С одной стороны, мне бы радоваться, что он появился здесь, значит ему не плевать. А с другой — он меня только что блядью назвал, тогда как сам привел свою жену к себе в дом. Впадаю в некий ступор, как только взгляд падает на открытую Лукьяновым дверь на переднее пассажирское место.

— Сядь в машину.

— Нет.

— Живо села в машину, — по слогам повторил он, подталкивая меня внутрь.

Черт. Я даже тут не могу сказать четкое «нет»!

* * *

— Ты пила? — спустя несколько минут езды, нарушил-таки молчание Лукьянов.

— Да. Апельсиновый сок. Но твой брат сказал, что там мог оказаться алкоголь. Он мне напророчил неприятное будущее.

— Голову не пробовала включать?

— Ну извините, пожалуйста, что я в свои почти двадцать два не умудренная опытом тетка. Ты, когда меня в любовницы себе выбирал, не знал какая я?

— Возраст — херовое оправдание. У кого-то мозги не работают и в сорок.

— Очень неприкрытый намек, по-джентльменски.

— А ты, когда выбирала меня в качестве любовника, не знала какой я не джентльмен?! — точь-в-точь копирует мою фразу, буквально смакуя слова.

— Найди себе скучную и унылую бабень своего возраста и трахай ей мозги, понял! А хотя подожди. На кой черт тебе ее искать, у тебя же есть нескучная красавица жена, с которой ты прекрасно проводишь время. И не надо сейчас прикрываться дочерью. В кафе твоей дочери не было, равно как и дома, куда ты привел свою супругу. Мне предъявляешь претензии по поводу блядского наряда, а сам поди трахаешь свою жену. Ненавижу тебя. Как же я тебя ненавижу! — последние слова произнесла настолько жалко, что самой стало не по себе.

— Следишь за мной? — усмехается в голос. Сука! Вместо того, чтобы хоть что-то сказать в свое оправдание, он усмехается!

— Это все, что ты мне скажешь?!

— А что я должен сказать? Это не то, что ты думаешь?! — останавливается на светофоре и переводит на меня взгляд. — А с хера ли я должен перед тобой снова оправдываться? Я как минимум дважды говорил тебе, что у меня нет ничего с Лерой. Я не попугай, Анечка.

— Ты не попугай, но тоже из рода фауны — козел обыкновенный.

— Когда-нибудь тебе обязательно подрежут твой грязный язык. Не я, так кто-нибудь другой.

— Грязный язык?! Тогда он у меня стал грязным после общения с тобой! Знаешь кто ты?

— Рот закрой. Еще одно такое слово и я тебе губы отобью.

— Только прикоснись ко мне.

— И что будет? Прибежит твой папа и наваляет мне пиздюлей? Подожди… не прибежит, тебе же тогда надо будет рассказать, что встречаешься с женатым мужиком, а это ведь грязненько. Анечка-то хоть и капризная деточка, но беленькая и пушистенькая. Папа-то по голове не погладит. Папа же образец чистоты.

— Не смей вообще говорить о моем папе, понял?!

— Ты дура, Аня. Возвеличила своего папашу в ранг святых, а он обычный мужик, не отличающийся от миллиона других. Кстати, ты в курсе, что он трахает твою мать. Ты, представь себе, так и получилась. А этот процесс чистеньким назвать нельзя. Полундра, грязь! — резкий взмах моей руки и салон машины наполняет громкий звук от пощечины.

— Заткнись! Ты с моим папой и рядом не стоял, понял?! Он мужчина, а ты… мудак.

— Ты бы за словами следила, хоть иногда. Мудак-то может сделать куда более грязные вещи, не находишь?

— Да пошел ты, — открываю дверь и выхожу из машины, громко хлопнув дверью.

Иду, еле перебирая ногами, даже не разбирая куда. Слезы льются бесконтрольно. Что ж я такая убогая, если даже сейчас хочу к нему. С ним. Хочу, чтобы остановил и как в кино усадил в машину. Это что, конец? А как я буду жить дальше?

Спустя несколько минут я поняла не только то, что замерзла в этом дурацком платье, но и то, что забыла сумочку в клубе. Не сказать, что там было что-то офигеть важное. На карте — мелочь, на которую можно разве что такси заказать, но вот мобильник… Ну я и дура. Опускаю взгляд на свои ноги и начинаю плакать навзрыд. Я просто не дойду обратно до клуба на таких каблуках, равно как и до дома. И ни в какую попутку тоже не сяду, не хватает еще быть изнасилованной! Прекрасно. Просто прекрасно. Где ж я так нагрешила, Господи?!

