– Я хочу поговорить с ним как профессионал с профессионалом, – сказала я.

– Зачем? – спросила она.

Я подошла к ней вплотную, почти касаясь. Ее злость была почти осязаема. Я ее выставила в невыгодном свете перед другими, и я это знала, и она знала, что я знаю. Я прошептала тихо, хотя некоторые из них меня бы все равно услышали:

– Николаос приказала этому человеку умереть, но я ей нужна живой, Тереза. Что она с тобой сделает, если я сегодня случайно погибну? Ты хочешь провести вечность в запечатанном крестом гробу?

Она зарычала и отпрянула, будто я ее ошпарила.

– Будь ты проклята, смертная, будь ты вечно проклята! – Черные волосы трещали вокруг ее лица, пальцы скрючились когтями. – Говори с ним, посмотрим, что тебе будет в этом толку! Он должен поднять зомби, этого зомби, иначе он наш. Так говорит Николаос.

– Если он поднимет зомби, он уйдет свободным и невредимым?

– Да, только он этого не может. Он недостаточно силен.

– На что и рассчитывает Николаос, – добавила я.

Тереза улыбнулась, жестокий изгиб губ обнажил клыки.

– Да-ссс.

Она повернулась спиной ко мне и прошла сквозь толпу вампиров. Они расступались перед ней, как испуганные голуби. А я-то стояла с ней лицом к лицу. Глупость и храбрость бывают взаимозаменяемы.

Я опустилась возле Захарии.

– Ты не ранен?

Он покачал головой:

– Спасибо тебе за этот жест, но они меня сегодня убьют. Тебе здесь ничего не поделать. – Он слегка улыбнулся. – Даже у тебя есть свои пределы.

– Мы можем поднять этого зомби, если ты мне доверишься.

Он нахмурился и посмотрел на меня. Я не могла понять выражения его лица: недоумение, но и еще что-то.

– Зачем?

Что я могла сказать? Что не могу просто так наблюдать его смерть? Он смотрел, как человека пытают, и пальцем не шевельнул. Я предпочла краткое объяснение:

– Потому что не могу тебя им отдать, если есть возможность этому помешать.

– Я тебя не понимаю, Анита. Совсем не понимаю.

– Это у нас взаимно. Встать можешь?

Он кивнул.

– Что ты задумала?

– Мы должны объединить наш талант.

У него глаза полезли на лоб.

– Блин, ты умеешь служить фокусом?

– Я это делала дважды.

Дважды с одним и тем же человеком. Дважды с тем, кто учил меня искусству аниматора. И никогда с незнакомым.

Голос его упал до еле слышного шепота.

– Ты серьезно хочешь это сделать?

– Спасти тебя? – спросила я.

– Поделиться силой, – ответил он.

Шелестя одеждой, к нам решительно подошла Тереза.

– Хватит, – сказала она. – Он не может этого сделать и потому расплачивается. Теперь либо уходи, либо присоединяйся к нашему… пиру.

– И тот случай, когда у вас редкий Кто-Вкусный-Жир?

– Что?

– Это из доктора Сьюса, «Как Гринч украл Рождество». Помнишь: «И у них будет Пир! Пир! Пир! Часто съедают Кто-Пудинг, редко – Кто-Вкусный-Жир».

– Ты сумасшедшая.

– Так мне говорили.

– Ты хочешь умереть?

Я встала, очень медленно, и ощутила, как во мне что-то поднимается. Уверенность, абсолютная уверенность, что она мне не опасна. Глупо, но это была уверенность, настоящая и твердая.

– Может, меня кто-то и убьет, Тереза, до того, как все это кончится. – Я подошла к ней вплотную, и она отступила. – Но это будешь не ты.

Ее пульс я ощущала почти у себя во рту. Она меня боится? Или это я схожу с ума? Я только что поперла на вампира со столетним стажем, и она отступила. Я была дезориентирована просто до головокружения, будто резко изменилась реальность, а меня никто не предупредил.

Тереза повернулась ко мне спиной, сжав руки в кулаки.

– Поднимите мертвого, аниматоры, или, клянусь всей пролитой от сотворения мира кровью, я убью вас обоих.

