Вопрос не в том, врежет или нет, а в том, что я снова не туда зарулил. Отпускаю ее руку и сам выхожу из машины.

— Только рабочие отношения. Надеюсь на ваше благоразумие, Богдан Владимирович. До встречи в больнице.

Благоразумие… ну-ну. Осталось только вспомнить, что это такое.

* * *

Как-то не так я представлял себе Анино «остыть». Меня дико раздражает ее искусственная вежливость и нежелание смотреть на меня. Хрен с ним «в глаза», тупо в лицо. Я вообще словно не существую. Быть пустым местом — колоссально бьет по самолюбию. Подлил масло в огонь еще тот факт, что заполнять дневники и приемники Аня стала в ординаторской. И ведь, сука, не придраться. Там есть свободный компьютер. Демонстративно звать ее к себе, хрен знает чем мотивируя, ну очень странно. И, мягко говоря, подозрительно. Компрометировать в глазах окружающих себя и ее — нет никакого желания. Вот так и существуем, исключительно «по-рабочему». В этом, конечно, есть плюс, Аня явно старается в работе, чтобы в следующий раз утереть мне нос своими знаниями и умениями. Но хотел я далеко не только этого. Вообще все совершенно не так, как хочется. Единственное, что относительно радует — это завтрашнее дежурство. Все-таки быть на почти пустынном отделении один на один с курносой — это другое. Однако, все совершенно портит тот факт, что мне надо домой. Лучше бы Ника приехала сегодня. И без Леры. Эта стерва однозначно что-нибудь отчебучит.

— Я могу идти? — поднимаю взгляд на стоящую напротив меня Аню, которая наконец-то смотрит на меня. Надо же, второй вопрос за три дня. Хотелось бы сказать — не можешь, но учитывая, что уже семь вечера — оставить ее здесь, увы, не могу.

— Можешь. Я надеюсь, что ты не забыла о завтрашнем дежурстве?

— В смысле?

— В прямом. Завтра я дежурю, а ты вместе со мной.

— Я не могу, — с паузой отвечает Аня, нахмурив брови. — Я занята.

— Ну так смоги. Я тебя и так в четверг пораньше отпустил.

— На час. К тому же, я его сегодня отработала. Я могу дежурить только в следующую субботу. В эту никак, — раздраженно бросает она, поправляя рукой волосы. — Я устала и хочу есть. Можно я пойду домой?

— Хочешь я тебя накормлю и отвезу домой? — встаю из-за стола и подхожу к ней.

— Я, кажется, по-русски сказала несколько дней назад.

— Что не хочешь есть? Ладно, просто скажи, что боишься остаться со мной наедине и не сдержаться, — становлюсь напротив Ани так, что она почти касается стола.

— Боюсь, что это вы не сдержитесь, Богдан Владимирович. Мне кажется, у вас как-то брюки постоянно морщатся в мою сторону.

— Морщатся? — усмехаясь, произношу я.

— Ой, я имела в виду вздыбаются в мою сторону. Простите, Бога ради, у меня частенько слова вылетают совершенно разные по значению. Мозг и язык работают в разных направлениях.

— Вздыбаются?

— А что, нет такого слова? Ну чтобы было понятно… содержимое ваших брюк не сдерживается и приходит из лежачего положения в стоячее.

— Тебе все это нравится, Ань. Очень нравится, — подталкиваю ее к столу так, что теперь она опирается об него. — Именно то, что происходит сейчас. И ты еле-еле сдерживаешься. Хотя, уже не сдержалась, вступив со мной в разговор, — наклоняюсь к ее лицу. — Тебе нравится задирать меня, равно как и мне тебя. Мы в этом очень похожи. И как бы тебе ни хотелось это признавать, ты в своей голове уже триста тысяч раз отрепетировала наши с тобой нерабочие отношения. — Ань, — закрывает глаза, как только я зарываюсь рукой в ее волосы. — Давай жить дружно, а? — веду носом по ее щеке к шее, вдыхая сладкий запах то ли духов, то ли какой-то выпечки. Я не голоден, однако не против сейчас ее сожрать.

— Не получится, — еле слышно произносит она, по-прежнему не открывая глаз. — Дружно не получится.

— А если постараться? — шепчу ей на ухо, а через пару секунд, крепко сжав ее талию, усаживаю ее на стол, на что Аня тут же открывает глаза.

— У вас какая-то патологическая тяга к столам, вам так не кажется, Богдан Владимирович?