Стою как вкопанная, всматриваясь в свои обнаженные ноги. Черт возьми, а ведь меня и вправду сейчас могут принять за шлюху. Пытаюсь сглотнуть образовавшийся в горле комок, одновременно натягивая трясущимися руками платье. Не получается. Оно и вправду короткое. Совсем не для того, чтобы расхаживать в нем по улице в одиннадцать вечера. Где я вообще, черт возьми? Перевожу взгляд со своих ног на впереди стоящую остановку и страх моментально заполняет собой каждую клеточку тела, когда я понимаю, что на ней стоят двое парней. И судя по наличию бутылки в руках — они не трезвы. Снять туфли и дать отсюда деру? Да, походу так и надо сделать, приходит ко мне это решение, когда я вижу, что они встают с места и направляются ко мне.

— Сядь в машину, — резко поворачиваюсь на до боли знакомый голос. Лукьянов стоит со стороны водительского места, опираясь одной рукой на дверь. — Ты снова меня плохо слышишь?! Я сказал сядь, — зло повторяет он, когда не видит от меня никакой реакции. Не уехал. Он здесь.

Быстро придя в себя, сажусь в машину и закрываю дверь. Посмотреть на него не получается, так же как и закончить лить крокодильи слезы. Благо делаю я это почти беззвучно. И только редкое шмыганье носом выдает меня с головой.

— А вот мне интересно, ты действительно думала, что я уехал, оставив тебя одну хрен знает где в таком наряде? Я настолько ужасен по-твоему? — молчу, не зная, что сказать.

В следующий момент Лукьянов, не отрывая взгляда от дороги, тянется одной рукой к бардачку и подает мне салфетки. Беру их в руки и открываю зеркало. Кошмар. Уродина с размазавшейся тушью. С помощью слез стираю разводы.

— Я позвонил Егору и попросил забрать твою сумку. Не реви, — придурок, можно подумать, я реву из-за сумки. Так бы и оторвала ему нос.

Закрываю глаза и откидываю голову на сиденье, пытаясь утихомирить свой плач. Что будет дальше? Он просто отвезет меня домой и на этом все закончится? Просто медсестра и заведующий отделения? Хочется рыдать еще сильнее. Крепко зажмуриваю глаза, впив в ладони ногти. И только, когда Лукьянов остановился и произнес тихое «мы приехали», моя истерика вышла наружу.

— Ненавижу тебя, — резко распахиваю глаза и бью кулаком ему в грудь. Дважды. На третий замах он ловит мою руку.

— Ненависть — слишком сильное чувство, не находишь?

— За что ты так со мной?

— Я с тобой?! Тебе сколько раз надо сказать, что между мной и Лерой ничего нет?!

— Она была в твоем доме! Я лично ее видела! Зачем? Зачем привозить ее к себе домой в пятницу вечером?

— Чтобы она забрала нужные Нике вещи и привезла их ей, так как меня завтра в больнице не будет, — настолько спокойно и уверенно произносит Лукьянов, что меня начинает колотить от злости. — Я буду с ней видеться, пока Ника будет в больнице. Смирись с этим. И если я с ней обедаю в кафе, значит у меня есть для этого повод.

— Как у тебя все просто.

— Зато у тебя все сложно. Какого хрена ты мне треплешь нервы тупой, никчемной вылазкой в клуб, светя трусами и жопой, и постоянным сравнением со своим отцом? Очнись, я не он и никогда им не стану. Если я начну постоянно упоминать какую-то бабу в наших разговорах и сравнивать ее с тобой, что ты мне скажешь в ответ, а?! Чего молчишь?

— Хочу и молчу.

— Пора взрослеть, Аня.

— Да я с тобой уже повзрослела и укоротила себе жизнь, — поворачиваюсь к нему, в очередной раз не сдерживая слез.

— Чего ты хочешь, Ань? Вот прямо сейчас, — обхватывает мое лицо ладонями. — Не говори мне про развод, это мы уже обсуждали. Это всего лишь вопрос времени, которое, кстати, летит так быстро, что «а» не успеешь сказать, как увидишь долгожданный штамп. И не говори мне о том, что продиктовано твоим воспитанием. Скажи, как есть.

— Я хочу, чтобы ты был моим. Не сейчас. А вообще. Только моим. Не приплетай сюда свою дочь, она не твоя женщина, а твой ребенок. Мне с ней нет смысла соревноваться. А я даже в мыслях не могу назвать тебя своим. Не получается. Потому что ты не мой.