Кажется, она говорила всерьез. Я встряхнулась, как вылезшая из глубокой воды собака. У меня на руках была чертова дюжина вампиров, которых надо утихомирить, и столетний труп, который надо поднять. За один раз я умею решать только миллиард проблем. А миллиард плюс одна это уже слишком много.

– Вставай, Захария, – сказала я. – Пора за работу.

Он встал.

– Я никогда раньше не работал с фокусом, – сказал он. – Тебе придется сказать мне, что делать.

– Без проблем, – ответила я.

Коза лежала на боку. Поблескивала под луной обнаженная белизна позвоночника, кровь все еще сочилась на землю из зияющей раны. Глаза закатились под лоб, язык вывалился из пасти.

Чем старше зомби, тем большая нужна смерть. Я это знала и потому избегала работы со старыми зомби, когда это удавалось. После ста лет труп в основном превращается в прах. Если повезет, останутся несколько костных фрагментов. Они восстанавливаются, чтобы встать из могилы. Если у вас силы хватит.

Проблема в том, что редкий аниматор может поднять давнего мертвеца, со стажем сто лет или больше. Я могу. Я просто не хочу. Мы с Бертом вели долгие споры о моих предпочтениях. Чем старше зомби, тем больше плата. Эта работа стоила не меньше двадцати тысяч долларов. Сомневаюсь, что этой ночью мне заплатили бы, если не считать достаточной платой возможность дожить до утра. Да, будем считать, что это так. Увидеть еще один рассвет.

Захария подошел и встал возле меня. Остатки своей рубашки он с себя сорвал и стоял тощий и бледный. Лицо его было сплошными тенями на белой плоти, высокие скулы выдавались как над пещерами.

– Что теперь? – спросил он.

Труп козы лежал в кровавом круге, который Захария успел прочертить. Хорошо.

– Внеси в круг все, что нам нужно.

Он внес длинный охотничий нож и кувшин с пинтой слабо светящегося притирания. Я вообще предпочитаю мачете, но нож был большой, с зазубренным лезвием и блестящим острием. Чистый и острый. Он содержит инструменты в порядке. Очко в его пользу.

– Мы не можем второй раз убить козу, – сказал он. – Чем же мы воспользуемся?

– Собой, – ответила я.

– О чем ты говоришь?

– Нанесем себе порезы. Свежая живая кровь – столько, сколько захотим отдать.

– Ты же не сможешь продолжать от потери крови.

Я покачала головой.

– Ты же уже сделал кровавый круг, Захария. Нам надо обойти его, а не перерисовывать.

– Не понимаю.

– Нет времени объяснять тебе всю эту метафизику. Каждая рана – это маленькая смерть. Мы дадим этому кругу меньшую смерть и потом его реактивируем.

Он покачал головой:

– Все равно не доходит.

Я набрала побольше воздуху и вдруг поняла, что ничего объяснить не могу. Это все равно что объяснять механику дыхания. Можешь все разложить по этапам, но ощущения чувства дыхания не передашь.

– Я тебе покажу в деле.

Если он не ощутит эту часть ритуала, не поймет без слов, остальное все равно не выйдет.

Я вытянула руку за ножом. Он заколебался, потом протянул его мне – бей первая. Я задержала дыхание, приставила лезвие к левой руке пониже крестообразного шрама. Резкое быстрое движение – и выступила, капая, темная кровь. Сразу остро заболел порез. Я выдохнула и протянула нож Захарии.

Он смотрел то на нож, то на меня.

– Давай. На правой руке, чтобы мы были как в зеркале.

Он кивнул и резанул руку ниже локтя. Зашипел сквозь зубы, почти что ахнул.

– На колени вместе со мной.

Я встала на колени, и он повторил мое движение, как в зеркале – как я и просила. Мужчина, который умеет делать, что ему говорят. Неплохо.

Я согнула левую руку в локте и приподняла, чтобы концы пальцев были на уровне головы, локоть на уровне плеча. Он сделал то же.

– Соединяем ладони и прикладываем порезы друг к другу.

Он замялся, оставшись неподвижным.

– В чем дело?

Он мотнул головой – туда-сюда, и его рука обернулась вокруг моей. У него она была длиннее, но он смог ее приложить.

Кожа его была неприятно холодной. Я глянула ему в лицо, но ничего не прочла. Понятия не имею, о чем он думал. Сделав глубокий очищающий вдох, я начала: