Мистер Смитсон словно догадался, о чем думает Кристофер.

— Ба, господа, я бы скорее допустил, что я сам себя обокрал, чем такой нелепый волшебный случай! Но, к сожалению, карманы мои пусты.

Он вывернул все свои карманы.

— Прелестные леди, простите меня за неприличное поведение. Высокоуважаемые мистеры и сэры, прошу вас, выйдемте со мной и обыщите меня. Я буду вам несказанно благодарен, я сомневаюсь в себе самом.

Мужчины ушли с мистером Смитсоном — не для того, чтобы обыскать, но чтобы ободрить его. Он старался шутить и смеяться, а на самом деле был расстроен.

— Мистер Рейс, — сказал он в курительной комнате, — у вас скептическое лицо, но вы внушаете мне доверие.

— Благодарю вас.

— Вы предполагаете, что у меня есть секретный карман. А? С позволения вашего, господа, я разденусь.

— Не надо, не надо! — раздались голоса.

— Я хочу остаться в собственных своих глазах честным коммерческим человеком, который торгует реальными продуктами. Признателен за кредит. Но требую ревизии моей состоятельности.

По его настоятельным просьбам, платье его было осмотрено. Кристофера особенно заинтересовало такое настроение мистера Смитсона, и он не поцеремонился с ним. Привидение забыло вынуть из его жилетного кармана только одну серебряную монету.

— Все-таки и это было великодушно с его стороны, — сказал с улыбкой Кристофер.

— Жму вашу руку за оказанную мне услугу. Теперь я окончательно убедился, что есть таинственное… Есть что-то — не правда ли?.. — с торжеством спрашивал Смитсон. — А вы верите в привидения, мистер Рейс?

— Нет, — спокойно сказал Кристофер.

— Несмотря на?..

— Несмотря на…

— Чем же объясняете вы происшествие?

— Не знаю.

— Дарвин не верил в Бога, но, когда его спросили, как же произошел мир, он тоже отвечал: «Не знаю», — проговорил, на минуту вынув сигару изо рта, путешествующий профессор. — Такая философия называется агностицизмом.

Стали говорить о привидениях и духах и о том, что агностицизм — хорошая философия, но ничего не объясняет. У кого были деньги, тот придерживал их рукой в кармане. В особенности крепко держал свой кошелек профессор.

Кристофер старался сохранить в возможной ясности свой ум; но он должен был сознаться себе, что ум его был в постоянном смятении. Он ничего не понимал. Приключение было необыкновенно странное. И смущение его увеличилось, и мысли утратили свою логическую последовательность, когда в роскошной столовой повторились пропажи драгоценных вещей и денег. Не уберегся профессор.

Садясь за обед, он решил не выпускать из левой руки дорожных денег. Но не успел он дойти до второго блюда, как почувствовал, что в руке его, глубоко запущенной в брючный карман, ничего уже нет.

— Вот тебе и агностицизм! — горестно вскричал он.

В то же время пропали часы и изумруды у почтенной немецкой графини. Спустя несколько дней пострадала и молоденькая американка. У нее был черный бриллиант, которым она очень дорожила и который для безопасности носила на груди, под корсажем.

Все это так подействовало на Кристофера Рейса, что он постепенно потерял аппетит, стал бледен и угрюм. Он заметил также, что после каждой пропажи мисс Сидни Честер становилась бледнее и бледнее. Впрочем, на всех лицах в Вуд-Хаусе лежала печать угнетенности. Чтобы выйти из этого подавленного состояния, гости поневоле прибегали к вину. Мрачен был сэр Уолтер Равен.

Однажды в курительной он перекинулся несколькими словами с Кристофером Рейсом.

— Вы заметили молчаливого джентльмена за третьим столом справа, появившегося неделю тому назад, после истории со Смитсоном?

— Заметил.

— Он неизменно занимает одно и то же место. Как вы думаете, кто он?

— Он напоминает мне магистра богословия, ожидающего пасторского места.

— Это сыщик.

— А! — вскричал Кристофер. — Ну, и что же?

