к протяженности и перемещению', далее, если вспомнить противоположность между становлением и ставшим, пережитым и познанным, между образом и законом, картиной и понятием, — это. равносильно сведению картины природы к единообразному числовому порядку измеримой структуры. Подлинная тенденция всякой механики направлена к умственному обладанию путем измерения, она поэтому оказывается вынужденной отыскивать сущность явления в системе постоянных, безостаточно доступных измерению элементов, сильнейший из которых, по определению Гельмгольца, обозначается словом — взятым из сферы жизни — "движение".

Это определение представляется физику несомненным и исчерпывающим; скептику, исследующему психологию этого

научного убеждения, таковым оно не представляется. Для одного современная механика есть последовательная система ясных, несомненных понятий, в такой же мере простых, как и неизбежных отношений, для другого это — характерная для структуры европейского духа иллюзия, но, конечно, в высшей степени последовательная по своему построению и обладающая высокой интеллектуальной убедительностью. Само собой понятно, все практические результаты и открытия отнюдь не могут служить доказательством абсолютного значения теории. Конечно, большинству «механика» кажется самым очевидным способом понимания впечатлений природы, но это только видимость. В самом деле, что такое движение? Допущение, что все качественное может быть сведено к движению неизменяемых однородных точек массы — не есть ли то чисто фаустовский, отнюдь не общечеловеческий постулат? Архимед, например, совсем не чувствовал потребность сводить все механические представления к движению. Есть ли вообще движение чисто механическая величина? Есть ли

495

оно слово для обозначения известного рода созерцания, или

абстрактное понятие? И если бы, действительно, физике когда-либо удалось достичь своей предполагаемой цели и свести все чувственно усвояемое к совершенной системе закономерных, фиксированных движений и действующих в них энергий, подвинулась ли бы она этим хоть на один шаг вперед по пути познания? Менее ли догматичен в связи с этим язык форм механики? Наоборот, не полна ли она символики полумистических исконных слов, которые управляют опытом, вместо того чтоб исходить из него, притом как раз в своей самой строгой формулировке? Что есть сила? Что есть причина? Что такое процесс? Наконец, есть ли у физики, на основании ее собственных определений, вообще своя собственная задача? Обладает ли она сохраняющейся в течение всех столетий конечной целью? Обладает ли она, для того чтобы высказывать свои результаты, хотя бы достаточно неоспоримым величием мысли?

Ответ может быть дан заранее. Пусть даже современная физика как только наука, рассматриваемая в себе и с точки

зрения исследователя, имеет совершенно определенную тему; как исторический феномен физика по своей задаче, методу и результату есть выражение и осуществление одной определенной духовности, элемент макрокосма, и все ее выводы — только символ. То, что физика, существующая только в думах отдельных культурных людей, предполагала найти при их посредстве, давно уже лежало в основе их способа искать. Ее открытия по своему содержанию, за исключением формул, даже в голове таких осторожных исследователей, каковыми были Ю.Р. Майер, Фарадей и Герц, — чисто интуитивны по природе. При всей физической точности необходимо различать в любом законе природы отвлеченные числа и их наименование, голые формулы и их теоретический смысл. Хотя формулы выражают общие логические ценности, т. е. чистые

числа и объективные моменты пространства и границ, но формулы немы. Выражение s=gt2/2 ничего не означает, пока я не применяю к буквам определенных слов и их образного смысла. Если же я облекаю мертвые знаки в слова, даю им материю, тело, жизнь, вообще чувственное мировое значение, то этим я уже переступаю границы чистого приведения в порядок.?????? обозначает картину, видение. Только она превращает в настоящий закон природы математическую формулу. Само точное в себе лишено смысла; смысл принадлежит к непосредственному жизнечувствованию, а не к познанию. И именно — теории, а не чистые цифры суть квинтэссенция всякого теоретического познания. Бессознательное