— Взрослая?

— Да, ей уже восемнадцать. Он ее… рано родил.

— Понятно. Почти твоя ровесница.

— Осуждаешь меня?

— Нет, конечно. А сколько ему лет?

— Тридцать шесть.

— Столько же, сколько было твоему папе, когда мы с ним познакомились, — улыбается. Как-то сразу спокойнее на душе. — Значит он врач. Это хорошо.

— Ага. Не обижайся, пожалуйста. Я не говорила о нем, не потому что не доверяю. Просто… просто так вышло. Ладно. Пойдем вниз. А то папа там поди бесится.

— Да, пойдем.

Anna Konfeta 13:26 «Планы поменялись. Заедь за мной через час, а лучше полтора. Подарок не забудь:)»

Богдан Лукьянов 13:26 «А что, есть какой-то повод для подарка?»

Anna Konfeta 13:27 «Иди в жопу»

Anna Konfeta 13:27 «Ой, это не тебе. Извини»

Богдан Лукьянов 13:27 «А кому?»

Anna Konfeta 13:27 «Козлу Лукьяновичу»

Кидаю телефон на кровать и спускаюсь вслед за мамой. Сижу вся на иголках во время стремного чаепития, при этом пытаюсь быть нормальной. Спасибо сестре, которая разряжает своей болтовней не самую веселую обстановку. Где-то внутри меня конкретно сжирает совесть за то, что вот так веду себя с родителями. Ладно, если бы они были какими-нибудь… не такими, так ведь хорошие. Стыдно. Однако все, о чем я сейчас думаю — это все равно о встрече с Лукьяновым. Грубо говоря, у меня осталось два дня счастливой и спокойной жизни без его дочери. В понедельник он заберет Нику, и я больше не похозяйничаю ни в его доме, ни на его кухне. Да и вообще, как мы будем жить дальше, я понятия не имею. Именно поэтому я словно зависимая, пытаюсь побольше сожрать этого наркотика перед грядущей неизвестностью. Руки потрясывает от желания поскорее избавиться от домочадцев и выйти к Лукьянову.

Испытала невероятное облегчение, когда наконец осталась одна. Прошло минут двадцать, прежде чем я получила смс от Лукьянова. Выбежала на улицу, как сумасшедшая и… застопорилась, когда поняла, что калитка закрыта снаружи, а ворота… не работают. Ну, папа! А я еще стыдилась своих поступков. Долго смотрю на ворота и, недолго думая, решаюсь через них перелезть. А дальше началось покорение Эвереста псевдоальпинисткой Анькой. Забравшись на забор и увидев Лукьянова, облокотившегося на капот, испытала самое что ни на есть счастье.

— Это как понимать, Анна Михайловна? — с улыбкой интересуется Богдан.

— Начала заниматься спорт…

Договорить я не успела. Нога соскочила и через считанные секунды я оказалась там, откуда изначально начинала свой путь «скалолазания», только приземлилась не очень удачно.

— Аня! — слышу обеспокоенный голос Лукьянова по ту сторону забора.

— Блин, я упала. Меня папа запер дома! Я не могу к тебе выйти. Дерьмо!

Смотрю на стертую руку и хочется выть от очередного срыва планов. И только, когда увидела Лукьяновскую задницу и самого Богдана на заборе, как-то отлегло. Ну, подумаешь, ссадина на руке. Даже улыбнулась. Ко мне еще и через забор перелазят. Романтичненько, однако.

— Горе луковое, — заключает Лукьянов, осматривая мою руку, а затем и коленку.

— Ой, и нога еще.

— Почему тебя заперли? — приподнимает меня за здоровую руку.

— Потому что я отказалась приводить тебя на праздничный обед, ну и, стало быть, знакомить. И вообще я не думала, что папа меня закроет. Они уехали на выходные загород. Все было нормально! Мы немного посидели всей семьей. Я думала все наладилось. А он взял и так подло поступил.

— Ужас. Негодяй.

— Ты издеваешься надо мной?!

— Ну разве что немножко. Я правильно понимаю, чтобы избежать конфликта, тебе надо было просто пригласить меня на обед, познакомить со своими родителями, провести пару часов в их компании, а потом можно было отчалить по своим делам. Так?

— Типа того.

— Ань, ты… бестолочь.

— Знаешь что?!

— Знаю. Если я поступаю как дебил, то в состоянии это признать хотя бы самому себе, ты же вообще не считаешь себя неправой. Это твои родители, вполне нормально, что они волнуются о тебе и ставят свои условия. Тем более, учитывая, что ты живешь в их доме.

— Хватит мне мозги компостировать, давя на меня своим возрастом и превосходством. Сначала папа, потом ты. Я не ребенок, сама знаю, что мне делать! Я уверена, что у папы цель не познакомиться с тобой, а… выгнать тебя из моей жизни. И он это сделает узнав про то, что ты женат.

— Господи, как ты меня уже достала с этим браком. Пойдем, — берет меня за руку и тянет на себя.

— Куда?

— К тебе в дом. Обработаем результат твоей дурости. Да и не поедем мы никуда, все, баста планам. Наживать врагов в виде твоих родителей — хуже не придумаешь.

— Как не поедем?! — ошарашенно произношу я.

— Так и не поедем. Пошли, — подталкивает меня к дому. Прекрасно. Просто замечательно. Самый лучший день рождения в моей жизни.

* * *

И все-таки даже в поцарапанных коленке и руке есть свои плюсы. Мне нравится, что Богдан за мной ухаживает и обрабатывает результат моей «дурости». Хотя снова падать не хочется.

— А можно личный вопросик? Очень личный, — с любопытством в голосе спрашиваю я.

— Можно. Ошарашь меня.

— А ты кому-нибудь…, — блин, и как это воспроизвести вслух, чтобы было не пошло.

— Нет.

— Что нет?

— Нет. Не делал.

— А мы об одном и том же?

— Уверен, что да.

— Ммм… такты был кунгис…кунги… блин, я это не выговорю, короче куку… девственником. Я у тебя первая. Как это здорово, что никакую шмару ты не ублажал своим… блин, я забыла, как будет язык на латинском. Лингва, глосса?

— Открою тебе страшный секрет, — улыбаясь, произносит Лукьянов, прилепляя детский пластырь на мою коленку. — По латинскому у меня был тройбан.

— Да ладно?!

— Да. Надеюсь, Генриетте сейчас икается, если еще жива, конечно. Влепила мне, дрянь такая, трояк за то, что я неправильно просклонял одно слово. Всего одно слово, а помню ее по сей день.

— Вот шмара. Ты поэтому такой заколебушек?

— Нет. Я объективен. И вообще молодец.

— Дай мне хоть чуточку твоей самоуверенности.

— Бери и пользуйся.

— Кстати, раз я сегодня именинница, можно мы останемся у меня? Я просто не перелезу через забор. Мама с папой все равно не вернутся раньше завтрашнего вечера. Пожалуйста, проведи остаток дня у меня. У нас есть бассейн.

— Тебе не нужно сейчас плавать, — как ни в чем не бывало бросает Лукьянов, откидываясь на спинку дивана. Бегло осматривает гостиную и поворачивается ко мне. — Рука.

— Я надену на нее перчатку.

— С днем рождения, кстати, — убирает прядь моих волос за ухо и мимолетно целует в губы.

— Спасибо. Так останешься у меня? — почти умоляюще произношу я, от чего становится неловко.

— Оставаться взрослому дядечке в доме у своей девочки, когда в любой момент могут вернуться родители этой самой девочки, крайне опрометчиво. Глупо. Ненадежно и по-дет…, — прикладываю палец к его губам.

— Ты как-то сказал, что никаких малышей, зай и девочек, и кого-то там еще не будет. А сейчас назвал меня дважды девочкой. Ты плывешь по мне, как незнамо кто. И сто пудов останешься. Хватит сотрясать воздух ненужной болтовней.

— Серьезно? Я только что такое сказал?

— Вот те крест даю, — повторяю точь-в-точь некогда произнесенные Лукьяновым слова.

— Старею, видать, раз соглашаюсь на такое безумие.

— Наоборот, молодеешь, — не взирая на боль в коленке и руке, за считанные секунды я забираюсь на Лукьянова. — Знаешь, что моя мама любит делать на папе даже спустя фиг знает сколько лет?

— Боже, не пугай меня.

— Не буду. Угадай.

— Что-то пошлое в голову приходит. Боюсь, ты обидишься, а сегодня вроде как твой день, так что я лучше заткнусь, — игриво произнес Лукьянов, сжав мою попу своими лапами.

— Она любит сидеть на его коленях. У нас это, видимо, семейное.

— Ну, если ты не превысишь вес в восемьдесят пять килограмм, то сиди.

— Буду сидеть, — не раздумывая, произношу я.

— Сидеть, а не сразу ерзать. — жестко произносит Лукьянов, пригвоздив меня к месту.