– Хочу внести ясность, Эдуард. Я дам тебе информацию, но не потому, что тебя боюсь. Я хочу ее смерти. И хочу в этом участвовать.

Он улыбнулся еще шире, сверкнув глазами от радости.

– Что случилось этой ночью?

Я посмотрела вниз на тротуар, потом подняла взгляд. Глядя в упор в его голубые глаза, я сказала:

– Она убила Филиппа.

Он очень внимательно смотрел в мое лицо.

– Говори дальше.

– Она укусила меня. Думаю, она хочет сделать из меня личного слугу.

Он спрятал пистолет в кобуру и подошел ко мне. Повернув мою голову в сторону, он рассмотрел рану.

– Тебе надо вычистить укус. Это будет чертовски больно.

– Знаю. Ты мне поможешь?

– Конечно. – Улыбка его чуть погасла. – Вот я пришел, чтобы причинить тебе боль в обмен на информацию. А теперь ты сама просишь налить тебе кислоту в рану.

– Святую воду.

– Ощущение одинаковое, – возразил он.

К сожалению, он был прав.

Я сидела, прижавшись спиной к холодной эмали ванны. Спереди и сбоку ко мне прилипла мокрая блузка. Эдуард стоял возле меня на коленях, держа в руке полупустую бутылку святой воды. Это была уже третья. А стошнило меня только один раз. Похвально.

Мы начали с того, что я села на край водостока. Но долго не высидела. Я дергалась, вопила и хныкала. Я называла Эдуарда сукиным сыном. Он на меня за это зла не держал.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он с абсолютно бесстрастным лицом.

Я полыхнула на него сердитым взглядом:

– Как будто мне в горло впихнули раскаленный нож.

– Я в том смысле, что не хочешь ли ты прерваться и отдохнуть?

Я набрала побольше воздуху.

– Нет. Я хочу ее очистить, Эдуард. Полностью.

Он покачал головой, почти улыбаясь.

– Ты же знаешь, обычно эта процедура занимает несколько дней.

– Да, – ответила я.

– Но ты хочешь сделать все за один марафонский сеанс?

Глаза его смотрели ровно, будто вопрос был гораздо более важен, чем казался.

Я отвернулась от его испытующего взгляда. Как раз сейчас я не хотела, чтобы на меня смотрели.

– У меня нет этих дней. Мне нужно очистить эту рану до заката.

– Потому что Николаос придет к тебе снова, – сказал он.

– Да.

– И если не очистить первую рану, у нее будет над тобой власть.

Я снова сделала глубокий вдох, хотя и прерывистый.

– Да.

– Даже если мы очистим рану, она все равно сможет тебя призвать. Если она так сильна, как ты говоришь.

– Она даже еще сильнее. – Я обтерла руки о джинсы. – Ты думаешь, Николаос сможет повернуть меня против тебя, даже если мы очистим рану?

Я посмотрела на него, надеясь, что смогу прочесть выражение его лица.

Он смотрел на меня сверху.

– Мы, вампироборцы, иногда рискуем.

– Ты не сказал «нет», – заметила я.

Он чуть заметно улыбнулся.

– «Да» я тоже не сказал.

Отлично. Эдуард тоже не знает.

– Давай лей еще, пока я не потеряла присутствия духа.

Тут он улыбнулся, сверкнув глазами.

– Его ты никогда не потеряешь. Жизнь – возможно, присутствия духа – никогда.

Это был комплимент, и так он и был задуман.

– Спасибо.

Он положил руку мне на плечо, и я отвернулась. Сердце колотилось в горле, в голове отдавался пульс. Я хотела бежать, вырваться, завопить, но должна была сидеть и дать ему делать мне больно. Терпеть этого не могу. В детстве мне можно было сделать укол только вдвоем. Один держал шприц, а другой – меня.

Теперь я держала себя сама. Если Николаос укусит меня второй раз, я наверняка сделаю все, что она захочет. Даже убью. Я уже видела такое, а тот вампир был детской игрушкой по сравнению с мастером.

Вода полилась на кожу и попала в укус, как расплавленное золото, пропуская боль от ожога через все тело. Она разъедала кожу и кости. Убивала. Уничтожала.

Я взвизгнула. Не могла удержаться. Слишком сильная боль. Убежать нельзя. Приходится вопить.