— Разве? — могу поклясться, что сейчас Аня поймала точно такую же волну, как и я. Она, как ни странно, расслаблена. Более того, совершенно не сопротивляется происходящему. — Согласен на временами недружно. Но только временами, — закидываю ее руки к себе на плечи, сам же вклиниваюсь между ее сжатых ног. К счастью, сегодня на ней платье. Кажется, это было последней связной мыслью перед тем, как я потянулся к ее губам. Разум заснул, совесть в доле. Все так, как надо, правда, за исключением того, что я слышу четкое и, кажется, возмущенно произнесенное Никино «Папа»….

Остановиться должна была я, при этом сказать что-нибудь едкое, ну или хотя бы про банальную субординацию, да о том же отсутствующем штампе о разводе. Я три дня, в конце концов, держалась. Почти три… и уж чего я никак не ожидала, так это того, что Лукьянов отстранится от меня первым, буквально высвобождаясь из моих наглухо закрепленных рук на его теле. И только спустя несколько секунд до меня дошло, что Богдан это сделал не из-за вредности и желания наказать или проучить меня. Просто возле двери стоят и смотрят на нас в оба глаза две девушки.

— Это что такое? — изумленно бросает шатенка. — Папа?! — о мой Бог. Папа?! Я застыла на этом долбаном рабочем столе как окоченевший труп. Так, что не только не могу с него встать, но и банально не получается свести вместе ноги. Что бы я подумала, увидь я какую-нибудь девку с разведенными ногами у папы в кабинете, даже если теоретически предположить, что он разошелся с мамой? Убила бы к чертовой матери. Блин, мне пипец.

— Я тебя не научил стучать в дверь, Ника?

— Вообще-то мы стучали, — обиженным голосом отвечает девушка.

— Ну значит плохо стучали, — спокойно, но совсем не по-доброму произнес Богдан, мельком бросив на дочь взгляд, и тут же повернулся ко мне. Сейчас я готова его расцеловать за то, что он не только спокоен как удав, но и за то, что очень ловко приподнял спустившуюся на мне бретельку платья и каким-то чудом не только свел мои трупные конечности вместе, но и спустил на пол.

— Кто она, папа? — обескураженно бросает девчонка. Папа, папа, папа! Ну как Лукьянов может быть папой такой взрослой девицы? Да быть такого не может. Мы выглядим как ровесницы. В голову сразу приходит первая наша встреча в больнице, где я в шутку бросаю, что у Лукьянова уже должны быть дети детей. Ну так с такой взрослой дочкой это вообще не шутка! Блин, а может она его приемная дочь? Нет. Сто процентов родная. Она определенно на него чем-то похожа.

— Это Анна, — голос Лукьянова вырывает меня из раздумий. — Выражаясь вашим молодежным сленгом — моя гёрлфренда.

— Что? — кажется, мы обе уткнулись взглядом в Лукьянова.

— Девушка. Аня — моя девушка, Ника — моя дочь, — мне бы радоваться, что я не «пациентка» или «это не то, о чем ты подумала», значит, вероятнее всего, Лукьянов говорил правду о том, что с ее матерью они не живут вместе, но что-то мне не радуется, после того как я почувствовала на себе взгляд его дочери. Несмотря на то, что она очень даже симпатичная, сейчас она напоминает мне всем известную девочку из фильма ужасов. Только у этой волосы еще длиннее. Она с легкостью может обмотать ими мою шею и придушить. Треш. Мне по ходу, как и в фильме осталось ровно семь дней. Принцесса во мне вот прям сейчас отключилась. На ее место пришла обыкновенная ссыкуха, и это при том, что дочура Лукьянова вообще ничего не говорит. Пока не говорит. — Подождите меня здесь, — нарушает несколько затянувшуюся тишину Лукьянов — Я провожу Аню, а потом вернусь сюда.

— Здесь пахнет мерзкими сладкими духами. Я не собираюсь здесь ждать. Да и зачем, если нам здесь не рады. Мам, — переводит взгляд на рядом стоящую блондинку. — Пошли отсюда. Сюрприз, блин, сделали, — что за на фиг?! Какая на фиг мама?!

— Перестань, Ника, — строго произносит девица, которую уж никак мой язык не поворачивается назвать матерью. Я думала, что это подружка дочери, но уж никак не мать. Мне все это снится! — Иди посиди внизу и подожди нас с папой там, — удивительно, но дочь Лукьянова вместо предполагаемого бунта развернулась и вышла из кабинета. И даже дверью не хлопнула. А я бы точно шибанула, застань я папу с кем угодно.