— А пойдем в бассейн, — о Боже, мамуля, я тебя люблю! — И шампусик возьмем.

— Неее, — протяжно произносит папа, от чего у меня сердце пропускает удары. Что, блин, нет?! — От него башка будет болеть, давай лучше винцо.

— Давай.

Господи, спасибо! Еще никогда я так не радовалась уходу родителей. Перевела взгляд на часы — двадцать шесть минут. Ровно двадцать шесть минут Лукьянов меня ждет. Или вероятнее всего — не ждет. Если еще недавно я думала переодеть страшненькую ночнушку, то теперь мне на это плевать. Убедившись, что никого поблизости нет, схватила первую попавшуюся Сашину толстовку и, накинув на себя, побежала в гараж. Кажется, я еще никогда так быстро не выезжала, не задев при этом ничего архиважного. В душе, несмотря на здравый смысл, я все равно надеялась, что Лукьянов меня ждет. Увидев его сидящим на земле, прислонившимся к забору с бутылкой в руках, вместо злости, за теперь уже полностью опустошенную бутылку, я испытываю радость. Живой же. Не утонул и никто не треснул по голове. Выхожу из машины и протягиваю руку к Богдану.

— Пришла, — облегченно произносит он, правда, тут же выражение его лица меняется. — Тебе икалось, Анечка? — отбрасывает бутылку в сторону, при этом смотрит на меня фиг пойми как. Не понимаю я его состояние сейчас. Вот совсем.

— Ну, прости. Так получилось, долго объяснять. Пойдем в машину. Пожалуйста.

— Ладно. Я сейчас почти добрый, — берет меня за руку и приподнимается, демонстрируя при этом улыбку. — Подарок забери, неблагодарная, — бросает он, открывая заднюю дверь. Поднимаю клетку с милейшим ежиком и ставлю ее возле развалившегося на сиденье Богдана.

— Ты почему сел сюда? — недоуменно интересуюсь я, смотря на улыбающегося Лукьянова.

— Сзади обзор лучше. Ты разве не помнишь, что я тебе некогда говорил? — убирает клетку на другую сторону.

— У меня память деви…

Договорить я не успела, Лукьянов настойчиво потянул меня на себя. Не удержавшись, упала коленями на сиденье, чем он и воспользовался. Никогда бы не подумала, что пьяный мужчина может обладать такой недюжинной силой. Я даже слово не успела произнести, как оказалась сидящей на нем верхом. Жуть как неудобно и… пошло.

— Ты такая красивая, Анька, — шепотом произносит Богдан, проводя большим пальцем по моей скуле. Совершенно дурацкое «Анька», как будто какая-то девка из деревни, а мне почему-то нравится. — Даже нос твой не бесит, — усмехается, наклоняясь к моим губам. Вот же козел! И я бы сказала это вслух, а еще лучше ударила бы его, если бы в следующий момент он не поцеловал меня… в нос.

Это было очень неожиданно. Так неожиданно, что, опешив, я не сразу осознала, что Богдан, судя по тому, что обе его ладони задрали мою ночнушку, оголив бедра, а губы вновь оказались на моей шее, настроен на реальное продолжение. Первый раз на заднем сиденье авто с пьяным мужчиной, пусть и по любви — это уж точно не то, о чем я мечтала. А вот Лукьянову вообще по фиг. Его блуждающие по моему телу руки, частое дыхание и совершенно точно ожившая анаконда в штанах, говорят о том, что он настроен на секс. Здесь и сейчас. Полный капец.

Когда его губы оказались на моей ключице, он вдруг резко от меня отпрянул, при этом на его лице не осталось и следа от улыбки. Брови нахмурены и взгляд блуждает по моему телу. Недобрый взгляд.

— Чья это толстовка? — добрая душка Лукьянов улетел в неизвестном направлении.

— Брата.

— Какого еще брата?! Он здесь не живет

— Другого брата. Младшего. Какая вообще разница?

— Этот тоже неродной?

— Родной. Чего ты пристал? — упираюсь руками в его грудь, когда до меня вдруг доходит.

— Да вообще ничего, — иронично произносит он, резко потянув толстовку вниз, оголив при этом мои плечи. — Мне не нравится, когда от тебя пахнет чужим мужским запахом, — с силой сдергивает с меня кофту. — Будь эта толстовка брата, друга, или случайно забывшего ее экс-бойфренда. Я понятно объясняю?