Я лежала на полу, прижимаясь щекой к прохладе пола, дыша короткими, голодными вдохами.

– Дыши медленнее, Анита. У тебя гипервентиляция. Дыши легко и медленно или ты потеряешь сознание.

Я открыла рот и сделала глубокий вдох. Воздух обдирал и жег горло. Я закашлялась. В голове было пусто и слегка тошнило, когда я смогла вдохнуть снова, но я не отключилась. Тысяча очков в мою пользу.

Эдуарду пришлось почти лечь на пол, чтобы приблизить свое лицо к моему.

– Ты меня слышишь?

– Да, – смогла выговорить я.

– Отлично. Сейчас я попробую приложить к укусу крест. Ты согласна или считаешь, что это слишком рано?

Если он недостаточно очистил рану святой водой, крест меня обожжет, и останется свежий шрам. Я уже и так проявила храбрости куда больше, чем требовал долг. Больше играть в эту игру мне не хотелось. Я открыла рот, чтобы сказать «нет», и произнесла:

– Давай.

А, черт. Кажется, я опять проявляю храбрость.

Цепочка шелестела и позвякивала в руках Эдуарда.

– Ты готова?

– Нет!

– Да давай же, черт тебя дери!

Он так и сделал. Крест прижался к моей коже, холодный металл, без ожога, без дыма, без шипения плоти, без боли. Я была чиста – по крайней мере как до укуса.

Он держал распятие перед моим лицом. Я схватила его и сжала, пока не задрожала рука. Это не заняло много времени. Из глаз у меня выступили слезы. Я не плакала. Это просто от изнеможения.

– Можешь сесть? – спросил он.

Я кивнула и заставила себя сесть, прислонясь к ванне.

– Встать можешь? – спросил он.

Я подумала и решила, что нет. Тело ломило дрожью, слабостью, тошнотой.

– Только с твоей помощью.

Он присел возле меня, подложил руку мне под плечи, другую под колени и поднял. Одним плавным и легким движением.

– Поставь меня, – сказала я.

– Что?

– Я не ребенок. Не хочу, чтобы меня носили.

Он громко выдохнул и сказал:

– О’кей.

Поставив мои ноги на пол, он меня отпустил. Я привалилась к стене и съехала на пол. Снова слезы, черт бы их побрал. Я сидела на полу и плакала от слабости, не в силах добраться от собственной ванной до кровати. О Господи.

Эдуард стоял тут же с лицом бесстрастным и непроницаемым, как у кота.

Но голос у меня уже был нормален, без примеси слез.

– Терпеть не могу быть беспомощной. Ненавижу!

– Из всех, кого я знаю, ты менее всех беспомощна, – сказал Эдуард, снова опускаясь рядом со мной. Он закинул мою правую руку себе на плечи, держа за запястье. Другой рукой он обнял меня за талию. От разницы в росте это вышло несколько неуклюже, но он сумел создать у меня иллюзию, что до кровати я добралась на своих ногах.

У стены стояли игрушечные пингвины. Эдуард ничего о них не сказал. Раз он про это не говорит, я тоже не буду. Кто знает, может быть, Смерть спит с плюшевым медвежонком? Не, вряд ли.

Тяжелые шторы были закрыты, создавая в комнате полумрак.

– Отдыхай. Я встану на часах и прослежу, чтобы никакие буки тебя не тревожили.

Я поверила.

Эдуард принес из гостиной белое кресло и сел у стены возле двери. Кобуру он снова надел на плечо, пистолет был в руке наготове. Еще раньше он принес из машины спортивную сумку и сейчас вытащил из нее что-то вроде миниатюрного пулемета. Я в них ничего не понимаю; кажется, это был «узи».

– Что это за автомат? – спросила я.

– Мини-«узи».

Ну и как? Я угадала. Он вытащил магазин и показал мне, как его заряжать, где предохранитель, все его преимущества – как будто хвастался новым автомобилем. И сел в кресло с автоматом на коленях.

Глаза у меня закрывались, но я успела сказать:

– Только не перестреляй моих соседей, ладно?

Тут он улыбнулся очаровательной мальчишеской улыбкой.

– Спи, Анита.

Я уже почти заснула, когда снова меня позвал его голос, тихий и далекий:

– Где дневное убежище Николаос?

Я открыла глаза, постаралась навести их на фокус. Он все так же неподвижно сидел в кресле.