— Ничего. Он собирается уезжать завтра. Обыкновенная история. Сегодня он вставил в пластрон три золотые запонки, но вор с презрением, должно быть, отнесся к этим драгоценностям, потому что обед кончился благополучно.

— Странно, что вор, если он призрак, делает такое различие между ценными вещами и не ценными. Вещицы в каких-нибудь десять шиллингов его уже не соблазняют.

— Странно, — повторил сэр Равен и выпустил кольцо дыма. — Скажите, вы удобную выбрали себе комнату?

— У меня прелестная спальня, — отвечал с бледной улыбкой Кристофер Рейс. — Но каждую ночь снятся привидения. Иногда кошмары давят меня, и я просыпаюсь с криком.

— То-то я слыхал. Вы ворочаетесь так на своей постели, что она громко скрипит.

— Да, я знаю, что вы спите в комнате рядом со мной. А вы себя как чувствуете? — простодушно спросил Кристофер.

— Я обладаю крепким здоровьем, — отвечал сэр Уолтер Равен, — я закалил себя в Колорадо. Ах, если бы вы знали, как я влюбился в свои степи! Какой простор, какая роскошь!

— Долго вы намерены пробыть в Англии?

Но тут облако угрюмости затуманило глаза сэра Уолтера Равена, он резко оборвал беседу, встал и ушел.

Всеобщая бледность, угрюмость, растерянность и испуг заставили Кристофера Рейса по временам задумываться о привидениях не на шутку. Его раздражало, что есть такая сила, которая не подчиняется его проницательности. Он пробовал заговаривать со слугами. Все в один голос твердили, что Вуд-Хаус стал проклятым местом, и собирались уходить.

— Нет возможности дольше служить, мистер Рейс. Мы чахнем здесь. Еще два таких месяца, и мы сами превратимся в фантомы. И теперь мы по бледности не уступаем салфеткам. Хорошо сделает мистрис Честер, если продаст родственникам Вуд-Хаус и переедет хотя бы в Лондон или выйдет замуж в Колорадо.

— Гм… гм…

Кристофер Рейс видел вечером в общей зале новую группу туристов, еще веселых и беспечных, приехавших взглянуть на волшебную гостиницу. А ночью у него страшно болела голова, и он не мог заснуть.

«Итак, сэр Уолтер Равен, мой сосед, слышал, как скрипит подо мной кровать, когда я нервно ворочаюсь. Но не слышал, как я кричу. А я помню, что два раза страшно кричал. Чем это объяснить? Наконец, я тоже слышал, как скрипит под ним кровать, а между тем, стена, разделяющая нас, необыкновенно толста».

Ему захотелось узнать толщину стены.

Кристофер вышел в сад, пользуясь темнотой, и измерил глазом расстояние между окном в своей комнате и окном в спальне Уолтера Равена.

Прикинув по два фута на углы, он сообразил, что пространство между обеими комнатами настолько велико, что в нем смело можно предполагать какой-нибудь коридор или чулан. Возвратившись в дом, он прошел мимо дверей спальни Равена и мимо своих. Третьего входа не было: на гладкой стене не было ни малейших следов. Штукатурка была новая и безупречная.

«Я бы хотел заглянуть в комнату сэра Уолтера Равена, — подумал Кристофер, входя к себе. — Почти не сомневаюсь теперь, что между ним и мной имеется помещение, и возможно, что вход в тайник я найду где-нибудь в деревянном панно, которым, конечно, украшена его комната, как и моя…

Кстати, о каком секретном ходе из комнаты Уолтера Равена упомянула в разговоре со мной мисс Сидни Честер? В этом тайнике скрывался Карл Второй. Что, если привидение, ворующее драгоценности, скрывается там?» — с улыбкой удовлетворения спросил себя Кристофер и, сняв верхнее платье, лег на кровать.

Голова его горела от самых противоречивых догадок. Прошло с полчаса. Вдруг он услышал за стеной равномерный легкий скрип. Его можно было, в самом деле, принять за скрип кровати. Но, во всяком случае, это не была возня мышей или крыс. Кристофер осторожно спустил ноги с постели. На башне пробило два часа. Вскоре скрип прекратился и послышался какой-то шорох, а затем скрип возобновился и мало-помалу замер.