— Как же ты меня сейчас бесишь! — не знаю, что на меня находит, но я со всей силы сжимаю его нос. И выкручиваю до тех пор, пока Богдан сам меня не останавливает больно сжав мое запястье.

— Ты совсем чокнулась?! — скидывает меня со своих ног на сиденье так, что я ударяюсь рукой о клетку. Кажется, у Лукьянова на глазах выступили слезы. Скорее всего от боли. Блин, переборщила. — А если он будет синим?! Как я появлюсь на работе?

— Это тебе за то, что в очередной раз считаешь меня какой-то давалкой, — первой нарушаю затянувшееся молчание.

— Что ты несешь? Какая давалка?!

— Обыкновенная. Я тебе русским языком сказала, что это толстовка брата, а ты мне поверил?! — молчит, упершись взглядом на съехавшую лямку сорочки. — Не поверил, равно как и в то, что я с твоим братом не спала.

— А ты мне поверила, что я не живу со своей женой и наш брак формальный? С себя бы начала, а потом уже на меня пеняла.

— Оба хороши, — вполне искренне соглашаюсь я, поправляя лямку сорочки. — Давай поговорим. Нормально. Ты когда-то предлагал по-взрослому.

— Обязательно поговорим по-взрослому, но не сейчас. Несмотря на вонючую толстовку твоего брата, у меня все колом стоит, — захлопывает дверь. — Так что сначала примирительный секс, — тянется ко мне и ставит рядом стоящую клетку с ежиком на переднее сиденье. — А потом уже разговоры разговаривать, — без тени шутки произносит Богдан, надвигаясь на меня.

Через несколько секунд я оказываюсь опрокинутой на сиденье, сам же Лукьянов нависает надо мной, расстегивая свою рубашку. Неужели я настолько чокнутая, чтобы дать этому случиться прямо сейчас? От части мне этого действительно хочется, но точно не здесь и не сейчас. Если бы хотя бы он был трезвый, а еще лучше верил мне. Почему-то захотелось плакать. Не должно так быть, особенно учитывая то, что мне нравятся поцелуи Лукьянова и то, как он водит губами по шее. Все нравится, но, блин… Чувствую, как его ладонь проводит по бедру и вклинивается между моих ног. Богдан проводит пальцами по белью и многозначительно хмыкает, приподнимаясь на одной руке.

— Хм… у тебя трусы сухие.

— Ну, было бы странно, если бы я носила мокрые, — откровенно язвлю, пытаясь выбраться из-под него.

— Язва.

— Гастрит.

— Я тебя что не возбуждаю? — спрашивает Богдан, растерявшись, тем самым дав мне возможность выбраться.

— От тебя воняет алкоголем. Ты пьяный и пытаешься трахнуть меня на заднем сиденье машины. Меня это должно возбуждать? — вру. Не чувствую я от него запаха алкоголя. Точнее чувствую, но от него не воняет. А очень даже приятно пахнет. Он, несмотря на свое состояние, — все равно вкусный.

— Что-то я не слышал, чтобы этого кого-то останавливало. Сухие трусы — это прям удар ниже пояса, — вполне серьезно произносит он.

— Я бы так не сказала.

— Не сказала она. Я знаю, что говорю. Иди сюда, мне надо сделать их мокрыми, — вновь тянет меня на себя.

— Прекрати, — отмахиваюсь, пытаясь подавить в себе непрошеную улыбку. Усаживаюсь на сиденье и поправляю многострадальную ночнушку. Лукьянову же вообще не смешно. На его лице откровенная растерянность и озадаченность. Переводит взгляд на клетку насмешливо произносит:

— Покажите мне ежи, где у Ани точка джи.

— Дурак, — толкаю его в плечо и выхожу из машины. Сажусь на водительское место и завожу машину. — Я отвезу тебя домой.

— Еще никогда женщина не довозила меня до дома.

— Приятно осознавать, что я у тебя первая такая.

— Еще было бы приятнее, если бы я у тебя был первым, — еле слышно произносит Богдан.

— Что?

— Машину веди аккуратнее. Вот что. Ты как типичная баба — на дорогу не смотришь.

— Я вижу вы трезвеете, Богдан Владимирович? — тем хуже для меня. Поговорить-то еще не успели.

— Не совсем. Я обескуражен тем, что у меня в трусах пожар. Вот и несколько зол.

— Пожар? Типа ощущение жара? Так может это какая-то половая инфекция, Богдан Владимирович? — да, блин, ну зачем меня опять несет?!

— Всего лишь яйца горят, — как ни в чем не бывало бросает Лукьянов.