Сам не понял, как в гостиной появились Аня с отцом. Я тупо профукал этот момент. Очнулся только тогда, когда Аня положила руку на мое бедро. Еще несколько минут разговор идет на отвлеченные и вполне себе дружелюбные темы. И только после минутной бессловесной паузы, я понял, что на меня неотрывно смотрит Анин отец. «Пойдем» — хоть я не немой, но его жест смог вполне оценить. Да уж, а ведь скоро и мне такое предстоит, побывать на его месте. Надеюсь, предстоит. Что бы я хотел услышать? Лапшу на уши или правду? Нет, все же второе.

— Почему не присаживаешься?

— Честно или приятно?

— Первое.

— Ощущение, что на этом диване умер Ленин. Мне он не очень нравится.

— Это классика. И тебе придется на него сесть. Давай, время уже не детское, тебе без того пора домой, — без церемоний произносит Анин отец.

Игра в гляделки продолжалась минуты две.

— Как обстоят дела с разводом?

— А вы не в курсе? Мне кажется, вы осведомлены больше моего.

— Да, узнавал как раз вчера.

— И что там?

— Супружница твоя все же не будет подавать в суд.

— Боже, как хорошо иметь таких знакомых как вы, — усмехаюсь в голос. Причем с реальным облегчением. — А я думал все затянется.

— На твое счастье, нет. Я никогда не мечтал о женатом будущем зяте, на четырнадцать лет старше моей дочери, да еще и со взрослым дитем. Но, учитывая, что, когда мы встретились с Олей, я был старше ее на восемнадцать лет, с ребенком точно такого же возраста — я могу это принять. В жизни всякое бывает. Но я не могу распознать твою сущность с помощью сухих фактов.

— Никаких волшебных обещаний относительно Ани, я давать не буду. Это глупо. Жизнь будет идти ровно так, как и должна. Обижать ее намеренно я не собираюсь. Хотя у нас с ней свой стиль общения. И обиды, если так можно сказать, имеют место быть. Но это не то, о чем вы думаете. Мои намерения в отношении вашей дочери вполне серьезные. Сегодня я предложил ей переехать в мой дом и очень надеюсь, что вы не будете этому препятствовать.

— Даже так? Не пойму, мне радоваться или плакать?

— Думаю что-то среднее, временами радоваться, временами огорчаться. Все как в жизни. А, в общем-то, время покажет.

— Слишком сладко говоришь.

— Разве?

— Сидя на моем диване и в моем доме после прищепок на сосках, надо быть чуть менее уверенным в себе и менее наглым, не находишь?

— Я так привык. Мальчик я, как вы знаете, взрослый. К чему притворяться тем, кем не являюсь? Что вы хотите от меня здесь и сейчас, по-честному?

— А ты не знаешь?

— Догадываюсь.

— Тогда не сотрясай даром воздух. И ночевать моя дочь будет здесь и без тебя.

— Вы хотели сказать сегодня.

— Не искушай свою судьбу.

— Уже, — усмехаясь, произношу я, вставая с дивана.

Никогда еще мне так не хотелось спать, как сейчас. Чувствую, как за окном вовсю шпарит солнце, а мне тупо лень пробуждаться. И не вставал бы, если бы не четвероногая подружка моей дочери. Надо ее выгулять, иначе обгадит дом. Вот только как встать, если на душе полная расслабуха. Хорошо. Черт возьми, несмотря на вчерашние позорные события, так хорошо, что становится не по себе. Я к такому не привык. Невольно ждешь от жизни подвоха.

Мысленно заставляю себя открыть глаза и все-таки поднять свою задницу с кровати. Но как только я полностью собираюсь с силами, ко мне запрыгивает собака. В этом, как ни странно, есть свой плюс. Пока она будет активно вылизываться, десять— пятнадцать минут на сон у меня есть. Переворачиваюсь на спину и вновь моментально проваливаюсь в царство Морфея.

У меня однозначно поехала крыша, иначе объяснить тот факт, что я ощущаю на себе Анин запах — не могу. Во сне не бывает запахов. А вот ощущения — да. Это совершенно точно ее руки, блуждающие по моему телу. Движения Аниных пальцев я уж точно могу узнать. Едва заметные, я бы сказал, осторожные, но чертовски приятные. Только она так копошится у меня в волосах. Приятно до мурашек.

И тут до меня доходит, это ведь не сон, а желаемое, выдаваемое за действительное. Мда… совсем голова поехала. Со мной что-то делает собака, а я принимаю ее за Аню. И только, когда сквозь негу я ощутил, как по моим губам прошлись другие, до меня дошло. Вот же сука! Резко распахиваю глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на нависшей надо мной улыбающейся… Ане. Не Лера, твою мать! Кажется, выдохнул с облегчением. Перевожу взгляд на настенные часы — половина восьмого. Ани здесь в принципе не может быть. Я что умыкнул ее в ночи? Я же был почти трезвый. Что за херня? А может я реально тронулся башкой?!

Словно умалишенный наблюдаю за тем, как моя длинноволосая вновь наклоняется к моим губам, щекотя меня распущенной шевелюрой. Тяну к ней руки и с силой сжимаю за талию, дабы убедиться, что это не галлюцинация.

— Доброе утро, Богдан Владимирович. Вы оказывается такой соня, а еще на меня пеняли, — целует в кончик носа. Не галлюны, спрячь лыбу, придурок. — Я в вас чем только не тыкала, дабы разбудить. Правда, как вы в меня вилкой — нет. Я уже даже ваше хозяйство ощупала и мошонку. Ой, простите, scrotum пропальпировала.

— Да ладно? Плохо пальпировала. Ничего не стоит, — с усмешкой произношу.

— Это значит у вас какие-то проблемы с эрекцией. Ой, простите, эректильная дисфункция.

— Я тебе говорил, что подрежу твой язык?

— Да ладно, шучу я, шучу. Все у вас прекрасно стоит. Я ничего не пальпировала. Просто потыкала пальцем в вашу scrotum. Честно говоря, она мне не пришлась по вкусу. Ну, точнее не приглянулась. Может быть, яички внутри, ой, простите, testis покраше будут, а вот сама scrotum — нет.

— Testis внутри?

— Ну, в смысле без оной самой. Я имею в виду вырезанные testis. Как в колбах с формалином на анатомии. Точно, там они были ничего так. Все дело в кожном мешке.

— Так может мне ее просто срезать? — саркастично бросаю я. Вот это я сейчас сказал?! Ну точно, с кем поведешься от того и наберешься.

— Никак нет, тогда яички будут не защищены и пропадут. А в них ценный материал. Я же еще дочку хочу, а без них никак.

— Да ладно?! Все-таки оставить? А как же твой вкус? Может мне забинтовать мошонку, чтобы не травмировать твою душеньку ее внешним видом?

— Scrotum, Богдан Владимирович. И не обижайся, пожалуйста, — вновь проходится по моим губам. — Наверное, природа специально ее сделала не очень красивой.

— Ну да, ну да, если бы она была краше, то был бы риск, что содержимое мошонки растащат на сувениры.

— Как яйки Фаберже, — с улыбкой произносит Аня и тут же целует мою шею.

— Ага.

— Если честно, это ты виноват, что мне не приглянулась scrotum.

— Я?!

— Ага, — отстраняется от моей шеи. — Ты когда задал мне учить мочеполовую систему мужиков, я столько мужских пиписек насмотрелась, что прям тошнило. Не от самих них, а от этой многострадальной scrotum. У многих на картинках она выглядела, как растянутые карманы на потрепанном старушечьем халате. И вот после этого что-то не тянет ее любить.

— Как растянутые карманы на потрепанном старушечьем халате?! — вот вообще не смешно, но от чего-то я ржу в голосину. — Я тебя прошу, хоть не брякни такую чушь на людях. Особенно при мужиках.

— Не буду. Такую чушь буду нести только тебе.

— Вот прям обрадовала, так обрадовала.

— Не надо ля-ля. Тебе нравятся моя чушь. Я вот прям чувствую, как у тебя там все радуется мне и моей чуши, даже несмотря на то, что я не в восторге от твоей мошонки.

— А ну давай сюда, — перехватываю Анину руку и направляю ее к своему паху. — Не нравится она ей. Давай трогай ее, а не пальцем тыкай. Забудь картинки из интернета. И не смей давать клички ни яйцам, ни члену.

— Во-первых, ни testis, ни penis. Во-вторых, я только хотела сравнить scrotum с бархатным на ощупь щеночком. Не волосатой взрослой особью, а именно щеночком. Очень даже ничего, вот те крест даю. Главное не смотреть на нее. Ммм, кажется, я скоро войду во вкус.